Ей требовалась встреча с отцом, она хотела, чтобы он объяснил, что правильно, а что – нет, продолжать ей или прекратить раз и навсегда. Если…
– Если я смогу прекратить, – прошептала она сквозь пальцы.
Это пугало больше всего: отсутствие уверенности, что она сможет остановиться. А если не сможет – что тогда? Что будет тогда?
Чарли снова начала плакать. Еще никогда она не чувствовала себя столь невыносимо одинокой.
Похороны оказались плохой идеей.
Энди думал, что все будет хорошо: головная боль ушла, и только благодаря похоронам он мог снова остаться наедине с Кэпом. Энди не любил Пиншо, хотя для ненависти тот был слишком жалким. Благодаря едва скрываемому высокомерию и выставляемому напоказ удовольствию, которое Пиншо получал, распоряжаясь судьбой другого человека – не говоря уже о нарастающей тревоге за Чарли, – Энди практически не испытывал угрызений совести из-за рикошета, возникшего благодаря его «толчкам» в разуме Пиншо. Рикошета, приведшего к самоубийству.
Эхо случалось и раньше, но он всегда успевал внести необходимые коррективы. Он неплохо этому научился к тому времени, когда им с Чарли пришлось бежать из Нью-Йорка. Мозг каждого человека напоминал минное поле, с глубоко укоренившимися страхами, чувством вины по самым разным поводам, суицидальными, шизофреническими, параноидальными тенденциями… даже стремлением убить. Импульс вызывал состояние крайней внушаемости, и если воздействие задевало темную струну, это могло привести к фатальному исходу. Одна из домохозяек, записавшихся на курсы похудания, вдруг начала впадать в ступор. Один из управленцев признался в нездоровом желании достать из шкафа армейский револьвер и сыграть в русскую рулетку. Каким-то образом в его голове это желание связалось с рассказом Эдгара Аллана По «Вильям Вильсон», который он читал еще в старших классах. Энди сумел остановить эхо, прежде чем оно переросло в смертоносный рикошет. В случае с управленцем, спокойным светловолосым мелким банковским служащим, хватило еще одного импульса с посылом, что этот рассказ По он вообще никогда не читал. Связь, что бы она из себя ни представляла, разорвалась. Но в случае с Пиншо возможности остановить эхо у Энди не было.
Кэп нервно говорил о самоубийстве Пиншо, пока они ехали на похороны под холодным шелестящим осенним дождем. Он, похоже, пытался как-то с этим сжиться. По его словам, он и представить себе не мог, что человек способен… удержать руку в измельчителе отходов после того, как эти стальные лезвия начнут рубить и измельчать. Но Пиншо оказался способен. Пиншо с этим справился. Вот тут похороны и начали давить на Энди.
Они приняли участие только в погребении, стояли у могилы чуть в стороне от небольшой группы друзей и родственников, укрывшихся под россыпью черных зонтов. Энди обнаружил, что одно дело – помнить высокомерие Пиншо, комплекс Цезаря у маленького человечка, не имеющего реальной власти, его постоянные раздражающие улыбки. И совсем другое – смотреть на бледную, подавленную горем жену в черном костюме и шляпке с вуалью, держащую за руки двух оцепеневших мальчиков (младший был примерно одного возраста с Чарли), и знать – как знала она, – что всем друзьям и родственникам известно, в каком виде нашли Пиншо: в женском нижнем белье, с правой рукой, отрубленной почти по локоть, заостренной, как карандаш. Кровь забрызгала раковину и кухонные шкафчики, ошметки плоти…
К горлу Энди подкатила тошнота. Он наклонился вперед под холодным дождем, борясь с ней. Голос священника бессмысленно нарастал и стихал.
– Я хочу уехать, – пробормотал он. – Мы можем уехать?
– Да, конечно, – ответил Кэп. Он тоже побледнел. Казался старым и больным. – В этом году я и так слишком часто бывал на похоронах.
И они двинулись прочь от людей, стоявших у островка искусственной травы, от цветов, головки которых поникли под сильным дождем, от гроба, готового опуститься в могилу. Бок о бок они шли к извилистой гравийной дороге, где неприметный «шевроле» Кэпа стоял в самом конце похоронного кортежа. Над их головами таинственно шелестели ивы, роняя капли дождя. Трое или четверо мужчин, едва заметных, двигались параллельными курсами. Энди подумал, что теперь понимает, как чувствует себя президент Соединенных Штатов.
– Все это очень плохо для жены и мальчиков, – сказал Кэп. – Скандал, знаешь ли.
– Она… о ней позаботятся?
– Разумеется. В финансовом отношении. – Его голос был почти бесстрастным. Они приближались к дороге. Энди видел оранжевую «вегу» Кэпа, припаркованную на обочине. Двое мужчин садились в стоявший перед ней «бискейн». Двое – в стоявший за ней серый «плимут». – Но никто не сможет утешить этих мальчиков. Ты видел их лица?
Энди не ответил. Теперь он чувствовал вину: словно зубья острой пилы, рвущие внутренности. Не помогало даже напоминание о том, что он сам в отчаянном положении. Оставалось только держаться за мысленный образ Чарли… образ Чарли и темную, зловещую фигуру за ее спиной, одноглазого пирата, которого звали Джон Рейнберд: ему удалось втереться к Чарли в доверие, чтобы приблизить день, когда…
Они сели в «вегу», и Кэп завел двигатель. «Бискейн» выехал на дорогу, и Кэп последовал за ним. «Плимут» замкнул колонну.
Энди вдруг ощутил с жуткой, не вызывающей сомнений уверенностью, что дар вновь покинул его, и попытка послать импульс ни к чему не приведет. Такова будет плата за лица двух мальчиков.
Но он должен был попытаться.
– Мы собирались поговорить. – С этими словами Энди послал импульс. Его дар никуда не делся, и практически сразу возникла головная боль – расплата за то, что он не выдержал паузу после последнего использования. – Вести автомобиль вам это не помешает.
Кэп устроился в кресле. Левая рука, двигавшаяся к рычагу поворотников, на мгновение застыла, потом продолжила движение. «Вега» следом за ведущим автомобилем миновала каменные столбы ворот и выехала на шоссе.
– Нет, не думаю, что наш разговор как-то помешает мне управлять автомобилем, – ответил Кэп.
До штаб-квартиры Конторы было двадцать миль. Энди посмотрел на одометр при отъезде и по прибытии на кладбище. По большей части ехать предстояло по шоссе номер 301, о котором ему говорил Пиншо. И это была скоростная дорога. Энди полагал, что у него не больше двадцати пяти минут. В последние два дня он не думал ни о чем другом и склонялся к тому, что план сработает… но сначала ему требовалось получить жизненно важную информацию.
– Как долго вы с Рейнбердом сможете заставлять Чарли сотрудничать, капитан Холлистер?
– Не слишком долго, – ответил Кэп. – Рейнберд все очень ловко обставил, так что в твое отсутствие только он действительно контролирует ее. Суррогатный отец. – И тихо, напевно добавил: – Он – ее отец, когда настоящего отца рядом нет.
