На следующий день Саша попросил Гогеля купить цветной бумаги и сел за изготовление самолета для Никсы. Формат был больше А4, и игрушка получалась тяжеловата, летала через раз и норовила зарыться носом и уйти в штопор. Саша сложил лист пополам, разорвал по линии перегиба и сделал вариант из половинки листа.
Летные качества сразу пошли на лад, зато подарок выглядел не очень впечатляюще.
Саша написал на крыльях: «N-15» — справа и «Милому Никсе, 8 сентября 1858» — слева. Цвет самолет имел лазурный и прочно ассоциировался с мессенджером «Телеграм».
Саша подумал и сделал еще четыре модели разного цвета.
Испытания были назначены не послеобеденное время в саду Фермерского дворца. Володя принимал в них самое активное участие, а Алеша согласился постоять на шухере и предупреждать о возможном приближении Никсы.
Неизвестное дотоле слово «шухер» было мигом выучено и усвоено.
Маленькие цветные самолеты планировать соглашались и делали это дольше обычных. Так что Саша остановился на подарке: «Набор самолетов разноцветных». И порадовался тому, что здесь радуга ни с чем плохим не ассоциируется.
Близился закат, солнце золотило вершины сосен, становилось холоднее. Медленное парение будущих подарков настраивало на размышления. Начало сентября принесло еще несколько новостей, которые стоило обдумать.
Во-первых, Склифосовский все-таки вернулся в Москву, ибо Московский университет в России самый передовой и самый свободный, не то, что эта ваша Военно-медицинская академия. Саша ждал этого и боялся. Утешало то, что будущее медицинское светило оставило вместо себя заместителя — студента из Петербурга. Лаборатория разделилась на две, и обе повисли на шее у Елены Павловны. Мадам Мишель, впрочем, не протестовала.
За то время, пока Саша развлекался в лагере, Склифосовский успел написать пару статей и отправить их в российские и немецкие журналы. Саше еще предстояло перевести их на английский для «Ланцета». Понятное дело бесплатно.
Клетки Пирогова нашли у большинства больных золотухой, которых смотрел Склифосовский, о чем Николай Васильевич и расписал на две статьи со схемами и рисунками на русском и немецком. И во всех клетках Пирогова нашли туберкулезные палочки.
Статьи Склифосовский послал на отзыв к самому Пирогову. И великий хирург как минимум заинтересовался.
Саша просил бывшего репетитора порекомендовать его Николаю Ивановичу, чтобы начать переписку со знаменитым доктором. Пирогов, конечно, и так бы ответил Великому князю, но Саше хотелось, чтобы тот воспринимал его не как царского отпрыска, которому делать нечего, а как человека, который что-то понимает, а не просто так марает бумагу.
Относительно Пирогова у Саши были большие планы. Он хотел, чтобы Николай Иванович посмотрел Никсу. Ну, жрет же хлорка эту гадость, а Пирогов дезинфицировал хлоркой раны защитников Севастополя. Может, уже сейчас можно что-то сделать с золотухой брата.
Задача осложнялась тем, что у папá отношения с великим хирургом оставались сложными, а без царского позволения организация встречи казалась нетривиальной задачей.
Эксперимент с морскими свинками Склифосовский начал, но пока не закончил. Бедным животным пропитали подстилку мокротой туберкулезных больных — все, как помнил Саша — но свинкам было хоть бы что — они оставались веселы и здоровы.
Саша посоветовал Склифосовскому набраться терпения. И думал, что у туберкулеза, наверняка, инкубационный период есть, а свинки и не должны были заболеть за две недели. Теперь свинки остались в Петергофе, а Склифосовский — предатель — свалил в Москву.
Так что Саша дал себе слово проведать лабораторию. А то как бы зверушки не скончались от чего-то еще, кроме туберкулеза. Например, от голода.
Вырастить культуру бактерий тоже пока не получилось. Но Саша утешал себя: «Ладно, не сразу!»
Алеша кого-то увидел, обернулся и посмотрел вопросительно, и это вернуло Сашу к реальности.
Он на всякий случай сложил самолетик и убрал за пазуху.
К ним приближался Николай Васильевич Зиновьев.
— Александр Александрович! Государь зовет вас к себе!
«О Господи! — подумал Саша. — Ну, сколько же можно! Час от часу не легче!»
Отдал самолет на хранение Володьке и подошел к воспитателю.
— Пойдемте! — сказал тот.
Они вошли во дворец через царский подъезд и повернули налево. Путь лежал в синий кабинет.
Глава 15
Папá встал навстречу, обнял, усадил рядом на синий диван.
И это было ну очень хорошим знаком.
Взял со стола отпечатанный на страницу документ и вручил Саше.
— Читай!
«По указу Его Величества Государя Императора Александра Николаевича, Самодержца Всероссийского и прочая, и прочая, и прочая, — гласил документ. — ПРИВИЛЕГИЯ. Великому князю Александру Александровичу на летающий фонарь».
— Супер! — восхитился Саша.
— Доволен?
— Еще бы! А почему только на меня?
Папá поднял глаза куда-то к потолку и потянулся за сигарой.
— Потому что я прекрасно знаю, кто придумал, — сказал он. — И нисколько не сомневаюсь, что ты своего немца не обидишь.
В общем-то, папá был прав.
И Саша продолжил читать.
«Правительство не ручается ни в точной принадлежности изобретения предъявителю, ни в успехах оного, и удостоверяет, что на сие изобретение прежде сего никому другому в России привилегии выдано не было…»
Стандартная, видимо, отмазка.
Привилегия была выдана на три года. И за четверть от этого времени изобретение требовалось внедрить и производство наладить, а затем представить в министерство финансов подтверждение от местных властей.
«Пошлинные деньги в размере 90 рублей внесены»,
— утверждал документ.
90 рублей! Саша, конечно, знал про пошлину, но она представлялась ему символической суммой, вроде платы за всякие свидетельства в службе «Мои документы».
— А кто внес пошлину? — спросил Саша.
— Я, — сказал папá.
И зажег сигару.
— Я просто теряюсь и не знаю, как благодарить, — сказал Саша.
Царь усмехнулся.
— Но, — сказал Саша.
Император посмотрел вопросительно.
— Девяносто рублей — это ни в какие ворота! — возмутился Саша. — Не у всех же есть папá, который может внести пошлину в 90 рублей! А если нет, а человек что-то интересное придумал?
— Эти пошлины далеко не все платят.
— Угу! Строгость российских законов компенсируется необязательностью их исполнения.
— Что за цитата?
— Карамзин. Разве нет? — удивился Саша.
— Я у него такого не помню.
Саша пожал плечами.
— Где-то читал.
— И что ты предлагаешь? — поинтересовался папá.
— Высокая патентная пошлина — это гиря на ногах изобретателей и камень на шее промышленности. Я предлагаю снизить раз в десять и платить только после внедрения изобретения. А лучше после выхода на окупаемость.
— Никто не признается, что получает доход, — заметил царь.
— Не признается — прое… потеряет привилегию.
— В «Морском сборнике» про патентное бюро твоя статья?
— Да-а. Там все в порядке, цензура пропустила.
— Не сомневаюсь, что цензура пропустила.
— Хорошо, что я вынес это на общественное обсуждение, — заметил Саша. — Похоже, выдача патентов Госсоветом — еще не самое страшное. Пошлины гораздо хуже. Сколько же еще подводных камней я ни хера не вижу!
— Саша! — одернул папá.
— В упор не вижу, — поправился Саша. — Интересно, а какая статистика? Сколько у нас выдается привилегий в год? А в США, например? Почему-то мне кажется, что мы отстаем раз в десять.
— Я скажу Княжевичу, чтобы он тебе прислал цифры, — пообещал папá.
Александр Максимович Княжевич занимал должность министра финансов. И именно им была подписана привилегия.
— Никому еще так быстро не выдавали привилегии, — заметил царь. — Меньше, чем за полтора месяца! А ты знаешь, были возражения. Не все считали твое изобретение безвредным. Поскольку есть опасность пожаров. Другие не находили в нем пользы — одну остроумную игру ума.
