Он старался. Он был очень добр и внимателен с нею. Они ездили в круизы и часто навещали ее родителей. Он дарил ей то, что она любила — первое издание «Волшебника страны Оз», лысого котенка в теплой корзинке, новенький вокмэн с песнями о любви, когда на рынке появились компакт-диски.
Она его любила все сильнее, ей все время хотелось к нему прикасаться, гладить по плечу, по коленке, но он этого не любил, и иногда я видела, как она сцепляет руки, сплетая пальцы, чтобы удержаться.
Она ревновала ко мне, я видела.
— Что я делаю не так? — иногда спрашивала она, и в отчаянии била меня по приборной панели и по сиденьям.
Даже если бы я могла, я не знала, что ей ответить.
В новостях по радио захлебываясь, говорили об одном — Советский Союз закончился. Отделилась Латвия.
Отделилась Украина. Айзерба-что-то, и другие страны с длинными азиатскими названиями. Империя пала, жупел коммунизма больше не был страшен. Европа выдохнула.
— Войны не будет, — сияя, сказала Кейти и положила руку на живот. — Джим, это же значит, что ядерной войны можно больше не бояться. Теперь все изменится, все устройство мира, весь расклад в обществе…
Джим невнимательно кивнул, он был очень рассеян и несчастен в последнее время. Кейти хотела еще что-то сказать, но он сделал радио погромче, она пару раз открыла рот, да так и не решилась. Сидела, сцепив пальцы, и чуть не плакала.
Джим отвез ее к родителям на уикэнд, у него в городе было много работы, он не хотел, чтобы она скучала.
Он остановился купить кофе и согласился подвезти симпатичного кудрявого итальянского паренька-туриста, который автостопом осматривал графство Суррей, очень плохо говорил по-английски, а через полчаса положил руку Джиму на бедро и крепко сжал. Джим окаменел, сглотнул, потом остановил машину и велел пареньку убираться.
— Перке? — крикнул тот, вываливаясь на обочину со своим рюкзаком. — Перке, ступидо?
Джим гнал меня, крепко сжав челюсти, и глаза у него были страшные.
В своем крохотном гараже под таунхаусом он закрыл ворота изнутри и подложил под щель внизу скатанный брезент. Не выключая двигателя, уселся в машину и достал из бардачка бутылку джина.
— Покажись, — попросил он меня, свинчивая крышку и делая большой глоток.
У меня получилось показаться ему не сразу. Но по мере того, как моноксид из выхлопного газа связывал красные клетки в его крови, не давая им забирать кислород, по мере того, как он умирал, я становилась все сильнее.
— Я, знаешь, вообще никогда не был счастлив, — говорил он, отхлебывая. — Не знаю, почему. Наверное, такое свойство. И никогда не хотел никого разочаровывать…
Я то появлялась, то исчезала рядом с ним, смотрела в его глаза, ощущала его безболезненное, но неприятное удушье. Перед тем, как он потерял сознание, мне даже удалось на секунду дотронуться до его щеки.
— Какая ты красивая, — сказал он. — Ты же понимаешь… Ты знаешь, перке.
Джима нашли через сутки — Кейти, обеспокоенная, что он не отвечает на звонки, позвонила друзьям, у которых были ключи.
После похорон она не заходила в гараж, но я могла дотянуться, почувствовать ее, посмотреть, как она бродит по дому, пьет молоко, глядя в никуда, подолгу лежит на кровати без сна.
Через несколько месяцев Кейти собрала все вещи Джима в большие коробки и отдала на благотворительность. Потом перед домом появилась табличка «на продажу». И тогда она, наконец, зашла в гараж, села на водительское сиденье, погладила руль.
— Я продаю тебя, — сказала она мне. — Надеюсь, ты попадешь в хорошие руки. Я знаю, как Джим тебя любил. Но я верю, что и меня он любил тоже.
Она помолчала. Ее лицо сильно осунулось, а живот округлился. Она была очень красивой, и глаза ее действительно были того же глубокого голубого цвета, что и сапфир на ее пальце. Она завела двигатель и повела меня на другой конец города, остановившись у большого подсвеченного автомагазина.
— Я знаю, что ты здесь, — сказала она мне. — Всегда знала.
Она закрыла глаза руками, а я включила магнитолу и выбрала песню.
Синатра запел «По-моему». Кейти подскочила, задохнувшись.
— Ее играли на похоронах Джима, — сказала она. — Священник сказал — эту песню очень часто выбирают на похоронах.
Мы сидели и слушали Синатру.
— У меня будет девочка, — сказала Кейти прежде чем навсегда выйти из моей машины.
Меня выставили в хорошем месте. Я была красивой и ценной, но не такой баснословно дорогой, как многие другие.
— Эта красавица быстро уйдет, — сказал менеджер, любовно полируя рукавом мой капот.
Приходили люди, любовались мною, задавали вопросы, дотрагивались.
Я смотрела в их лица, пытаясь по чертам, по улыбке, по одежде понять, кто они, какие они, чего они хотят.
Один раз меня увидел мальчик лет восьми — он был с бабушкой, очень строго и дорого одетой. Он вздрогнул и показал на меня рукой, но бабушка покачала головой, сказала, чтобы он не выдумывал и потянула его дальше по залу. Я прижала палец к губам и улыбнулась. Мальчишка помахал мне рукой и несмело улыбнулся в ответ.
Потом появился он, я сразу его узнала, сразу поняла, что именно он меня купит. Высокий, чуть полноватый, хорошо за сорок. Одет странно — вроде бы и дорогое все, а не сочетается. Меня увидел и застыл.
— Пойдем дальше, — с польским акцентом протянула его молоденькая длинноногая спутница. — Ну Сергей, посмотри, там такие феррари!
— Не называй меня Сергей, — одернул он ее. — Сто раз тебе говорил — по-английски плохо звучит. Типа «сэр Гей». Говори — Серж!
— Добре, Серж, — сказала девушка. — Пойдем дальше. Чего ты в этой-то нашел? Стоит до хрена, а лоску мало.
— Ты не понимаешь, — сказал он. — Она особенная…
Я смотрела в его красивое скуластое лицо и видела, какой он, и что у нас будет.
Быстрая езда, на пределе, с открытым верхом. Секс в машине с разными молоденькими девочками — голая кожа к моей коже, стоны, крики, пот и семя. Водка и сигаретный дым. Простые, яркие страсти, которых так хочется людям, достигшим в жизни точки, за которой им становится ясно, что они умрут.
Я улыбнулась, предвкушая.
Серж пошел разговаривать с менеджером.
А фермеру, который нашел меня в амбаре, деньги счастья так и не принесли.
Успех — да.
Коровы доились, индейки неслись, клекотали, мели пыль крыльями, не догадываясь, что очередное рождество неотвратимо приближается. Теплицы окупились за четыре года.
Но у хозяина крепкого бизнеса оставалось неприятное, горчащее ощущение неправильного начала — будто, присвоив дорогую машину, он ограбил неизвестную мертвую женщину из прошлого, лишил ее — меня — возможности получить имя, память, возмездие.
Он часто приезжал туда, где меня закопал. Сидел, разговаривал со мной.
Сначала с собакой приезжал. Черчилль гонял кроликов, заходил в реку и плавал, наслаждаясь движением, загребая воду сильными лапами. Потом пес умер и фермер похоронил его рядом со мной.
Часто он приезжал с пивом или бутылкой виски. Виски пил неразбавленным, прямо из горла.
Иногда плакал.
Через пару лет записался в Национальный архив, списывался со специалистами, искал меня своими силами, как уж мог.
Хороший он был парень, добрый, мне очень хотелось на минуту разладить реальность, собраться перед ним в себя-Аену. Сказать ему, что не надо мне ничего. Чтобы просто жил и радовался.
Но никак было, слишком большая часть меня оставалась в машине, здесь, в костях, было лишь эхо, дымка, тень.
— Живи, Колин, — сказала бы я ему. — Я тебя простила.
5. Лев — Я ХОЧУ
Сила, достаток, плодородие. Бьющая через край энергия щедро расходуется, жизнь оплодотворяет жизнь.
