Москва
«Пер-Лашез» было первым словом Никиты. Конечно, сразу никто не понял этого. Из уст десятимесячного мальчика это звучало как «пеласе».
Позже, когда Никите было почти два в его «пел ласес» уже можно было разглядеть название знаменитого парижского кладбища.
Но родители никогда не были во Франции, европейской культурой не интересовались. О Париже знали только самое необходимое: Эйфелева башня, круассаны и мерси.
Да и привыкли Ивановы к этому словечку сына. Ну, говорит и говорит…
А Никита порой был настойчив. Мог подойти к матери, смотрящей сериал и заявить:
– Это не пел ласес!
– Конечно, милый, это кино.
– Хочу пел ласес. Хочу! Хочу! – заводился Никита и топал ножкой.
Мама сгребала сына в охапку, отвлекала и заговаривала, краем глаза досматривая сериал.
Бабуля и дедуля, приехавшие навестить внука, собрались уезжать. Никита прибежал в прихожую, вертелся под ногами, смешил бабушку.
– Ну, всё, Никитушка, поехали мы домой.
– Пел ласес? – встрепенулся мальчик – баба едет в пел ласес?
– Да бог с тобой, сынок, в Химки я еду. Мариша, пел ласес это детский клуб? Давай я свожу туда Никитку?!
– Нет, мам, это просто его словечко придуманное.
– Смешное.
– Да, мы привыкли уже, он часто его говорит
Никита рос обычным мальчиком. Устраивал свои двухлетние истерики, в меру шалил, был любознательным и считал своим долгом измерить глубину всех луж. Но порой удивлял.
Ему было почти три года, когда он увлекся архитектурными журналами. Кто-то оставил целую кипу в подъезде, а Павел занёс домой: в гараже требовалось устелить отсыревший угол, и журналы, по его мнению, должны помочь избавиться от влаги.
Никита, вытаскивая журнал из связки, раскрыл на странице с архитектурой Рима. На мгновение замер, нагнулся пониже, а потом, ткнув пальцем в резные ворота, заявил:
– Пел ласес.
Все последующие дни изучал журналы, рвал непослушными пальчиками глянцевую бумагу, злился, но искал загадочный пел ласес. Каждый раз, находя колонны, лепнину и резные ворота, останавливался. Водил пальчиком по скользкой поверхности, что-то бормотал сам себе.
К счастью родителей, журналы были о современной архитектуре, нужные фотографии встречались редко. Иначе Никита свёл бы родителей с ума, принося им каждый раз страничку с загадочным пел ласес.
Вернувшись однажды с прогулки, обнаружил, что заветная кипа пропала – папа унёс в гараж. Плач не могли остановить даже мультики.
Но в столь юном возрасте печали проходят быстро. Уже вечером Никита смеялся и носился по квартире. Только пару раз подошёл к отцу и спросил:
– Где журнал? Мой пел ласес?
Возраст с 4 до 5 можно считать самым спокойным в семье Ивановых – Никита почти забыл о своём «пел ласес». Его постигло новое увлечение – рисование. Родители радовались, глядя на сына, старательно выводящего линии.
Знакомые жаловались, что мальчиков трудно усадить за монотонную работу: раскрашивать или лепить – это не для них. Никита сам просил карандаши, и рисовал, прибегая к родителям лишь для того, что бы показать своё творчество.
Один сюжет повторялся несколько раз: дорога, по краям деревья, люди. Мальчик пытался дорисовать детали, но опыта не хватало. Злился что не получается и рвал альбом.
– Сынок, что ты рисуешь? – спрашивала Марина.
– Дом – Никита, высунув кончик языка, пририсовывал сбоку от дороги, что-то похожее на трапецию.
Не нравилось, отбрасывал бумагу, хмурился и начинал заново. Вот дорога. Вот деревья. Тут должен быть дом, но он опять не нравился ребенку, и всё повторялось.
– Давай я попробую?
– Ты можешь? – Никита радостно отдал матери карандаш. Заворожено смотрел, как она выводит линии и разревелся, когда Марина нарисовала совсем не то.
Домик с треугольной крышей, трубой и окошками. Куда это годится?!
– Ну, если это не дом, то я не знаю, как его рисовать – вздохнула Марина – Пошли, Никитка, мороженое поедим?
И они уходили в парк, бегать и есть сладости. А спустя некоторое время он вспоминал, что не смог нарисовать дом, и всё начиналось сначала.
А потом случилось то, что и должно. Никита смог выговорить букву Р. Многим эта капризная буква не даётся до школы. А у Никиты получилось само собой в 5 с половиной лет.
И разговаривать с ним стало ещё интереснее: мальчишка общительный, любознательный, хорошо объясняется. И вот тогда пел ласес сформировался в звучный и чётко различимый Пер-Лашез.
Но за эти годы родители настолько привыкли к нему, что даже не обратили внимания. Иной раз, наблюдая за игрой мальчика, слышали:
– Би-бип! Куда ты едешь? Пропусти меня. Мне надо в Пер-Лашез.
Переглядывались, ухмылялись и оставляли как есть. Ни у кого даже не возникло мысли поискать в интернете любимое сыном выражение.
А тут война на Украине. Ивановы не имели к ней отношения: родни там не было, из знакомых никто не ушёл воевать.
Только неожиданно Никита заинтересовался новостями. Позже родители поняли, что смотрел он сюжеты с украинской речью. Подходил к экрану и жадно впитывал в себя:
– Мій син там. Хвилююся дуже.
– Коли ж скінчиться війна? Ми миру хочемо!
– Верховна рада не допомагає нам, а як же ми?
Ивановы улыбались – их сын мог удивлять. Дался ему этот украинский! Но Никита каждый вечер смотрел с отцом новости, ждал сюжетов, а если их не было, разочарованно отходил от экрана, вздыхая как взрослый.
Марина скачала украинские песни, о чём вскоре пожалела. Несколько раз на дню сын просил поставить ей «мои песни».
А потом он заговорил. На украинском. Это было полной неожиданностью для Ивановых: как можно выучить язык по песням и телевизионным сюжетам?
– Мама, я прокинувся.
– Я не хочу сьогодні в дитячий сад. Давай залишимося вдома.
– Я втомився, але треба ще машину загнати в гараж. А то завтра ми їдемо на ринок.
Марина сходила с ума: общаться долго с Никитой было тяжело. Половину она не понимала, приходилось додумывать. Воспитатели в садике спрашивали про украинские корни: он и там всех доставал.
Что-то щёлкнуло в голове Марины, когда она услышала:
– Я хочу додому. Мені треба в Пер-Лашез. Заберіть мене звідти. Забирати.
Опять этот Пер-Лашез! Она кинулась к компьютеру и через пару минут набирала номер мужа:
– Паша! Паша, Пер-Лашез – это кладбище. Кладбище в Париже! – взволнованно кричала она в трубку.
– Э-э-э… Ты уверена?
– Да ты сам посмотри в инете! И как мы раньше не догадались посмотреть?
– И что бы нам это дало? Вообще что ты вдруг вспомнила, даже Никита давно не говорил.
– Только что сказал, на украинском. Если я правильно поняла: «Я хочу домой. Мне надо в Пер-Лашез. Заберите меня оттуда».
– Что это значит?
– Откуда я знаю – голос Марины начал приобретать истеричные нотки.
– Мариш, успокойся. Я вернусь, поговорим. Целую. Мне надо работать.
Конечно, они ничего не решили. Потому что не знали как соединить в одну картину парижское кладбище, украинский язык и Никиту. Что вообще тут может быть общего?
Только смутная тревога охватывала Марину всё сильнее. Предчувствие неизбежного, неизвестного, а от того и пугающего.
Никита стал просыпаться ночами и плакать:
– Забери меня. Забирати. Я хочу додому.
– Сынок, ты дома, спи, милый. Это сон.
– Не вдома я. Не на рідній землі.
– Ну как же не дома, Никитушка? Маленький мой – Марина плакала, не зная чем помочь сыну.
Иной раз спрашивала, где же тогда его дом. Но мальчик не отвечал. Только повторял:
– Не вдома я. Не на рідній землі.
– Паш, поехали в Париж – после ужина предложила она мужу.
– Хм. Неожиданно.
– Знаешь, мне кажется, что-то изменится, когда Никита побывает в Пер-Лашез.
– Ты что хочешь тащить его на кладбище? – воскликнул Паша – Я, конечно, посмотрел, что это прямо-таки музей, а не последнее пристанище… Но, Мариш, оно действующее! Там даже крематорий работает, представляешь? И как туда вести Никиту?
– Мы не пойдем в крематорий. Видел же, там и мамочки с колясками гуляют, и вообще людей много. Это достопримечательность Франции.
– Угу, если показать больше нечего. Только башня, да крематорий – проворчал Павел.
– Но всё-таки, Паша. Мне кажется или я с ума сойду или Никитка. Он так плохо спит ночами, и воспитатели говорят, стал рассеянный, играть не хочет, всё сидит в углу с машинкой и по-хохляцки бормочет.
– Да вижу я! Но, ехать в Париж, что бы сводить его на кладбище? Дикость какая-то!
Ночью Никита плакал. По-украински не говорил, но засыпая, прошептал:
– Пер-Лашез…
На следующий день Павел подал документы на туристическую визу во Францию.
Париж
– Блин, не нравится мне французский язык! Какой-то он корявый что ли – проворчал Павел, бросая чемоданы в номере гостиницы.
– Язык как язык, им, наверное, русский тоже не нравится – пожала плечами жена.
– Русский могучий! – сел на любимого конька муж – На нём столько народов говорит!
– Ой, хватит, Паш, я твоих патриотических речей наслушалась уже. – Марина махнула рукой в сторону мужа и поискала глазами сына – Сынок, ты где?
Никитка прилип к окну и разглядывал незнакомый город. Первый раз на самолёте, первый раз в другую страну, все вокруг так смешно разговаривают. И мама обещала Пер-Лашез!
В последнее время Никита совсем загрустил. Практически не играл. Осунулся. Слонялся по дому с потерянным, потухшим взглядом. Даже мультики смотрел без восторга. Только когда Марина рассказала, о поездке в Пер-Лашез, слегка ожил. И теперь
