— Ждите здесь. Я в момент обернусь. А мне одному — даже сподручнее будет.
Но тут уж Крысолов не согласился:
— Нет, всем идти надо. Неизвестно, что там. Подстраховать надо, если что. А то, пропадешь ты там — нам что — следующего посылать? Пока все не кончатся? Артем согласился и первый нырнул в густые горьковатые заросли полыни росшие неподалеку, а дальше уж пополз по направлению к дому Васька. Хорош, конечно Крысолов — а здесь и Артем кое — чего стоит. А вот интересно: еще неделю назад Артем был бы страшно горд, что ему удалось себя не хуже Крысолова показать. А вот сейчас пришла такая мысль в голову — а даже не зацепилась там. Так, как что-то совершенно лишнее п о д у м а л о с ь что-то — и все. Не осознавая того сам, он за эту неделю сделал громадный шаг от щенка — недотепы, боящегося сделать что-то не так, и именно потому " не так" делающему, к профессионалу, который делает лишь то, что может — зато на все сто процентов. Профессионалу, который не раздувается от гордости после победы — потому, что для нее было сделано все, как надо, и было немножко удачи на твоей стороне, а следовательно, и победа — вот она. И в тоже время он не впадает в депрессию после поражения — опять же по той самой причине: было сделано все, как надо, но не повезло немного. Ну, а то, что "немного" — это, бывает, та самая граница между жизнью и смертью — так это у кого профессия какая. В конце концов, можно и на пороге собственного дома смерть найти: выйдет человек утром на работу — тут и рухнет на него козырек собственного подъезда, до того с виду крепкий и надежный. Вот, наступила просто "усталость материала" — он и свалился. И будь ты хоть трижды Брюс Ли и снайпер, что из нагана за сто метров навскидку в пятак с левой ноги весь барабан кладет — ничем тебе это не поможет. Просто не повезло, и нечего тут париться.
Васек жил один. Его родители не вернулись тогда, из областного центра, в самый первый день, как Беда случилась. У матери Васькиной на глазу бельмо было, так ее его отец и повез в больницу это самое бельмо вырезать, как раз на этот день ей ложиться сказали. Ну, а что с теми случалось, кто в тот день в больницы попадал — о том Дмитрий подробно рассказал.
Тем не менее, Васька, хоть и один, жил вполне себе справно, содержал хоть и небольшое, но хозяйство, и брал осенью своих, несколько центнеров хлеба. Охотился помаленьку — короче, его уже вполне за мужика начинали признавать. А батя, тот так и говорил, мол раньше так и было — лет с четырех-пяти, ребенок начинал учебу проходить. Не школьную грамоту, а — жизненную: как пасти, сначала гусей, а там и коров, потом — как с топором — косой работать, как коня запрячь. У девчонок — у тех другое: как в огороде чего полоть, мести-варить, за детьми следить. Лет так через десять — годам к пятнадцати, у девок — чуть раньше: все, школа закончена. Аттестата к ней не дали, так и не надо: жизнь все знания, что получил — сама спросит. Главное, человек считался полностью готовым для существования в обществе. Ну, и соответственно — жениться можно. Как раз и организм для этого созревал — девка может и зачать, и выносить, и родить. Даже если и помрет который ребенок в родах, оттого, что мать молодая — не беда. На следующий год новый ребенок будет, а и они и так мрут — через одного, что у "юных" пятнадцатилетних матерей, что у более "старых" двадцатилетних — у последних уже по три-четыре ребенка к этому времени быть может. К тридцати годам — привет: уже бабушка с дедушкой вчерашние подростки. А то нарисуют художники на картинке седобородого лысого деда и такую же древнюю бабульку, а в тексте — жили были дед да баба и сильно горевали, что детей у них не было, ну и исхитрились как-то — родила бабка какого-нибудь мальчика-с-пальчика.
— А вас, нынешних, взять — говорил отец, помнится, — у вас к шестнадцати годам гормоны аж из ушей прут, вам рожать бы надо — а куда вас? В какую жизнь выпускать, в какое общество? Если вы в ней ни уха ни рыла? Если вы детей делать уже умеете, но больше — ни-че-го… У нас в деревне — хоть как-то еще люди к реальной жизни приспособлены, а в городах что… — он безнадежно махал рукой и кривился.
Вот, Васька, по тем старинным меркам, вполне уже взрослым числился бы. Он и так уже от Артема отдаляться начал, и жениться хотел — одному, говорил, трудновато все же, да вот, убили тогда его.
Корову Васек не держал, хотя в селе почти у всех были коровы. Многие и по две, и по три держали, и коней, а вот Васька не сподобился — как впрочем, и они с батей. Им проще было с охоты жить, а молоко, или масло там — у соседей брать. Потому хлев у него стоял постоянно пустой, Васька даже метился его в баню переделать, но решил уже ближе к концу лета это сварганить. Не переделает уже. А хлев, вон он стоит, и как Артем помнил — вот тут, мимо него, и можно проскользнуть в узкую щель, а затем и в сад, как раз к их с батей дому.
Сколько раз они с Васькой этим маршрутом бегали — то к Артему, то от него. Не у одной Варьки старые маршруты есть… А со стороны этого ходика не видно — там как раз старая слива проход загораживает. Артем стараясь не шуметь, прополз по проходу между бревенчатой стеной хлева и забором — со стороны хлева тянуло еле уловимым запахом старого навоза, он уже и отвык от запаха этого. Вот говорят — "дерьмо, дерьмо" — а навоз старый, он даже пахнет по другому… не как дерьмо короче. Оглянувшись, он увидел, что все остальные члены группы не отстают.
Группа бойцов осторожно проскользнула через давным-давно выломанный пролет забора в их с батей, изрядно таки, надо сказать, запущенный сад — ну, не лежала у них с батей душа к садоводству — вот дед, тот батя говорил, знатный садовник был, из других деревень даже яблони приносил. И прививал тоже, ага. Вот эту, "сладкую", Артем больше всего любил. Яблоки на ней были какими-то удивительно вкусными — причем, недозрелыми — даже больше, чем спелыми. Бывало, так с Васькой этими яблоками они объедались — аж животы трещали. А как сорт этот зовется — он так и не знал. Теперь сюда, между кустами ирги. Основные стволы ягодника были узловатыми и перекрученными, точно анаконды, а вот по низу их — молодая поросль густо разрослась, скрывая все достаточно надежно. Ну, вот и дом их: Артем прижался спиной к серым бревнам, и перевел дыхание. Усталости, как таковой и не было, по правде сказать — просто сердце билось уж очень сильно. Он махнул рукой и Крысолов с Куском принялись огибать дом с северной, глухой стороны — он их туда нарочно послал. А им со Старым, как более мелким можно и тут под окнами проскочить. Во дворе никого не было, из дома тоже не доносилось никакого шума — значит, тем более надо было вести себя скрытно, хотя больше всего на свете Артем бы обрадовался, если бы услышал сейчас ворчливый голос бати: "..ну кто так ползает? К земле, к земле жмись. Льни к ней, а то я вас за полкилометра услышал…"
