Подождите, говорю, может, канал этот ещё оживёт и всё наладится. А он кричит, мол, дура, ничего ты не понимаешь. Если канал умер, то, значит, и учредитель умер. Невероятно, конечно, и всё же… Других вариантов нет. Не в прятки же он с нами играет, мы слишком ему нужны. И на связи были каждый день, и всё торопил. Озолотить обещал, только бы скорей работу закончили…
Что ж нам теперь делать, спрашиваю. Лучше бы и не спрашивала: тут он совсем озверел. Теперь, говорит, пусть каждый доживает, как хочет. Я лично знаю, что делать… Кинулся на меня, повалил на диван, а потом изнасиловал…
Девушка опять разрыдалась.
Я оторопел.
– Постойте, Дороти, вы отдаёте отчёт в том, что говорите? Вы сейчас выдвинули против директора очень серьёзное обвинение. Изнасилование – это преступление, и весьма тяжкое. Но, может быть, вы преувеличиваете? Насколько я знаю, между вами и Грейвсом уже и так были… м-м… отношения.
– Хотела бы я преувеличить, – горестно сказала девушка. – Были между нами отношения, это верно… Хотя, какие там отношения? Когда ему нужна была женщина, он вызывал меня, уводил в комнату отдыха и укладывал на диван. Иногда прямо в кабинете, на столе. Вот и все отношения… Но всегда было… как бы сказать… интеллигентно, что ли. А сегодня – зверь зверем. Не надо так, кричу, мне же больно! А он словно и хочет сделать, как больнее, чтобы я кричала…
– Сволочь, – ошеломлённо сказал я. Утончённый Грейвс – насильник? Не верилось, хоть убей. Но, с другой стороны, я видел, что девушка не врёт. Об этом говорили и её растерзанный внешний вид, и синяки на руках, и простодушная искренность, сквозившая в тяжком рассказе. – Какая сволочь! Но как же вы могли…
– Как я могла всё время терпеть его домогательства? – неожиданно зло перебила девушка. – А как не терпеть, если платят по-королевски? В моих краях столько инженерам не снилось. Я местом дорожу. И родителям помогала, и на будущее откладывала. Перетерплю, думаю, года два-три, потом уволюсь и уеду к себе в Бирмингем. У меня там и парень есть, Джек Руббинс, ещё учились вместе. Мама говорит, что подходящий жених. (Я невольно покрутил головой.) Ну, да теперь не о том… Я что к вам прибежала? Думаете, жаловаться? Или управу на директора искать? Ничего похожего. Нет на него никакой тут управы. Просто… – Она отчаянным движением прижала руки к груди. – Просто жутко мне, сил нет, а поговорить не с кем. Тут надо мной все хихикают, не любят. Дура, мол, Дороти, и Грейвсова шлюха. Может, оно и так, но ведь я тоже человек. И я хочу понять: мы вообще-то домой вернёмся? Пожалуйста, спросите его, мистер Мортон, вы лучше разберётесь, я-то от страха совсем голову потеряла…
Бедная девочка… Жалкая она была, заплаканная, потерянная. По возрасту примерно ровесница моей младшей дочери. Чувствуя, как защемило сердце, я встал, сунул за пояс вытащенный из-под подушки пистолет и повернулся к Дороти:
– Пойдём.
– К директору?
– К кому же ещё? Задам ему несколько вопросов. Но сначала набью морду…
В приёмной, однако, нас ожидал сюрприз: дверь директорского кабинета была заперта. Ни на стук, ни на голос Грейвс не откликался.
– Он, наверно, просто захлопнул дверь, – нерешительно сказала Дороти. – У меня есть запасной ключ…
– Так чего же вы ждёте? Давайте! – сказал я нетерпеливо. Дурное предчувствие росло с каждой минутой.
Ворвавшись в кабинет, я убедился, что оно не соврало.
Голый по пояс Грейвс висел в петле. Перед смертью он снял рубашку, разрезал на куски и, связав их, сделал верёвку. Видимо, ничего другого более подходящего он у себя не нашёл. Забравшись на подоконник, один конец верёвки привязал к высокому карнизу, а потом спрыгнул вниз… Способ самоубийства довольно стандартный.
За спиной Дороти сдавленно охнула.
– Мистер Мортон, скорее! Может, ещё не поздно…
С этими словами она кинулась к висельнику с явным намерением вынуть из петли. Я удержал её.
– Поздно, Дороти, – сказал я, фиксируя взглядом вывалившийся язык и упавшую на грудь голову – признак сломанных шейных позвонков. – Ему уже не поможешь. Да и с чего бы вам его жалеть…
– Но как же…
– Отойдите и сядьте где-нибудь подальше, – резко велел я. – Надо как следует осмотреться, не мешайте.
Комкая носовой платок, Дороти послушно заняла место в углу, а я, не сходя с места, принялся внимательно оглядывать кабинет.
Внимание сразу же привлёк лист бумаги, одиноко белевший на столе. Остальные документы лежали на полу. Там же валялись опрокинутые стулья, письменный прибор, пустая коньячная бутылка, сброшенный пиджак, растоптанный экран анализатора… Последние минуты жизни Грейвс явно провёл в неистовстве. Что, машинально отметил я, вполне стыкуется с историей Дороти.
Я осторожно подошёл к столу и взял листок. Самоубийство и предсмертная записка – вещи нераздельные. Что же сообщил директор, покидая мир… или, точнее, междумирье?
Записка состояла всего из двух криво написанных фраз: «Ставлю точку. Советую остальным присоединиться». И размашистая подпись.
Сознание мгновенно связало сбивчивый рассказ Дороти с этими двумя фразами. И не требовалась сверхдедукция, чтобы, глядя на одиноко висящий труп, определить причину самоубийства.
Окончательно убедившись, что неназываемый учредитель исчез, Грейвс помешался. Он понял, что мы навсегда застряли в междумирье. А значит, всего через несколько месяцев, когда иссякнут припасы, конец неминуем. И ещё вопрос, удастся ли протянуть эти несколько месяцев. Закончив работу, люди потребуют возвращения домой, неминуемо всплывёт правда, и его, директора, растерзают… И он не стал дожидаться. Перед смертью, захлёбываясь ужасом, вёл себя, как животное…
– Что там, мистер Мортон? – подала из угла голос Дороти.
Слов не было. Я молча подозвал девушку и протянул записку.
Две короткие фразы Дороти читала, должно быть, минут пять. Не столько читала, конечно, сколько пыталась осмыслить предельно лаконичный текст. Хотя что тут осмысливать? Даже незатейливый ум секретарши в состоянии сложить два и два.
Она подняла голову и растерянно посмотрела на меня.
– И что же, выходит, никакой надежды? – спросила она шёпотом.
Не было у меня сил врать.
– Будь у него хоть тень надежды, он бы не повесился, – сказал я, отворачиваясь.
– И, значит, мы теперь обречены?
– Похоже, что так, девочка…
«Похоже»… Чего уж там – наверняка. В сущности, Грейвс был единственным мостиком между миром и междумирьем. Только он поддерживал связь с учредителем. И если даже эта сверхъестественная скотина завтра оживёт и подаст сигнал, его просто некому будет принять. Окажись мы в неисправном батискафе на дне Марианской впадины, шансов на спасение было бы в разы больше…
