— Да, дослушай же ты меня, наконец! Уверяю тебя, им нет никакой нужды есть нас! — устало вздохнул Плетнев. — Дело в том, что в отношении нас у них совсем другие, далеко идущие планы. Так и быть, я буду говорить с тобой начистоту! Если хочешь знать мое мнение, то предложение шримпов является для нас единственным выходом из создавшегося положения. В противном случае они просто будут вынуждены уничтожить нас. Уж слишком большим геморроем стало наше присутствие на их планете.
— Я понял вашу мысль! — холодно произнес Неверов. — По-вашему получается, что для нас самым лучшим будет принять условия шримпов. И добровольно сдавшись на милость победителей, позволить заключить себя в резервации. Этакие кроличьи садки и размножаться там, чтобы удовлетворять потребность этих тварей в свежем белке, а попросту говоря, человеческом мясе.
— А если и так, то, что в этом плохого? — иронично спросил Плетнев. — Зато это позволит сохранить всех наших людей целыми и невредимыми. Что касается генетически неполноценного потомства, полученного от скрещивания с местной популяцией выродившихся людей, то судьба этих ублюдков мне совершенно безразлична! Важно понять одно — это наш единственный выход. А в противном случае все мы обречены.
Над столом нависла тягостная пауза. Плетнев настороженно ждал реакции Неверова на его страшные слова, но тот упорно молчал.
— Жутенькую перспективу вы нарисовали нам и нашему грядущему потомству на этой планете, господин майор! — наконец выдавил тот из себя, когда вновь обрел способность говорить. — Я знал, что вы большой негодяй, но не подозревал, что вы законченный подлец!
— Расслабься, капитан! — презрительно выплюнул ему в лицо Плетнев. — Неужели ты так и не понял, что я специально провоцировал тебя? Мне нужно было проверить твою реакцию на это гнусное предложение шримпов. Теперь я могу быть спокоен в отношении тебя и твердо знаю, что ты не предашь.
Неверов недоверчиво посмотрел на майора.
— Так все то, что вы мне здесь наговорили, было всего лишь проверкой на вшивость? — наконец произнес он.
— Все до единого слова! — насмешливо произнес Плетнев. — Скажем так, я проверял твою склонность к колоборацианизму.
Неверов по-прежнему испытующе глядел на него.
— А ведь я был близок к тому, чтобы свернуть вам шею, господин майор! — наконец выдавил он из себя.
— Я знаю! — Плетнев спокойно кивнул, при этом на его лице не дрогнул ни один мускул. — Отправляйся спать, капитан! Завтра нам с тобой предстоит куча дел, мы начнем укреплять здание супермаркета.
— Спокойной ночи, господин майор! — Неверов поднялся из-за стола.
— Спокойной ночи, капитан! — небрежно кивнул ему Плетнев и склонился над картой местности.
Ночь прошла спокойно. А наутро капитан Неверов не проснулся.
Это произошло по той причине, что он был мертв. На лице капитана застыло выражение невыносимой муки. Его широко открытый рот был сплошь заткан внутри отвратительной, серой паутиной. Там в ее глубине копошилось какое-то отвратительное существо.
Рыков сдержал слово и не отправил своих пленников на скотобойню. Он держал их чисто для собственного удовольствия, регулярно появляясь в камере для того чтобы всласть поизмываться над ними. Иногда он заглядывал по два-три раза за день.
Вадику доставалось больше всех. На его коже, которую Рыков использовал в качестве «холста» для своих художеств, практически не осталось живого места. Порезы, наносимые им, были неглубокими, но крайне замысловатыми и в силу этого очень болезненными. Кроме того, лезвия ножа, служившего «кистью» для негодяя, было очень тонким и острым, из-за чего края многочисленных ран выворачивались наружу, никак не хотели заживать и постоянно кровили.
Из-за многочисленных повязок, на теле и конечностях, пропитанных бурой засохшей кровью, Вадик теперь здорово походил на мумию.
Впрочем, смерть от потери крови могучему спецназовцу не грозила, но его крайне угнетало содержание похабных надписей и скабрезных рисунков, которыми было испещрено все его тело. Рыков отрывался на нем, как мог. Его извращенная фантазия, казалось, была неистощима на создание все новых и новых гадких шедевров. Она беспрестанно фонтанировала, подсказывая своему обладателю все новые темы и образы.
В порыве откровения Рыков признался, что его конечной целью является превращение тела Вадика в некое подобие ходячей стены общественного туалета, на которой больные на всю голову извращенцы имеют обыкновение оставлять всяческие грязные рисунки и надписи.
— Ты знаешь, что серьезно и неизлечимо болен? — скрипя зубами, спросил его как-то Вадик, во время очередной экзекуции.
— Нет, я не болен, я уже родился таким, — усмехнулся Рыков. — Да, держите же вы его крепче!
Последнее замечание относилось к четырем троглодитам, которые прижимали своими тушами конечности капитана к каменному полу.
— Ты, начальник, особо не переживай, что тебя разрисовали с головы до ног всякой чепухой, — утешал Батек спецназовца вечером. — Как выберемся из этого дерьма и вернемся домой мы твою проблему решим на раз-два. Есть у меня пара пацанов, такие наколки мастрячат — закачаешься! Зарисуют они всю эту пакость рыковскую и видно ничего не будет. Так словно никогда ничего и не было.
— Спасибо конечно, — невесело усмехнулся Вадик. — Но если я — капитан полиции буду весь покрыт татушками, словно якудза, боюсь, что мое начальство может истолковать это несколько превратно.
— Не дрейфь! Мы же не будем тебе во всю грудь собор Василия Блаженного колоть и разные воровские прибамбасы, вроде пауков и звезд на коленях, — не унимался Батек. — Сам выберешь, что тебе больше нравится.
— Огромного слона с острыми бивнями и большими рабочими ушами можно? — насмешливо спросил Вадик.
— Нельзя, не по понятиям будет! — протестующе завертел головой вор. — Слон — означает «Смерть легавым от ножа»! Ну, если читать по начальным буквам. Получается, что ты, вроде как, сам себе, и всей братве своей красноперой, гибели желаешь.
— Я тебе про лопоухого слона для чего задвинул? — иронично покосился на него Вадик. — Потому что у меня уши уже опухли от всей этой твоей зоновско-тюремной лирики! Давай лучше думать, как отсюда ноги делать будем.
Буквально через полчаса план побега, в общих чертах, был готов.
Загремела, отпираемая дверь, и в камеру вошли двое шримповских приспешников. В руках у них была грубая глиняная бадья, доверху наполненная какими-то весьма малоапетитными отбросами. В дверях, за их спинами, маячили еще несколько примитивов, вооруженных дубинками-шокерами.
