В фойе она вспомнила, что забыла в палате сумочку.
Павел лежал в той же позе. Она поправила одеяло, закрыла окно. Взяла сумочку и села на соседнюю койку, чтобы перед спуском дать отдых позвоночнику. В ее сознании возникали разные мысли о будущем. Что их ждет? Хотелось бы, чтобы все сложилось хорошо, но так не бывает. Что-то будет хорошо, а что-то, надо думать, будет плохо. Ну и пусть. Главное, чтобы это «плохо» не касалось семьи. Они с Павлом через многое прошли вместе, многое преодолели. Они справятся.
Инна прислушалась. Только сейчас ее поразила странная тишина в палате. Секунду спустя она поняла, что было тому причиной.
Девушка вскочила и, с трудом сдерживая панику, начала трясти Павла за плечо.
— Паша, Паша, проснись! Утро, пора вставать!
Он завалился на спину. Глаза сомкнуты, рот приоткрыт.
Инна не закричала, чтобы позвать на помощь. Она не хотела выглядеть истеричкой. И какая-то ее часть отказывалась признать страшную правду. Словно от ее поведения зависело, мертв Павел или нет.
Она осторожно, чуть не на цыпочках, прошла в сестринскую. Медсестры, хохоча, пили чай с конфетами. На экране телевизора шли заключительные титры очередной серии «мыльной оперы». За кадром звучал печальный мужской голос: «Вечная любовь, верны мы были ей/ Но время зло для памяти моей…»
— Что вам? — одна из сестер взглянула на Инну фирменным русским взглядом: «Какого хрена ты явилась?»
— С больным в 318-й что-то не так, — как можно спокойней сказала Инна.
Сестры переглянулись.
— Что «не так»? — спросила другая сестра, дородная баба в очках. Губы ее были испачканы шоколадом.
— Он не дышит.
Медсестры, снова переглянувшись, расхохотались.
— Господи, беда с вами, — толстая медсестра, с трудом поднявшись со стула, утиной походкой направилась к выходу. — Кто там? Покровский? Да он дрыхнет, наверное.
Шумно сопя, медсестра подошла к постели больного.
— Эй, жених, вставай, хватит пугать!
Она потрясла Павла за плечо. Его голова в бинтах безвольно моталась на подушке. Медсестра изменилась в лице. В глазах за стеклами очков появился испуг.
— Э, парень, — она потрясла Павла за ногу. Никакой реакции.
Сестра повернулась к Инне.
— Подождите здесь, я врача позову.
Несколько минут Инна ждала, когда придет врач, и эти минуты она будет помнить до самой смерти. Она стояла в центре палаты, парализованная ужасом, и неотрывно смотрела на Павла, словно взглядом пыталась заставить его пошевелиться. Несколько раз ей казалось, он пошевелился, но секунду спустя Инна понимала — обман зрения. И каждый раз это ее неприятно поражало.
В коридоре хлопали дверью, люди входили и выходили, смеялись, кричали. В сестринской бормотал телевизор. Инна до самого конца надеялась, что все еще можно исправить. Сейчас придет врач, и решит все проблемы. Выяснится, что Павел не мертв, он просто без сознания. Павел не может умереть так внезапно, так обыденно. В фильмах люди умирают с треском и блеском, в жестокой схватке с силами Зла.
Он не может, черт побери, не имеет права оставить ее СЕЙЧАС! У них будет ребенок! Павел ей необходим, как воздух. Бог не может отнять его теперь, когда все страшное позади, не может быть таким жестоким!
Но все это — ужас внезапного краха всех надежд и миллионы новых надежд, порожденных этим ужасом — ощущалось на уровне подсознания. Сознание Инны сразу приняло случившееся. Поэтому впоследствии девушка не помнила, что испытывала в тот момент, и гордилась своим хладнокровием сильной женщины.
В палату вошел врач, усталый ангел в белом халате. Сердце Инны радостно затрепыхалось.
Врач взял руку Павла, прощупал пульс, поднял веко, посветил фонариком.
— Идите сюда.
Инна несмело приблизилась. С каждым шагом ее ужас усиливался, а надежда угасала.
Она ахнула. Глазное яблоко Павла стало рубиново-красным из-за лопнувших сосудов.
— Геморрагический инсульт, — врач опустил веко. — Вы не в курсе, у пациента никогда не было черепно-мозговой травмы?
— Была, — Инна с трудом узнавала свой голос. — Давно. Лет семь назад.
Врач, сняв очки, покачал головой.
— Удивительно, что он прожил так долго.
Инна разрыдалась. Врач велел отвезти ее домой.
Она смутно помнила, как ее вывели из палаты, проводили вниз по лестнице, через фойе и парадную, открыли дверцу такси. Не помнила, как оказалась дома.
Очнулась в собственной постели. За окном беззубо скалилась луна.
Девочка толкнула ножкой.
Инна, гладя живот, прошептала:
— Тихо, тихо. Все хорошо.
Она снова провалилась в сон.
Разбудил ее звук разбитого стекла.
Девушка села на постели. Внизу, в гостиной, снова послышался звон осколков.
Инна вылезла из теплой постели, в одной ночной рубашке, босоногой спустилась по лестнице.
Ковер усыпали блестевшие в лунном свете осколки стекла. Среди осколков валялись круглые камни размером с мужской кулак. Девушка, бледнея, подошла к окну.
У дома стояли люди в черных куртках. Потрясая деревянными молотками, они орали:
— Выходи, сука!
— Проститутка ебаная!
— Мы тя уроем, сука!
Вскрикнув, Инна попятилась. Стараясь не наступать на осколки, бросилась к комоду, на котором лежал мобильник. Позвонила в милицию:
— Алле, это Инна Нестерова, — сказала она, тревожно поглядывая в окно. — В мой дом пытаются проникнуть неизвестные.
— Назовите адрес, — спокойно ответила дежурная.
Инна, медленно опуская руку с мобильником, расширенными глазами уставилась в окно.
За окном метались языки пламени. Стекло начало плавиться. В гостиную потянуло гарью.
Они подожгли дом!
Инна, не соображая, что делает, бросилась к двери, распахнула — коридор уже охвачен огнем, в гостиную дохнуло жаром. Инна с криком бросилась к черному ходу через стену огня. Девушка чувствовала, как занялись ее волосы, пламя кусало за ноги, но мысли ее были только о ребенке. Она бежала к лестнице в подвал, часть ее сознания с ужасом отмечала лижущие стены языки пламени — роскошные картины потекли маслом, превращаясь в аляповатую мазню, и охваченные огнем рамы падали со стен. Послышался оглушающее громкий хлопок, затем — очередь выстрелов и звуки лопнувшего стекла — взрывались бутылки в мини-баре.
Вот она — лестница! Инна, зажав ладонями рот и нос, бросилась туда.
Сверху, перегородив коридор, свалилась горящая поперечная балка. Инна, опустившись на четвереньки, проползла под нею. Огонь прожег дыру в ночной рубашке, потом Инна поймет, что получила ожог третьей степени. Пожар пожирал дом, и дом стонал и содрогался, протяжно вздыхая. По дереву с тонким писком расползлись трещины, дерево вздувалось огромными пузырями, лопалось и взрывалось дождем щепок. Устилавший пол кухни линолеум чернел и скручивался. Воздух наполнился злобным гулом, особняк трещал по швам.
