Через час после восхода он наткнулся на съехавший с дороги «Мерседес-Бенц», правый бок которого глубоко погрузился в песок. Он открыл двери с левой стороны и вытащил наружу двух усохших обезьян – старую женщину со множеством браслетов на руках и пожилого мужчину с эффектной белой шевелюрой. Бормоча себе под нос что-то невнятное, Мусорный Бак вынул ключи из замка зажигания, обошел машину и открыл багажник. Чемоданы оказались незапертыми. Он завесил окна «Мерседеса» одеждой, придавив ее для надежности камнями. Теперь у него была прохладная, сумрачная пещера.
Он заполз внутрь и уснул. Далеко на западе в лучах утреннего солнца сиял город Лас-Вегас.
Машину он водить не умел, в тюрьме его этому не учили, но он мог ехать на велосипеде. Четвертого июля Мусорный Бак раздобыл гоночный велосипед и отправился в путь. Поначалу он ехал медленно, так как левая рука доставляла ему много хлопот. В первый день он дважды падал, и один раз – прямо на ожог. Боль была невыносимой. Ожог гноился и источал омерзительный запах. Время от времени в голове у него мелькала мысль о гангрене, но он не позволял себе размышлять об этом слишком долго. Он начал смешивать вазелин с антисептической мазью, не зная, может ли это помочь, но не сомневаясь в том, что это не повредит. У него получалась вязкая жидкость молочного цвета, похожая на сперму.
Понемногу он приноровился управлять велосипедом одной рукой и обнаружил, что может ехать с неплохой скоростью. Рельеф стал плоским, и велосипед легко несся вперед. Он выпивал галлоны воды и очень много ел. Он размышлял над словами темного человека: «Ты займешь высокий пост в моей артиллерии. Ты – тот человек, который мне нужен». Как прекрасны были эти слова – разве до этого момента он был кому-нибудь нужен? Эти слова снова и снова прокручивались у него в голове, пока он нажимал на педали под жарким солнцем Среднего Запада.
Восьмого июля Мусорный Бак пересек Миссисипи и оказался в Айове. Четырнадцатого июля он пересек Миссури к северу от Каунсил Блаффс и въехал в Небраску. Левая рука понемногу стала ему повиноваться, мускулы ног наливались силой, и он спешил, ощущая огромное желание как можно быстрее оказаться на месте.
На западном берегу Миссури Мусорный Бак впервые заподозрил, что сам Бог, возможно, захочет помешать ему выполнить свое предназначение. В Небраске что-то было не так. Там было что-то ужасное, чего он боялся. Казалось, там было все как в Айове, но… на самом деле все было иначе. Раньше темный человек приходил к нему каждой ночью, но как только он оказался в Небраске, темный человек исчез.
Вместо него Мусорному Баку стала сниться старая женщина. В этих снах он лежал на животе среди кукурузы, почти парализованный ненавистью и страхом. Перед ним была стена широких, похожих на лезвия кукурузных листьев. Не желая этого, но и не в силах остановиться, он раздвигал листья дрожащей рукой и смотрел. Он видел старый дом на полянке. Дом был поднят на домкратах. Рядом была яблоня, с которой свисали качели из старой шины. А на веранде сидела старая негритянка, играла на гитаре и пела какой-то древний спиричуэл. Каждый раз песня менялась. Большинство из них Мусорный Бак знал, так как когда-то был знаком с женщиной, матерью мальчика по имени Дональд Мервин Элберт, которая пела те же самые песни во время домашней уборки.
Этот сон был кошмаром, но не только потому, что в конце его происходило что-то ужасное. На первый взгляд, в нем вообще не было ничего страшного. Кукуруза? Синее небо? Качели из шины? Старая женщина? Что во всем этом могло быть страшного? Старухи не издеваются над тобой и не бросают в тебя камнями. Камнями швыряются только Карли Йейтсы.
Но задолго до конца сна он застывал от страха, словно смотрел он не на старую женщину, а на какой-то загадочный, едва скрытый свет, который готов был в любой момент вспыхнуть вокруг нее огненным сиянием, рядом с которым пылающие резервуары Гэри показались бы свечками на ветру. Свет этот будет таким ярким, что превратит его глаза в пепел. И в этой части сна он мог думать только об одном: «Пожалуйста, заберите меня отсюда, пожалуйста, заберите меня из Небраски!»
Потом песня внезапно обрывалась. Она смотрела прямо на него, сквозь ее жидкие волосы проглядывал коричневый череп, но глаза ее сияли, как бриллианты, и были полны того самого света, которого он так боялся.
Старым, надтреснутым, но громким голосом она выкрикивала: «Ласки в кукурузе!» И он ощущал в себе какую-то перемену и замечал, что превратился в пушистую, коричневато-черную недоношенную тварь с черными глазами-бусинками. Он был лаской, трусливым ночным зверьком, который нападает на маленьких и слабых.
И тогда он начинал кричать, пока сам не просыпался от собственного крика, в поту и с выпученными глазами. Руки его пробегали по телу, чтобы удостовериться в том, что он по-прежнему человек.
Он проехал четыреста миль по территории Небраски за три дня. Границу Колорадо он пересек неподалеку от Джулесбурга, и сон постепенно начал исчезать.
Восемнадцатого июля к юго-востоку от Стерлинга, Колорадо, не доезжая нескольких миль до Браша, он встретился с Малышом.
Мусорный Бак проснулся перед самым наступлением сумерек. Несмотря на то, что окна были завешены, в «Мерседесе» стало довольно жарко. Его горло превратилось в пересохший колодец, стенки которого были надраены наждачной бумагой. В висках у него стучало. Когда он вылез из машины, ноги не удержали его, и он рухнул на горячий асфальт. Со стоном он дополз до тени, которую отбрасывал «Мерседес». Там он сел, тяжело дыша.
Он должен добраться до Циболы до завтрашнего восхода. Если он не сможет, он умрет… уже увидев перед собой свою цель! О нет, конечно, темный человек не может оказаться таким жестоким!
– За тебя я отдам свою жизнь, – прошептал Мусорный Бак, и когда солнце зашло за горы, он поднялся на ноги и пошел к башенкам, минаретам и улицам Циболы, в которой вновь засверкали искорки света.
Когда на смену дневной жаре пришла прохлада пустынной ночи, идти стало немного легче. Он шел вперед, и голова его болталась, как цветок умирающего подсолнуха. Он не обратил внимания на зеленый люминесцентный указатель ЛАС-ВЕГАС 30.
Он думал о Малыше. Малыш мог бы быть сейчас с ним. Сейчас они ехали бы в Циболу на его двухместном спортивном автомобиле. Но Малыш оказался недостойным, и Мусорному Баку пришлось пересекать дикую пустыню в одиночку.
Около полуночи он рухнул на обочине дороги и забылся беспокойным сном. Город был уже близко.
Он дойдет.
Он был абсолютно уверен, что дойдет.
