— Но…
— И не переживай по поводу Памелы-Гертруды. Пам и Джерт для тебя тоже много значат. И потом, писательница, которую ты имеешь в виду, сказала, что Роза — это роза. Не могу вообразить себе лучшего аргумента, чтобы выбрать это имя.
Так они и сделали.
Вскоре после того как Памми исполнилось два годика, ее родители решили купить дом в пригороде. К тому времени они уже могли себе это позволить. Оба преуспевали в работе. Они начали с просмотра целой кипы брошюр и постепенно свели число вариантов к дюжине, потом к шести, потом к четырем и, наконец, к двум. И вот тут их ожидала неприятность. Рози предпочитала один, Билл — другой. Обсуждение превращается в спор, а спор перерастает в ссору. Неприятно, но ничего из ряда вон выходящего; даже у самых гармоничных браков нет иммунитета от размолвок…
После сегодняшней ссоры Рози удаляется на кухню и начинает готовить ужин — сначала сует цыпленка в духовку, потом ставит воду на плиту для свежей кукурузы, которую купила в придорожном лотке. Чуть позже, когда она чистит картошку на столике возле плиты, Билл выходит из комнаты, где он рассматривал фотоснимки обоих домов, которые вызвали раздор между ними. На самом деле он не столько рассматривал, сколько переживал там их ссору.
Она не поворачивается, как обычно, на его приближающиеся шаги, и даже когда он целует ее сзади в шею.
— Прости, что я накричал на тебя из-за этого дома, — тихо говорит он. — Я по-прежнему думаю, что тот, который в Виндзоре, подходит нам лучше, но мне очень жаль, что я повысил голос.
Он ждет ее ответа, и, когда она не произносит ни слова, виновато выходит, думая, что она, по-видимому, все еще сердится. Однако она не сердится; нынешнее состояние ее рассудка никак не назовешь раздражением. Она находится в состоянии дикой ярости, и ее молчание было скорее почти отчаянной попыткой (помни о дереве) удержаться от того, чтобы схватить с плиты кастрюлю с кипящей водой, развернуться и швырнуть ему в лицо. Жуткая картина, которую она мысленно представляет, одновременно вызывает дурноту и кажется торжеством справедливости: Билл с воплем отшатывается назад, Билл раздирает ногтями щеки, когда первые волдыри начинают вздуваться на его дымящейся коже.
Ее левая рука и в самом деле потянулась тогда к ручке кастрюли, и ночью, когда она лежит без сна в постели, два слова снова и снова всплывают у нее в мозгу: Я отплачу.
В последующие дни ее все время тянет внимательно рассмотреть свои ладони, руки и лицо… Но в основном руки, поскольку это начнется с них. Что начнется? Она точно не знает, но… понимает, что узнает это, когда увидит. Она не может найти себе места.
Она находит заведение под названием «Крикетные поля Элмо» в восточной части города и начинает регулярно посещать его. Большая часть посетителей — мужчины средних лет, старающиеся сохранить юношеские фигуры, или мальчишки-старшеклассники, желающие за пять долларов получить возможность вообразить себя ненадолго Кеном Гриффеем-старшим или Большим Хэртом. Здесь мало женщин, катающих шары по дорожкам. Мало? На самом деле ни одной, кроме этой леди с короткими каштановыми волосами и бледным, печальным лицом, которой порядком за тридцать. Вот мальчишки и хихикают, и шушукаются, и подталкивают друг друга локтями, и напяливают кепки козырьками назад, чтобы показать, какие они бывалые. Но она совершенно не обращает на них внимания — ни на их смешки, ни на взгляды, обращенные на ее фигуру, изящно откинутую назад из-за таскания ребенка. Изящно? Для такого цыпленка, который подрастает у нее на закорках (говорят они друг другу), она просто молодая красотка, эта темно-рыжая лисица.
Проходит некоторое время, и шуткам приходит конец, потому что леди в безрукавке и свободных серых брюках после начальных неуклюжих попыток и промахов делает свой первый хороший, а потом и классный бросок.
— Она ничего работает, эта красотка, — говорит один из парней в тот день, когда Рози, тяжело дышащая и раскрасневшаяся, с влажными волосами, откинутыми назад, выдает один за другим три броска на всю длину крикетного туннеля с сетчатыми стенками. При каждом ударе по мячу она издает высокий странный крик, словно Моника Селеш, вытаскивающая мертвый мяч. Крики звучат так, будто шар сделал что-то, оскорбившее ее.
— Она уже заколебала эту машину, — говорит второй, когда подающий автомат в центре туннеля выбрасывает скоростной шар на восемьдесят миль в час. С головой, почти втянутой в плечи, Рози утробно вскрикивает и напрягает бедра. Шар молнией летит в обратную сторону. Он с лета ударяется о сетку в двухстах футах от нее в туннеле, заставляя зеленую ткань отозваться — п-п-у-х! — прежде чем падает в кучу остальных брошенных ею шаров.
— А-а, не так уж она и здорово бьет, — усмехается третий. Он вытаскивает сигарету, сует себе в рот, достает коробку спичек и зажигает одну. — Просто ей слегка ве…
При следующем ударе Рози издает вопль, похожий на крик какой-то голодной птицы, и шар несется по туннелю белой круглой молнией. Он ударяет в сетку и… проходит насквозь. Дырка, которую он оставляет за собой, похожа на след от выстрела пушки с близкого расстояния.
Парень с сигаретой застывает как вкопанный, горящая спичка жжет ему пальцы.
— Так что ты там вякнул, братишка? — мягко спрашивает его первый парень.
Месяц спустя, когда крикетные поля Элмо закрылись до следующего сезона, Рода Саймонс неожиданно обрывает читку нового романа Глории Нэйлор и говорит, что на сегодня хватит. Рози считает, что еще рано. Рода соглашается — да, по времени рановато, — но поясняет, что чтение Рози потеряло выразительность. Лучше сделать перерыв до завтра, считает она.
— Да, но я хочу закончить сегодня, — настаивает Рози. — Осталось всего двадцать страниц. Я устала от этой чертовой штуки, Ро, и хочу закончить.
— Все, что сделаешь сегодня, придется переделывать заново, — решительно говорит Рода. — Не знаю, как долго Памми не давала тебе заснуть прошлой ночью, но сегодня ты уже выдохлась.
Рози встает и проходит через дверь, распахнув ее с такой силой, что едва не срывает с петель. Потом в диспетчерской она хватает испуганную Роду Саймонс за ворот ее проклятой блузки «Норма Камали» и вминает ее лицо в контрольную панель. Рычажок переключателя протыкает ее греческий нос, как шампур для шашлыка. Кровь хлещет во все стороны, брызгая на окно студии и стекая по нему отвратительными розмариновыми струйками.
