— А ты не из их компании? Раненный военнопленный? Давай, беги, догоняй своих козлов киношных. И скажи этим засранцам недоделанным, чтоб в следующий раз пер…ли где-нибудь в другом месте. Здесь приличный район, а я из-за этих идиотов колготки порвала. Кто мне за них заплатит?
— Бог подаст, — ответил Митя, усаживаясь на скамейку, чтобы перевести дух.
Дома на площади, видимо, были нежилыми, поэтому переполоха вылетевшие стекла не вызвали. Где-то рядом недолго завывали тоскливые милицейские сирены, но площадь по-прежнему оставалась пустынной и молчаливой. Единственное живое и понятное существо, встреченное им здесь, — проститутка — и та давно исчезла. Митя был один и ему совсем не хотелось уходить отсюда — от рассветной тишины и легкого шуршания фонтана.
Он чувствовал себя здесь в абсолютной безопасности — а кто знает, что могло ждать дома? Наверняка туда уже отправили парочку амбалов пострашней, и он сам себя доставит к ним на блюдечке с голубой каемочкой. Эта мрачная перспектива повергла его в состояние отрешенной печали, и в голове зазвучал траурный марш. Сначала тихий и приглушенный, потом все громче. С опозданием Митя догадался, что марш звучит не в его голове, а где-то на соседних улицах и быстро приближается.
Траурная процессия медленно выплывала на площадь с самой дальней от сквера улицы. Впереди шествия полз грузовичок, за ним двигался на плечах большой гроб. За гробом шел оркестр и несли пышные траурные венки.
Даже когда площадь заполнилась людьми в траурных одеждах, с улицы еще выплывали остатки шествия. Грузовик остановился в центре, около него установили на табуретах гроб с покойником. Было похоже, что здесь будет происходить церемония прощания с усопшим, и это показалось Мите странным. Похороны в полшестого утра и городская площадь в качестве места гражданской панихиды не могли не вызывать удивления. Митина скамейка находилась далеко от грузовика, ставшего трибуной, и различать он мог только интонации в голосах выступавших. Подойти же ближе не решался из-за своего беспризорного вида.
Увлеченный наблюдением, он не заметил, как на скамье появился кто-то еще.
— А все-таки прав был покойник, не находите?
Митя резко повернул голову и увидел человека в темном костюме, шляпе, с короткой бородкой и изящной резной тростью в руках.
— Мне кажется, — сказал Митя. — я не был знаком с покойным. И не могу сказать, был ли он вообще в чем-то прав. Я даже не знаю, кого хоронят.
— О! Я ведь говорил совсем не об этом. Но если вас так интересует: в том гробу лежит отец местной демократии. Некто Дубянский, местный лидер Демократической партии. Вы разве не слышали — об этом громком деле последние три дня только и кричат.
— Что вы говорите! — вяло удивился Митя. — А что с ним случилось?
— Злодейская пуля, — флегматично ответил собеседник. — Или, если пользоваться современной терминологией, — заказное убийство. Весьма банально. И главное — нестерпимо скучно. Я, собственно говоря, о том и спрашивал.
Митя прислушался к ораторствующему на грузовике коротенькому человеку. Политический окрас речи не вызывал сомнений — до Мити долетали устрашающие конструкции вроде «жесткая консолидация демократических сил», «прогрессивно мыслящее человечество против коричневой заразы» и «воинствующий гуманизм на страже общественных идеалов». Поежившись, Митя обратился к собеседнику:
— Так в чем же был прав покойник?
— Я, видите ли, имел в виду совсем не этого демократического покойника. Я говорил вот о нем. — Он указал рукой на памятник в нескольких метрах от скамейки, посреди газона.
Это был постамент с бюстом Гоголя, насмешливо и одновременно тоскливо смотревшего на площадь.
— О Гоголе? — переспросил Митя.
— Разумеется. «Скучно на этом свете, господа!» — вот в чем он был прав… Да-а, — протянул незнакомец. — Все мы вышли из шинели Гоголя… Кто из подкладки, кто из кармана, а кто из рукава.
Он встал и сказал:
— К сожалению, мне пора. Труба зовет. — И кивнул в сторону гроба.
Митя вдруг подумал, что у этого человека, безусловно, есть нечто общее с Фаддей Фаддеичем. Может быть, эта манера смотреть на мир так, будто у них в кармане все его сокровища, которыми они готовы поделиться на оговоренных условиях?
Речи закончились, толпа пришла в движение. Музыканты снова грянули траурный марш.
Когда площадь опустела, Митя отправился своей дорогой.
Дверь квартиры, как он и ожидал, была лишь прикрыта, а замок безнадежно искорежен. С замирающим сердцем Митя вошел внутрь.
Непрошеных гостей, к счастью, не было, лишь царил беспорядок чуть больше обычного. Комод и книжный шкаф выпотрошены до основания, кушетка стояла не на ножках, а на боку. В кухне тоже все было перерыто. И тут Митю прошиб холодный пот.
Он кинулся в комнату, припал к комоду и засунул руку в потайную щель. Камень был на месте. Митя с облегчением извлек его и тут же решил никогда больше с ним не расставаться.
Затем он выкинул в мусорное ведро пижаму и принялся наводить порядок. Через полчаса ударный труд был прерван звонком в дверь. Кто-то постеснялся зайти в открытую дверь.
Это был Илья. Он изумленно рассматривал выломанный замок.
— Привет. Я видел из окна, как ты вернулся. Ты сбежал из больницы, а ключ остался там, я правильно понимаю ситуацию?
— В общих чертах, — согласился Митя. — Заходи. Понимаешь, — начал он объяснять посреди разора в комнате, — после недели продавливания постели появляется дикая жажда деятельности. Вот и решил перетряхнуть тут все. Отделить хлам от плевел. Руки так и чешутся. — В доказательство Митя потер ладони друг о дружку и с остервенением принялся за разборку вываленных из комода вещей.
— А-а, — сказал Илья.
— Ну, выкладывай, какие новости.
— Да какие новости. Мать просила тебя позвать. Ты ей зачем-то понадобился.
— Ладно, приду. Как она?
— Плохо… — Илья нахмурился и поменял тему: — Слушай, хотел тебя спросить. Ты об этих парнях во втором подъезде что-нибудь знаешь?
С недавнего времени поговаривали, будто во втором подъезде (выселенном подчистую) по ночам справляют шабаши сектанты. Но доказательствами никто не располагал. Было решено в милицию не обращаться, чтобы не привлекать к дому излишнего внимания и не будить лиха, пока оно тихо беспамятствует на верхах власти.
— Кроме слухов, ничего. Но по-моему, эти сказки Адель сочиняет со страху. Очень она бомжей боится, вот и малюет им рога с копытами.
— Да нет, — поморщился Илья, — она здесь ни при чем. Там действительно кто-то обживает верхние этажи. Я на крыше как-то раз видел двоих ночью. Они не говорили, а просто стояли. Я хотел к ним подойти, но они как увидели меня, сразу шарахнулись на чердак. Конспирация у них там, что ли, или еще чего, не знаю. Какая-нибудь криминальная подпольщина. Или неформалы.
