Это восхитило Ральфа, но, когда он взглянул на Лоис, его восхищение как рукой сняло. Он увидел тревогу на ее лице и все вопросы, которые ей хотелось задать. Вопросы, на которые у него не было ответов.
Впереди раскинулся Страуфорд-парк. Пока Ральф смотрел туда, неожиданно зажглись уличные фонари. Маленькая детская площадка, где они с Макговерном — и частенько с Лоис — стояли, наблюдая за детишками, была почти пуста. Два подростка-старшеклассника сидели рядышком на качелях, курили и болтали, но мамы и маленькие детишки, приходящие сюда днем, уже все разошлись. Ральф подумал о Макговерне — его несмолкаемой, назойливой болтовне и его жалости к себе, которую так трудно заметить, когда видишь его впервые, по которой так трудно скучать, когда уже достаточно побыл в его обществе, и о том, как обе эти черты каким-то образом просветлялись и превращались в нечто лучшее благодаря его дерзкому остроумию и удивительным импульсивным вспышкам доброты — и почувствовал, как его охватывает глубокая печаль. Краткосрочные могли быть звездной пылью, даже золотой пылью, но, уходя, они уходили точно так же, как мамы и детишки, ненадолго приходящие сюда в летние солнечные дни поиграть.
[Ральф, что мы здесь делаем? «мешок смерти» висит над Общественным центром, а не над Страуфорд-парком.]
Ральф подвел ее к скамейке, где отыскал ее несколько веков назад плачущей после ссоры с сыном и невесткой… И потери сережек. У подножия холма два туалета белели в сгущающихся сумерках.
Ральф закрыл глаза. Я схожу с ума, подумал он, и мчусь в безумие на скором поезде, а не на местной электричке. Что же будет? Леди или… тигр?
[Ральф, мы должны что-то сделать. Те жизни… те тысячи жизней…]
Из-под опущенных ресниц Ральф увидел, как кто-то выходит из «Красного яблока». Фигурка в темных вельветовых брюках и кепке «Ред сокс». Скоро опять начнет происходить что-то страшное, и, поскольку Ральф не хотел этого видеть, он открыл глаза и взглянул на женщину, стоявшую рядом с ним.
[Каждая жизнь важна, Лоис, разве ты не согласна? Каждая, одна-единственная жизнь.]
Он не знал, что она увидела в его ауре, но это явно ужаснуло ее.
[Что случилось внизу, когда я ушла? Что он сделал или сказал тебе? Скажи мне, Ральф! Скажи мне!]
Так что же будет? Одна или много? Леди или тигр? Если он вскоре не выберет, возможность выбора уплывет у него из рук просто из-за течения времени. Так какой вариант? Который?
— Никакого, или… оба, — хрипло вымолвил он, не сознавая в своем жутком волнении, что говорит вслух и сразу на нескольких разных уровнях. — Я не стану выбирать между одним и другим. Не стану. Ты слышишь меня? Он отпрыгнул от скамейки и дико оглянулся вокруг.
— Ты слышишь меня? — заорал он. — Я отвергаю выбор! У меня будет и то, и другое, или не будет НИЧЕГО!
На одной из тропинок к северу от них алкаш, рывшийся в мусорном баке в поисках бутылок и банок, кинул взгляд на Ральфа, а потом повернулся и побежал прочь. Он увидел человека, казалось, охваченного огнем.
[Ральф, что это? Кто это? Я? Ты? Потому что если это я, если ты отступаешь из-за меня, я не хочу…]
Он сделал глубокий вдох, а потом лбом прижался к ее лбу и заглянул ей в глаза.
[Это не ты, Лоис, и не я. Будь это кто-то из нас, возможно, я сумел бы сделать выбор. Но это не мы, и черт меня побери, если я снова буду пешкой.]
Он высвободился из ее рук и сделал шаг в сторону. Его аура вспыхнула так ярко, что ей пришлось заслонить глаза ладонью; это было так, словно он взорвался. И когда раздался его голос, он прогрохотал в ее голове как гром:
[КЛОТО! ЛАХЕСИС! ВЫХОДИТЕ КО МНЕ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, И ВЫХОДИТЕ НЕМЕДЛЕННО!]
3
Он сделал еще два или три шага и остановился, глядя на подножие холма. Мальчишки-старшеклассники, сидящие на качелях, смотрели на него с одинаковым выражением удивленного страха на лицах. Как только взгляд Ральфа высветил их, они вскочили и исчезли, как пара оленей, ринувшись к огням на Уитчэм-стрит и оставив свои сигареты тлеть в отпечатках ботинок под качелями.
[КЛОТО! ЛАХЕСИС!]
Он весь горел, как электрическая дуга, и вдруг вся сила вытекла из ног Лоис, как вода. Она сделала шаг назад и рухнула на скамейку. Голова у нее кружилась, сердце наполнилось ужасом, а подо всем этим ощущалось то самое громадное истощение. Ральф воспринимал его как затонувший корабль; Лоис представила себе яму, вокруг которой ее заставляли ходить по сужающейся спирали, — яму, в которую она в конце концов должна упасть.
[КЛОТО! ЛАХЕСИС! ЭТО ВАШ ПОСЛЕДНИЙ ШАНС! Я НЕ ШУЧУ!]
Секунду все оставалось по-прежнему, а потом двери туалетов у подножия холма одновременно отворились. Клото вышел из двери с табличкой ДЛЯ МУЖЧИН, Лахесис — из двери с табличкой ДЛЯ ЖЕНЩИН. Их ауры цвета ярко-зеленых летних стрекоз мерцали в пепельном свете уходящего дня. Они двигались друг к другу, пока их ауры не слились, а потом медленно пошли к верхушке холма, почти соприкасаясь плечами в белых халатах. Они были похожи на испуганных детей.
Ральф повернулся к Лоис. Его аура все еще сверкала огнем.
[Оставайся здесь.]
[Да, Ральф.]
Она подождала, пока он прошел полпути вниз с холма, потом набралась храбрости и крикнула ему вслед:
[Но если ты этого не сделаешь, я сама попытаюсь остановить Эда. Я не шучу.]
Конечно, она не шутила, и сердце его рванулось навстречу ее храбрости, но… Она не знала того, что знал он. Она не видела того, что видел он.
Он на мгновение обернулся к ней, а потом спустился к тому месту, где два маленьких лысых врача стояли и смотрели на него светящимися испуганными глазами.
4
Лахесис, нервно: [Мы не лгали вам… Не лгали.]
Клото, даже еще более нервно (если такое возможно): [Дипно идет своим путем. Вы должны его остановить, Ральф, — должны хотя бы попытаться.]
На самом деле я ничего не должен, и это светится на ваших лицах, подумал он. Потом он повернулся к Лахесису и был награжден тем, что маленький лысый человечек отшатнулся от его взгляда и опустил свои темные глаза без зрачков.
[Так ли? Когда мы стояли на крыше больницы, вы велели нам держаться подальше от Эда, мистер Л. Вы очень настаивали на этом.]
Лахесис неловко напрягся и потер ладошки. [Я… то есть мы… мы способны ошибаться. На этот раз так и случилось.]
Только Ральф знал, что слово «ошибка» не очень подходит к тому, что произошло; скорее уж «самообман». Он хотел выругать их за это — о, сказать по правде, ему хотелось выругать их прежде всего за то, что они вовлекли его во все это дерьмо, — и обнаружил, что не может. Поскольку, судя по словам старины Дора, даже их самообман послужил Цели: их отходной маневр — поездка в Хай-Ридж — по каким-то причинам оказался вовсе не отходным. Он не понимал, почему и каким образом так получилось, но намеревался выяснить, если это было возможно.
