Столовая, чему Стефан вовсе не удивился, тоже была желтой. По-видимому, сэндвич-панели, использовавшиеся для строительства, шли из одной партии. Если учесть, что весь городок – а количество зданий, видимых из окна, позволяло думать об этом месте как о городке или поселке – Карло каким-то мистическим образом умудрился возвести чуть более чем за месяц и сэндвич-панели отлично держали тепло, придираться к цвету не имело ни малейшего смысла.
Столовой именовался большой зал, уставленный стандартными столами и стульями. Почти все они были не заняты. Вдоль одной из стен тянулась длинная стойка, где на мармите ждала горячая еда. Вкусно пахло жареным мясом.
Наполнив тарелки, путешественники разместились в углу, сдвинув вместе два столика. Первые несколько минут тишину нарушал только стук столовых приборов – настолько голодны они были. Еще бы, разве может сравниться жареное мясо с содержимым подносиков, которые подают пассажирам во время перелета? Конечно, во время пересадки в Пекинском аэропорту им удалось перекусить курицей с рисом, но когда это было?
Стефан посмотрел на коллег. Ему приглянулось что-то, по виду напоминающее китайскую кухню, – небольшими кусочками порезанное мясо, залитое желтоватым соусом. Оно оказалось сочным, но чуть жестковатым и кисловатым. Второй раз он, пожалуй, его не выбрал бы. А вот Влад с Наташей уписывали содержимое своих тарелок с наслаждением. Аккуратными наманикюренными пальчиками Наташа цепко хватала за торчащую макушку что-то вроде большого шара из теста и целиком отправляла его в рот, оставляя в руке откушенный хвостик. Даже не верилось, что рот может открываться так широко, но сомневаться не приходилось: количество шаров на тарелке уменьшалось.
– Позы, – сказала Наташа, заметив взгляд Стефана.
– Буузы, – тут же вмешалась Сайда и в ответ на недоуменный взгляд пояснила: – Позы – это по-бурятски, у нас – буузы.
– Ну, я не в Бурятии, я их в Новосибирске ела, – проворчала Наташа.
– Ой, а я в Новосибирске училась!
Неожиданно для всех Сайда перешла на русский, и они с Наташей защебетали, не обращая никакого внимания на остальных. Заинтересовавшийся Влад, соскучившийся по родному языку, тоже время от времени вставлял какие-то реплики. Наконец он соизволил объяснить происходящее. Сайда, оказывается, училась в России. «Представляете, она окончила Новосибирский технический университет, кафедру машиностроения. Никогда не подумал бы, что она механик».
Все, даже пан Войта, с уважением посмотрели на скуластую черноглазую девушку с множеством черных мелких косичек. Однако строптивый шляхтич тут же буркнул себе под нос что-то вроде «посмотрим, что она на самом деле умеет», дабы барышня не расслаблялась. Все знали, насколько сложно пан реагирует на молоденьких женщин. Но Сайду его ворчание, кажется, вовсе не тревожило, и она продолжала щебетать с Наташей.
– Это правда, я училась в Новосибирске и в Тайбэе. Это столица Тайваня, – сочла она нужным пояснить, тряхнув косичками.
– А по-китайски вы тоже говорите?
– Да. Может быть, не так хорошо, как по-английски и по-русски, но говорю. – И она смешно развела руками.
Беседа длилась недолго. Убедившись, что все насытились, Сайда немедленно отправила гостей по комнатам отсыпаться с дороги.
Завтра предстоял трудовой день.
Стефан даже не подозревал, как сильно устал, до тех пор, пока не растянулся на хрустящей новой простыне, натянув на остывающее после горячего душа тело одеяло. Словно кто-то повернул рубильник – он отключился просто мгновенно. И спал без сновидений.
Когда он открыл глаза, часы показывали всего четыре утра. За окном царила самая настоящая темная ночь, разбиваемая только светом лампы, укрепленной над воротами ангара. Казалось, не было ни одной причины бодрствовать, однако как раз спать-то и не хотелось. Он не сразу сообразил, что его тело пока живет по австрийскому времени и на его биологических часах уже одиннадцать часов утра и определенно пора вставать.
Поняв, что больше не уснет, он позвал Еана. Тот откликнулся мгновенно, словно только того и ждал:
– Доброе утро. Посмотри, красота какая!
Стефан на всякий случай пошире открыл глаза, но ничего, кроме небольшой комнаты, углы которой скрывала темнота, не обнаружил.
– Не туда. – Похоже, Еан улыбался. – Вот.
Перед мысленным взглядом Стефана возникла картинка. Он смотрел на лагерь: да, точно, это был не городок, а лагерь – с высоты, можно сказать, птичьего полета. За ночь ветер утих, и семь домиков, окруженных забором, стояли занесенные снегом, кое-где подсвеченным фонарями. А вокруг, насколько хватало глаз, простиралась степь. Это было просто какое-то бесконечное заснеженное пространство. Вблизи снег, освещаемый полной луной, искрился холодным белым светом. Но чем дальше, тем более тусклым становилось сияние, пока не сливалось с бескрайней темнотой. Где кончалась земля и начиналось небо? Разглядеть это Стефану так и не удалось. Но зрелище было действительно величественным.
Стало грустно.
– Посмотри вверх, – подсказал Еан.
Картинка повернулась.
Теперь Стефан видел небо: темный-претемный, кажущийся бесконечным свод, на котором красовалась луна, почти круглая. Она мерцала холодным белым светом, образующим вокруг нее небольшой ореол. На луне были пятна, словно оспины. А еще по небу разбросались звезды. Некоторые – яркие, некоторые – еле видимые в безграничной темной бездне.
Стефан смотрел и вдруг обнаружил, что он сам, без всякого Еана может по своему желанию смотреть вверх, вниз, вдаль или куда угодно. Словно он парит в этой ночной бездне без опоры тела.
«А чем же я смотрю?»
Стефан вздрогнул и провел рукой по лицу, проверяя, все ли на месте.
– Что случилось? Тебе не понравилось?
– Понравилось, но… – Стефан решил не кривить душой. – Я испугался.
Еан ждал, и пришлось продолжить объяснение:
– Я смотрел на твою картинку и знал, что она твоя. Все было в порядке. А потом в какой-то момент я понял, что смотрю не на твою, а как будто на свою собственную картинку – словно это я парю где-то высоко и вижу и землю, и небо.
– И что? Что тебя напугало?
– Человек не может летать в небесах!
– В смысле? Что, с тобой такое впервые? Ты в первый раз вышел из тела, чтобы полюбоваться окрестностями?
Теперь уже изумился Стефан. Он уселся в кровати, поджав под себя ноги на восточный манер.
– Ты хочешь сказать, что для вас это нормально: выходить из тела, возвращаться в тело? Вы, типа, к нему непрочно привязаны?
– Ну, типа того.
Еан старался отвечать, но чувствовалось, что он в замешательстве не меньше собеседника.
– Объясни.
– Я попробую. – На несколько мгновений Еан умолк, собираясь с мыслями. – Смотри. Тело – это не ты. И ты – не тело. Помнишь, когда ты валялся в коме? Тело почти не справлялось с жизнью, но мы с тобой разговаривали. Помнишь?
– Да. – Стефан согласно кивнул, припоминая.
– Ну? Разве ты телом со мной говорил?
– Не знаю… – Стефан в задумчивости запустил в волосы пятерню. – Мозгом, наверное.
– Ну сам подумай, если все тело в коме, то каким образом мозг вдруг из нее вышел. Он что, какой-то автономный орган, отдельный от тела?
– Нет, не автономный. То есть ты хочешь сказать, мозг тоже в коме был? А как же я с тобой разговаривал?
– А как я с тобой разговариваю? У меня что, мозг есть? Я его на закорках через всю галактику к тебе тащил?
Никогда прежде Стефан не задумывался над этим вопросом. Все казалось таким естественным и само собой разумеющимся: у него есть мозг, вот он и думает. А если мозг в коме, то что? Как тогда? Да, и как на самом деле обходится Еан, если у него нет мозга? Можно, конечно, допустить, что он использует мозг Стефана. Но тоже получается как-то глупо. Если бы ему нужно было это тело, то он скорее всего смог бы сделать так, чтобы тело осталось живым, а он, Стефан, при этом умер. Наверное, это возможно. Но погоди, если бы тело осталось, а Стефан – нет, значит, он определенно не тело. А как же?
Привычная картина мира рушилась, как карточный домик. Кажется, даже с шелестом. Во всяком случае, Стефан так думал, пока не обнаружил, что в растерянности теребит уголок одеяла.
Как ни крути, а выходило, Еан по всем пунктам прав. Тогда в больнице они точно общались не телом. И даже не мозгом. А как же? Как тогда?
– Объясни! – потребовал Стефан, отчаявшись самостоятельно решить эту вдруг возникшую перед ним загадку.
– Хорошо, смотри. – Перед внутренним взором возникло что-то вроде схемы. – Вот то, что видно всем, – тело. Это как визитная карточка, ты на него смотришь и говоришь: «Я знаю этого парня». Но само тело – ничто, всего лишь механизм, машина. Замечательно созданная, отлично отлаженная так, чтобы ее владельцу не приходилось думать, как там, внутри происходят все процессы. Ведь когда ты садишься за руль и жмешь на газ, что ты чувствуешь?
