На следующее утро Зузана проснулась от страшного холода. Глотать было ужасно больно, из носа непрерывно текло, и она вытирала его тряпкой.
Как я смогу прислуживать графине в таком состоянии?
Она напудрила свой распухший и покрасневший нос и засунула в передник тряпку, всеми силами стараясь не шмыгать носом.
Графиня уселась на свое кресло с высокой спинкой для совершения утреннего туалета и в зеркало посмотрела на служанку.
Зузана не удержалась и чихнула, подняв руки, чтобы закрыть лицо.
– Что такое? Зузана, ты заболела! Как ты посмела приблизиться ко мне в таком состоянии?!
– Извините, графиня.
– Я не позволю тебе прислуживать мне с таким шмыгающим носом и слезящимися глазами, – проговорила та и пальцем указала на дверь. – Прочь, сейчас же! Поработай на кухне, наноси воды, затопи очаг. Делай все, что велит повариха Брона.
– Да, графиня.
– Вернешься, когда полностью выздоровеешь. И ни минутой раньше.
– Но кто же будет прислуживать при вашем туалете?
Графиня помолчала в нерешительности. Провела пальцем по лицу, рассматривая в зеркале кожу.
– Пришли сюда Виду. Пусть прислуживает мне, пока ты снова не поправишься.
Зузана побежала по холодному коридору за Видой. Та еще валялась на своем тюфяке, в ее черных волосах застряла солома.
– Скорее просыпайся! Причешись. Сегодня утром тебе выпала честь прислуживать при утреннем туалете графини.
Вида еле встала на ноги, и Зузана увидела, как ее лицо исказилось страхом.
– Я! Ухаживать за кожей графини? Но она велела никогда больше не подходить к ней…
– Я разложила все мази и пудры. Могу тебя научить. Сначала берешь клочок шерсти ягненка и очищаешь кожу маслом из серой амбры…
– Зузана! Я ведь слышала, как она набрасывается на тех, кто ей не по нраву. Однажды она в кровь расцарапала лицо девушке, которая случайно дернула ее за спутавшуюся прядь волос.
– А ты не дергай. Ты должна без умолку говорить комплименты, развлекать ее, потакать во всем перед зеркалом. После масла из серой амбры – береги его, оно дорогое – приложи специальную грязь, что я приготовила в малиновом стеклянном кувшине. Эта грязь делает кожу белой. Оставь ее на четверть часа, чтобы грязь сотворила свое чудо. Потом смой розмариновой водой. Она в синей фляжке. Потом…
* * *
Собравшись с духом, Вида подошла к двери, ее сердце было готово выпрыгнуть через горло.
– Графиня, я имею удовольствие…
– Где ты болталась столько времени?! Огонь в камине погас. Я замерзла и, вероятнее всего, заболею, как та несчастная изъеденная оспой девка, что оставила меня здесь.
– Госпожа, я пришла тотчас же, как только усвоила все наставления Зузаны, – побелев, проговорила Вида. Она поспешила к камину и подкинула на еле тлеющие угли сухого хворосту. – Сейчас разгорится, – сказала девушка, раздувая огонь.
– Эй, девка, принеси мне скорее горностаевый мех! – велела графиня, поеживаясь.
Вида посмотрела на угли, все еще тусклые и не желающие разгораться. Веточки хвороста только дымили. Графиня закашлялась и замахала рукой, отгоняя дым.
– От тебя действительно никакого толку. Мои меха, сейчас же…
– Да, графиня.
Вида открыла кедровый сундук и, вытащив гладкую меховую мантию, обернула ею плечи Эржебет.
Батори увидела в зеркале, как мягкие белые руки служанки поправляют мантию, и при этом слегка коснулись ее руки.
Маленькие белые руки, упругие от своей юности. Белые, как фарфор. Совершенные, как у куклы.
Она посмотрела на свои и спрятала их под горностаевой мантией.
– Неуклюжая девка! Как посмела ты коснуться меня своими мужицкими руками?
– Простите…
– Принеси мне горячего пряного вина. Кипящего, дымящегося. Сейчас же!
– Да, графиня.
Графиня Батори рассматривала в зеркале лицо девушки. Ее кожа была безупречна и влажна, как у многих словацких служанок. Щеки разрумянились от возни у камина. Молодая грудь трепетала, как раненая птица, которую графиня однажды, еще девочкой, держала в руке. Птичка налетела на свинцовое стекло замка в Эчеде, где графиня жила в детстве.
Она держала птичку в руках и рассматривала ее. Потрясенная птаха открытым клювом хватала воздух. Через несколько мгновений она пришла в себя и часто задышала от страха. Эржебет сжала ее и улыбнулась, ощутив пальцами биение маленького сердечка.
Глаза графини похолодели, и их янтарный цвет напугал служанку.
Она все сильнее сжимала птичку, пока крохотное сердечко не остановилось.
– Разве я не велела тебе разжечь огонь? Не говорила, что замерзла до костей? Что с тобой, глупая, тупая девка? – прошипела она. – Будешь наказана. Я скажу поварихе Броне, чтобы не давала тебе есть. Ты кажешься мне слишком толстой и ленивой.
– Да, графиня. Я разожгу огонь и попрошу принести горячей медовины, чтобы прогнать холод.
Девушка опустилась на колени у камина и стала что было сил раздувать огонь. Хворост разгорелся. Она стала подкладывать одну за одной хворостины, а потом выбежала в дверь.
За дверью она наткнулась на Зузану.
– Она терпеть меня не может! – заплакала Вида. – Она велит поварихе уморить меня голодом.
– Я все слышала, – сказала Зузана, вытирая нос промокшим носовым платком. – Я все время прижимала ухо к двери.
– Тогда принеси медовины, скорее! – воскликнула Вида. – Мне нужно вернуться, пока огонь снова не погас.
– Сначала масло из серой амбры, – через плечо крикнула Зузана, убегая по коридору. – Следи за всем, что делаешь, и не капни чем-нибудь на ее горностаевую накидку, а то тебе крышка!
Аспен, штат Колорадо
8 декабря 2010 года
– Интересно, что ты делаешь во время солнцестояния? – спросил Кайл, останавливаясь у шкафчика Дейзи. – Что делают готы в свой особый праздник?
Дейзи не встречала его с тех пор, когда он врезался в нее на Рио-Гранде-трейл.
– Тебя ведь зовут Кайл? Верно?
Он покачал головой.
– Ты и так знаешь. Мы с августа учимся в одном классе. Не дури!
Дейзи обиженно задрала подбородок. Неужели он предполагал, что она помнит его имя? У них ведь ничего общего. Он спортсмен, она готка. И точка.
– И все-таки ты не ответила на вопрос. Что ты делаешь?
– В солнцестояние? Парень, до него ведь еще пара недель.
– А вообще что вы, готы, делаете?
– Да ничего особенного, – ответила она, захлопывая свой шкафчик. – Слушаем музыку, можем встречаться с друзьями-готами. Сидим дома и канализируем энергию.
Он вроде бы был разочарован, и Дейзи не поняла, почему ее это задело.
– В полночь идем на кладбище, – сочинила она.
