2 января 1994 года Лоис Чэсс стала Лоис Робертс. Ее сын Гарольд отстал от нее. Жена Гарольда не присутствовала на церемонии; она осталась в Бангоре из-за очень подозрительного, по мнению Ральфа, приступа бронхита. Однако свои подозрения он оставил при себе, нисколько не разочарованный отсутствием Жан Чэсс. Свидетелем со стороны жениха был детектив Джон Лейдекер, который все еще носил гипс на правой руке, но никаких других следов от едва не прикончившего его задания у него не было. Лейдекер пролежал четыре дня в коме, но он понимал, как ему повезло: помимо патрульного из полиции штата, стоявшего рядом с ним во время взрыва, погибло шестеро полицейских, причем двое из них входили в команду, набранную самим Лейдекером.
Подружкой невесты была ее подруга Симона Кастонгуэй, а первый тост на приеме произнес человек, любивший повторять, что когда-то он был Джо Уайзом, но теперь стал старше и мудрее. Триггер Вэчон разразился косноязычным, но сердечным напутствием, включавшим в себя пожелание: «Чтобы эди двое прожили до сда пятидесяти и знать не знали про разные дам рюматизьмы и запоры!»
Когда Ральф и Лоис выходили из приемного зала с волосами, все еще усыпанными рисом, который кидали в основном Фэй Чапин и остальные старые алкаши Харрис-авеню, к ним подошел старик с книгой в руке и красивым облачком белых волос вокруг головы. На лице его блуждала широкая улыбка.
— Поздравляю, Ральф, — сказал он. — Поздравляю, Лоис.
— Спасибо, Дор, — ответил Ральф.
— Нам тебя не хватало, — сказала ему Лоис. — Разве ты не получил приглашения? Фэй сказал, что передал его тебе.
— О да, он передал. Да-да, передал, но я не хожу на такие церемонии, если они под крышей. Слишком тесно. А похороны еще хуже. Вот, это вам. Я не завернул ее, потому что из-за артрита мои пальцы не способны на такие трюки.
Ральф взял подарок. Это была книга стихов под названием «Одолеть Зверя». Имя поэта — Стивен Добинс — обдало его странноватым холодком, но он не понимал почему.
— Спасибо, — сказал он Доррансу.
— Они не так хороши, как некоторые из его более поздних работ, но неплохи. Добинс — прекрасный поэт.
— Мы будем читать их друг другу весь наш медовый месяц, — сказала Лоис.
— Хорошая пора для стихов, — кивнул Дорранс. — Может, даже самая лучшая. Я уверен, вы будете счастливы вместе.
Он пошел было прочь, а потом оглянулся:
— Вы совершили великое дело. Долгосрочные очень довольны.
И ушел.
Лоис взглянула на Ральфа:
— О чем это он говорил? Ты знаешь?
Ральф покачал головой. Он не знал, не знал точно, хотя ему и казалось, что он должен знать. Шрам на его руке начал покалывать, как это иногда бывало, — такое чувство, словно что-то чешется в глубине.
— Долгосрочные, — протянула она. — Может, он имел в виду нас, а, Ральф? В конце концов, теперь нас вряд ли можно назвать весенними цыплятками, ведь правда?
— Наверное, это он и хотел сказать, — согласился Ральф, но все-таки он знал что-то еще… И ее глаза говорили, что где-то в глубине она тоже знает.
2
В тот же день и в то самое время, когда Ральф и Лоис произносили свои «да», один пьяница с ярко-зеленой аурой — у которого и в самом деле был дядюшка в Декстере, хотя этот дядюшка не видел своего неудачника-племянника лет пять, а то и больше, — плелся через Страуфорд-парк, щурясь на невыносимо яркий блеск солнца на снегу. Он искал пустые банки и бутылки. Хорошо бы, конечно, набрать на пинту виски, но сойдет и пинта вина «Ночной поезд».
Недалеко от двери туалета с табличкой ДЛЯ МУЖЧИН что-то сверкнуло. Скорее всего это просто солнце отражалось от бутылочной пробки, но в таких случаях всегда лучше проверить. Может, это монетка в десять центов… Хотя пьянице показалось, что мерцание отливает золотом. Оно…
— Боже праведный! — вскрикнул он, схватив обручальное кольцо, непонятно почему лежавшее поверх снежного покрова. Кольцо было широким и почти наверняка золотым. Он повернул его, чтобы прочесть гравировку на внутренней стороне: «Э.Д. — Э.Д. 5.8.87».
Пинта? Ну нет, черт возьми. Эта маленькая фиговина обеспечит его квартой. Несколькими квартами. Возможно, на целую неделю.
Торопясь через перекресток Уитчэм- и Джексон-стрит — тот самый, где Ральф когда-то едва не упал в обморок, — пьяница не заметил подъезжавший автобус «зеленой линии». Водитель увидел его и ударил по тормозам, но автобус заскользил на заледенелом куске мостовой.
Пьяница так и не узнал, что его ударило. В первое мгновение он еще успел удивиться; в следующее — нырнул в темноту, которая ожидает нас всех. Кольцо скатилось в канаву, провалилось за канализационную решетку и осталось там очень-очень надолго. Но не навсегда. В Дерри предметы, проваливающиеся в канализацию, имеют обыкновение — часто довольно неприятное — всплывать.
3
Ральф и Лоис не жили всегда счастливо после этих событий. Строго говоря, в Краткосрочном мире нет никаких «всегда», ни счастливых, ни иных — факт, наверняка хорошо известный Клото и Лахесису. Однако какое-то время они жили счастливо. Никто из них не любил говорить прямо, что это самые счастливые годы в их жизни, поскольку оба вспоминали своих первых супругов с нежностью и любовью, но в глубине сердец оба считали эти несколько лет самыми счастливыми. Ральф не был уверен в том, что любовь на закате дней — самая страстная, но он начал твердо верить, что она самая добрая и самая прочная.
Наша Лоис, часто называл он ее и смеялся. Лоис притворялась, что злится, но это было лишь притворство; она видела его глаза, когда он говорил это.
В первое Рождество их семейной жизни (они переехали в маленький уютный домик Лоис, а заново побеленную квартиру Ральфа выставили на продажу) Лоис подарила ему щенка гончей.
— Тебе нравится? — с тревогой спросила она. — Я чуть не отказалась — Эбби говорит, что никогда нельзя дарить животных, — но она была такая хорошенькая в витрине зоомагазина и… и такая грустная… Если она тебе не нравится или ты не захочешь проводить остаток зимы, пытаясь приучить щенка к дому, ты только скажи. Мы найдем кого-нибудь…
— Лоис, — сказал он, приподняв бровь в скептической, как он надеялся, манере Билла Макговерна, — ты несешь чепуху.
— Я… Да?
— Ты, да. Ты всегда невесть что городишь, когда нервничаешь, но сейчас можешь перестать нервничать. Я безумно рад этой даме. — Это вовсе не было преувеличением: он почти сразу же влюбился в эту рыжевато-черную сучку.
— Как ты ее назовешь? — спросила Лоис. — Есть какие-нибудь идеи?
— Конечно, — ответил Ральф. — Розали.
