С тех пор Амон не боялся стать равнодушным.
После душа он хорошенько вытерся полотенцем и обернул его вокруг бёдер. Направился на кухню, но застыл в дверях, уставившись на гостью:
– Апоп?
Она поморщилась, не снимая тёмных очков:
– Эбби.
– Хорошо. Эбби. Как ты здесь оказалась?
В голове Амона успели пронестись сотни вариантов, начиная с того, что защита, которую поставил Сет на квартиру, никудышна, заканчивая тем, что девушку впустила, например, Персефона.
– Дверь не закрыта.
– О. – Амон понял, что это он входил последним. Он не мог найти Анубиса, и у него совершенно вылетело из головы, что в современном мире стоит проверять замки.
Следующей мыслью Амону пришла та, что он вообще-то стоит в одном полотенце.
– Будешь чай? Или кофе? Может, блинчики? – попытался сгладить неловкость Амон.
– Что за блинчики?
Указав на стул, Амон достал из холодильника тарелку, не утруждая себя микроволновкой, погрел блинчики щелчком пальцев и поставил их на стол.
– Гм, варенье закончилось, всё Анубис съел. Но попробуй так.
Амон сел за стол, думая, что тот мог быть и повыше, всё-таки мода ходить в одних набедренных повязках давно прошла, и ему совсем не хотелось показываться Эбби в таком виде. Он смотрел за её реакцией на блинчики, почему-то это было важно. Отбросив волосы с розовыми кончиками назад, она попробовала, и ей явно понравилось.
– Сет тебя убьёт, если увидит, – сказал Амон. Он и сам не знал, в прямом или переносном смысле. – Зачем ты пришла?
– Не могла понять твоих эмоций. – Она нахмурилась, не знала, как объяснить: – Мы с тобой связаны, Амон. Мы как две части целого.
– У чёрного есть белое, – кивнул Амон. – Всё в мире находится в равновесии. Если есть сила, значит, должно быть нечто, что ей противостоит. В нашем случае буквально.
Она свернула ещё один блинчик трубочкой и откусила.
– Как так вышло, что ты ничего не знаешь о мире?
– Тебе лучше знать, Амон. Как усыпили чудовищ.
Амон знал. Не то чтобы соглашался, но среди чудовищ до недавних пор спал… спала Апоп, которая хотела его убить, так что Амона всё устраивало. Считалось, что чудовища – порождения первозданного хаоса, той эпохи, когда не существовало ещё нынешних богов. Их сила иная, более стихийная.
Они другие. И боги негласно предпочитали усыплять чудовищ. Ведь слишком опасно оставлять в мире созданий, единственным желанием которых оставалось убийство богов.
Кто усыпил Апоп и многих других, Амон не знал, это случилось ещё до него. Зато помнил, как появились Ёрмунганд, Фенрир и Хель. Последняя была ближе всего к богам, с такой же силой, как у них. Возможности Фенрира мало кто видел. А вот Ёрмунганда признали чудовищем, и сами скандинавы отправили его в сон.
Амон не задавался вопросом, почему боги сочли, что могут распоряжаться другими. Теперь это казалось неправильным и вызывало почти стыд. Да, чудовища могут убить богов. Но вот Эбби совсем не жаждет кого-то уничтожать. Она не походила на воплощение зла или чистые инстинкты, скорее уж… на Анубиса. Которого попросту не научили обращаться с мертвецами, и никакие запирания с этим не помогут.
С чего боги решили, что чужие сны решат проблему? Особенно когда сами чудовища не просили их усыплять.
– Ты сказала, что не понимаешь моих эмоций. Ты их ощущаешь?
– Что-то вроде, – кивнула Эбби. – Я учусь благодаря тебе.
Амон хмыкнул:
– Теперь понятно, почему ты не спешишь меня убивать.
– Не только.
– А что ещё?
– Ты мне нравишься.
Она прожевала очередной блинчик, уставилась на последний, но потом перевела взгляд на Амона:
– Так что это?
Он не совсем понимал, что она имеет в виду, попытался прислушаться к собственным ощущениям. Амон не любил анализировать себя.
– Я беспокоюсь, – сказал он наконец. – Моему другу плохо, а я не знаю, как ему помочь.
– Зачем помогать? Это его проблемы.
– Нет, мы заботимся друг о друге. В этом весь смысл.
– Смысл чего?
– Существования.
Амон имел в виду в принципе богов. Чуть не ляпнул, что этим они отличаются от чудовищ, но вовремя прикусил язык. Эбби нахмурилась, как будто что-то обдумывала. Пожала плечами и принялась за последний блинчик.
– Вкусные.
Амона уже занимала другая мысль. Если подсознательным стремлением Эбби будет его убийство, значит ли это, что в итоге они всё равно придут к тому, что должен остаться один из них? И что теперь любое прикосновение будет обжигать? Это оказалось очень странным опытом для Амона. Как бог солнца он только слышал об ожогах да благодаря Анубису представлял, что это. Но никогда не обжигался сам.
С любопытством и не откладывая, Амон ткнул руку Эбби. Она нахмурилась, не очень понимая, но Амон уже уставился на свой палец. Нормальный, ничего не произошло.
– Значит, работает не всегда, – заявил Амон и, чтобы точно удостовериться, накрыл лежавшую руку Апоп ладонью.
Ничего не произошло. Никаких вспышек, ожогов или иных неприятных ощущений. Кожа Эбби оказалась теплой, гораздо теплее, чем у обычных людей. Наверное, её тело похоже на тело самого Амона, температура которого на градус выше, чем у других.
Руку отдернула Эбби. На её ладони тоже не было видно повреждений, но лицо казалось испуганным.
– Не надо так делать! – прошептала она. Торопливо поднялась. – Я пойду.
Амон не успел ничего понять, а Эбби уже спешно уходила из квартиры. По крайней мере, никому на глаза не попалась, а то пришлось бы объяснять, почему подкармливал блинчиками древнее чудовище. Хотя Амон не видел в Эбби ничего страшного. Она хотела узнать мир и не стремилась разрушать, уничтожать и сеять хаос.
Убрав пустую тарелку, Амон пошёл к себе переодеться. Высушил волосы, чуть используя собственную силу солнца, натянул расшитые принтами и золотом джинсы, футболку с надписью «Я ♥ Египет». Помедлил, но всё-таки направился к Анубису. Даже для вида постучал, хотя комната не запиралась.
Большая кровать стояла под окном, сейчас тёмным, по обе стороны от неё высились длинные флюоресцентные лампы, похожие на так любимый Амоном неон. На постели между ними свернулся Анубис, поверх одеяла, и Амон уже начал тихонько уходить, когда Анубис шевельнулся:
– Я не сплю.
Прикрыв дверь, Амон подошёл ближе и уселся на постель.
– Ты всё варенье съел, – как можно непринужденнее начал Амон.
– Я надеюсь, ты передумаешь, – перебил его Анубис. – Не хочу нарушать твой… приказ. Но всем будет лучше, если я сдамся ацтекам. Правда, Амон.
Он произносил имя немного странно, не совсем по-английски, ещё помня те времена, когда оно звучало чуть иначе, на египетский манер. Амон постарался сосредоточиться на этом, а не на слове «приказ». Меньше всего он желал становиться Зевсом и отдавать распоряжения. Тем более Анубису.
– Нет, – повторил Амон, хотя вряд ли звучало настолько же убедительно, как у Сета.
С раздражением проведя по волосам, Анубис отвернулся, так что теперь правая лампа подсвечивала его лицо, свет ложился холодными неоновыми бликами.
– Я не могу! Вы не понимаете, – сказал он с каким-то отчаянием. – Я… могу навредить кому-то из вас.
– Мне не так-то легко навредить, – хмыкнул Амон. – Остальным тоже. Я понимаю, что Осирис был не прав. Он оставил Дуат на тебя, в самый неудачный момент, когда мир и так разваливается. Но ты с ним справишься. А я разберусь с ацтеками.
Он понятия не имел, какое сможет предложить решение кровожадным богам, чтобы оно их устроило, но обязательно что-нибудь придумает. Амон выпустил немного мягкой, шелковистой силы, которая успокаивала, дарила умиротворение. Но она утонула в мрачном холоде мертвецов Анубиса – и в его почти осязаемом чувстве вины.
– А дальше что? – спросил Анубис.
– В смысле?
– Сет научил меня контролировать силу. У меня неплохо выходило. До Дуата. До Кроноса. До того, как сам Сет чуть не умер пару раз. Но сейчас я ничего не могу! Ну, договоришься ты с ацтеками. А как предложишь жить дальше мне? Или подождём, пока я кого-нибудь из вас случайно убью?
