— Да, — согласился Малколм, — она могла вырвать скальпель и тут же выпустить его от боли, например. Или убийца ударила ее по руке. Скальпель упал, Макмердон подхватила его с пола…
— Вот именно. Хотя он настаивал, что в этом случае отпечатки были бы смазанными… Ну и, наконец, характер раны. Мол, скальпель — это не меч, им нельзя перерезать горло мгновенно. Жертва рефлекторно отшатнется или хотя бы попытается это сделать. И, значит, глубина раны с одного конца будет меньше, чем с другого. А в данном случае она одинакова.
— Ну это тоже рассуждения в стиле «если бы да кабы». Ну а главное — как он тогда объясняет случившееся? На кой черт Джессике, абсолютно не склонной ни к чему подобному, приходить к бывшей подруге, чтобы перерезать себе горло?! Даже если они поссорились на дне рожденья — а они, видимо, поссорились, раз Джессика ее отовсюду поудаляла — это же не повод…
— Это мы с тобой понимаем, что не повод, — вздохнула Памела. — А ему же наплевать, какой была Джесс на самом деле. Ему главное — выгородить свою клиентку. Вот он и ссылался на показания нескольких студентов, что в последние два дня Джессика выглядела какой-то подавленной, хотя и отвечала на вопросы «что с ней» — мол, просто устала, а еще на то, что в ее библиотечном абонементе значатся несколько книг, в которых герои кончают самоубийством. Ну это-то уж вообще полный бред! Тогда всякий, кто читает детективы — убийца, что ли?
— Но ничего конкретного, что могло бы послужить поводом, он ведь так и не привел?
— По его версии, это типа мог быть нервный срыв, вызванный переутомлением в учебе. Читать книги и быть отличницей — это, выходит, предпосылки к самоубийству! Зато увлекаться всякой чертовщиной и мертвечиной, жрать таблетки и бухать — это, видимо, признаки здоровой устойчивой психики…
— Да уж, — криво усмехнулся Малколм. — Я бы не назвал версию защиты убедительной.
— Но он несколько раз подчеркивал, что его задача — не доказать, что Джессика совершила самоубийство. А продемонстрировать, что нет достаточных доказательств, что его клиентка совершила убийство. Любые сомнения — в пользу обвиняемой.
— И присяжные на это купились?
— Ну да. Презумпция гребаной невиновности. Хотя, я думаю, тут дело еще в том, что кое-кто из них имел отношение к университету. Не профессора, нет. Но тут в округе, знаешь ли, многие на университет так или иначе завязаны. Кто-то работает по контракту, кто-то сдает жилье студентам… А университету, конечно, хотелось поскорее замять скандал. Самоубийство студентки из-за нервного срыва — это все-таки не так плохо, как ритуальное убийство одной студентки медицинского факультета другой.
— И им это удалось, — мрачно констатировал Малколм. — Я ничего не слышал об этой истории. Хотя в интернете наверняка все это можно накопать. Но это если знать, что копать.
— У нее было столько «друзей», — жестко произнесла Памела, голосом подчеркивая кавычки, — ну, ты видел там, на табличке. Но кто из них пытался восстановить справедливость? Кто из них вообще помнит ее сейчас? Поужасались и забыли…
— Все с такой легкостью поверили в беспричинное самоубийство?
— Да никто не верил! — гневно воскликнула женщина. — Какой нормальный человек поверит в такое? Все прекрасно понимали, кто это сделал. И, конечно, снова учиться здесь ей бы не дали, будь она хоть десять раз формально оправдана. Когда ее освободили, она сразу же уехала из города.
— Ну а что, в таком случае, могли сделать друзья Джессики? Отыскать Макмердон и линчевать? Теперь уже, в любом случае, убийца получила по заслугам…
— Хотя бы просто не забывать! Ты был здесь в десятую годовщину ее смерти? Видел кого-нибудь еще? Кто-то, кроме тебя, приносил цветы?
— Никто, — покачал головой Малколм. — До этой скамейки, похоже, вообще редко кто добирается.
— Вот видишь, и в день рождения тоже никого, кроме нас двоих. А ведь у нее сегодня юбилей! «Навечно в наших сердцах», ага…
— И ты прилетела сюда из Калифорнии только затем, чтобы поздравить Джессику с днем рожденья?
— Ну, должен же был кто-то это сделать, раз уж никого, кроме меня, не осталось… — хотя в голосе Малколма не было сарказма (какой непременно прозвучал бы, задай он тот же вопрос три недели назад), Памела добавила оправдывающимся тоном: — Я понимаю, со стороны это может выглядеть странно. Мои дети уж точно были бы более счастливы, если бы мама не бросила их на выходные и потратила деньги не на билет, а на подарки для них. Но я чувствовала, что… просто должна это сделать. Может это, конечно, все то же чувство вины, что я не была на похоронах…
— А зачем ты взяла с собой это? — Малколм кивнул на папку, которую все еще держал в руках. — Хотела что-то проверить на месте? Кого-то расспросить?
— Нет, — невесело улыбнулась Памела, — какой уж из меня детектив… Просто, когда умер папа, я прилетала с этой же дорожной сумкой. И больше ей не пользовалась с тех самых пор. Я даже и не помнила, что сунула эту папку сюда. Не заметила даже, когда вчера паковала вещи — в застегнутом боковом кармане. Наткнулась на нее только сегодня в аэропорту, когда решила проверить перед регистрацией, не везу ли чего запрещенного. Сейчас ведь все эти идиотские правила, все помешались на безопасности, даже и не знаешь, что запретят в следующий раз…
Но не бумаги, конечно. А знаешь что? Возьми это себе.
— Что… Ты хочешь, чтобы я довел до конца расследование вашего отца? — растерялся Малколм. — Но что тут еще расследовать? Убийца покончила с собой в тюрьме, дело закрыто.
— Ну, может, тебе просто будет интересно… хотя это, видимо, неподходящее слово… ну, захочется ознакомиться с какими-то деталями. Может, это был некий знак свыше, что я так и не выложила эти документы из сумки и привезла сюда, даже не зная, что встречу тебя. Раз есть кто-то еще, кому не безразлична Джессика — думаю, ты самый подходящий, кому это стоит отдать. А ты уж сам решай, что с этим делать. Можешь хоть выбросить. Мне это, в любом случае, уже не нужно. Я не хочу перечитывать это… снова.
Три недели назад он посмеялся бы и над «знаком свыше», но сейчас он был осторожнее в суждениях о том, что может и чего не может быть. Памела, конечно, действительно могла просто забыть про оставшуюся в сумке папку… но что, если сама Джессика хотела, чтобы эти документы оказались у него? Если она каким-то образом сумела внушить эту мысль своей сестре, как внушила ему самому правильные ответы по химии? Неужели связь возможна даже на таких расстояниях? Впрочем, для связи такого рода, возможно, вовсе не физическое расстояние является определяющим. А, скажем, родство — кровное или духовное…
— Я не буду это выбрасывать, — заверил Памелу Малколм, закрывая папку. — Кстати, еще одного человека на скамейке Джессики я все-таки видел. Но не в годовщину. Конечно, это мог быть просто случайный прохожий… но, мне кажется, он спилил с таблички имя Тревора. У тебя есть идея, кто это мог быть?
— Кто? Тревор?
— Нет, Тревор — это, как я понимаю, бывший парень Триши, ставший ее второй жертвой. Я имею в виду того мужчину, который уничтожил его имя. Хотя, строго говоря, я не уверен на 100 %, что это был мужчина — я видел только его затылок… Но, раз уж мы об этом заговорили, то и Тревор тоже — ты что-нибудь о нем знаешь? Почему кому-то могло не понравиться его имя в списке прочих друзей Джессики? Он как-то подвел ее? Может, дал показания, что она-де была склонна к самоубийству? Лгал, чтобы выгородить Макмердон? Знал бы он, как она его отблагодарит…
Памела слушала рассуждения Малколма, наморщив лоб и, видимо, пытаясь что-нибудь вспомнить — и, наконец, задумчиво произнесла:
— Кажется, его имя мелькало в этих бумагах… но я не помню, чтобы он сыграл какую-нибудь определяющую роль. Конечно, его допрашивали, как и других друзей и знакомых Джессики — но не более чем. А насчет того, кого ты видел… понятия не имею, кто это мог быть и какие у него могли быть счеты к Тревору. Даже если это кто-то из тогдашних друзей Джесс… я ведь никого из них не знаю. Я жила в Калифорнии и никогда не общалась с ее университетской тусовкой. Посмотри в бумагах, может, найдешь там ответ. А я, как я уже сказала, не детектив, а простая домохозяйка.
