Лом ел со вкусом, не торопясь, как воспитанный мальчик. Я скакал оленем по траве, окончательно оглохнув от выстрелов, и ворчал про себя: «Еще вилочку возьми, балда!»
По дальней улице к нам бежал еще один зверь. Запах крови разбегался по деревне веселыми ручейками и не мог не привлечь Толстого. Через несколько секунд хрустнули доски в заборе, тяжелые лапы громыхнули по жестяному полу вагончика. Мои друзья встретились, и я животом почувствовал: сейчас будет драка. Толстый претендовал на половину свиньи, Лом не хотел отдавать добычу. Я даже увидел краем глаза, как блеснули в темноте клыки.
Я скатился в канаву и затих. Человек искал меня фонариком: лезвие луча ходило по траве туда-сюда. В сарае рычали. В сарае вздымалась шерсть на холках, обнажались в оскале клыки до белых десен и гулко капала на железный пол слюна. Серебристые клыки продырявили звериную шкуру, и мальчишка под ней взвизгнул так, что человек с ружьем наконец оглянулся на сарай. Я торопливо выбрался на траву, и тут же грохнул выстрел. Мимо.
Лом в сарае поборол Толстого и выбирал место, куда бы цапнуть. Я крикнул им: «Бегите!» – и медвежий рев разнесся по деревне. Это теперь мой голос. Лом в сарае навострил уши и на секунду ослабил хватку. Толстый вывернулся и, вместо того чтобы бежать, сам навалился на Лома.
Из домов уже выходили соседи: кому понравится канонада под окнами среди ночи! И этот мой вопль… Многие были с ружьями. Ноздри мои окончательно забил запах пороха и железа. А мальчишки все дрались. А я все отвлекал людей: бегал по траве, то выскакивая, то прячась.
…Когда выстрелы грянули сразу с трех сторон, я понял, что доигрался. Горячий металл вонзился мне в бок и в лапы. Трава защекотала раны, и запах пороха навалился на меня глухой ватной шапкой. Я почувствовал, как Толстый и Лом наконец-то удирают из ловушки-сарая. Мне стало спокойнее.
Люди светили фонариками в глаза и окружали меня тесно-тесно – я мог бы махнуть лапой и оторвать кому-нибудь нос. Я отчего-то не понимал, о чем они говорят: вроде по-русски, а ни слова не разберешь. Страшно быть в чужой шкуре. Один переломил ружье: добьет!
Я поднялся на лапы. Боль резанула в груди и отдалась в голову, но я устоял. Люди отшатнулись одной большой волной, в хороводе лиц я увидел мать. Она что-то сказала этому, который переломил ружье, и притопнула на меня, будто отгоняет собачонку. Я оттолкнулся и прыгнул в темноту.
Кое-как, хромая на две ноги, я добрался до своего двора и спрятался в дровяном сарае. Улегся на теплых досках и чувствовал, как потихоньку отпускает боль и затягиваются раны. Нос мой сам докладывал обстановку: Лом пошел гулять по деревне, сытый и довольный. Толстый забрался в курятник к дяде Коле, а сам дядя Коля с ружьем еще ищет Лома в соседском дворе. Шумно было, как днем. Во дворе, где Лом потрошил свинью, собралось человек десять с ружьями. Я не понимал, о чем они говорят, но догадывался: ищут диких зверей для расправы. Было странно думать, что зверь – это я.
Почему так? Тогда я винил во всем аномальную поляну и еще немножко надеялся, что сплю. Раны быстро затягивались, боль отпускала, и с каждой минутой мне все больше казалось, что сейчас прозвенит будильник.
Я слышал, как пришла мать, заглянула в мою комнату и заворчала над пустой кроватью. Потом опять ушла к этим, с ружьями. Искала меня. Утром, если это не сон, кто-то получит втык и комендантский час.
Мне вдруг стало так себя жаль: ни за что получил три пули и в придачу – друзей-хищников. И не так уж это здорово – медвежья шкура: что хорошего, когда любой готов тебя пристрелить?! А ты даже не понимаешь, о чем они говорят, пока целятся! И за что мне это? И как чешутся раны!
Ходить было уже не больно. Я потихоньку выбрался из сарая, кое-как забросал грязью свои кровавые следы во дворе, потом долго пытался отмыть лапы в луже. Когда хлопнула калитка, впуская мать, я лежал в своей кровати, вцепившись в уже голые коленки и укрывшись с головой. Меня знобило. Я так и не понял тогда: приснилось мне или нет. Не помнил, как превратился обратно. Если меня правда не было полночи, мать все равно не станет будить. Нотации подождут до утра.
* * *
– Ну вот, а ты говоришь – волки. Медведь! Оборотень! Жаль, физичка к себе не пускает. Хотел ей фотку показать…
– Думаешь, она расскажет тебе продолжение и не надо будет электричества ждать?
– Думаю, она скажет, правда это или так, сочинял парень на досуге. Она же их знала!
– Сочинял, я тебе говорю. Оборотень не помнит себя в звериной шкуре. А этот все так детально описывает… И с чего им оборотнями становиться – их в лесу никто не кусал!
Из-под стола выскочил Пират и с лаем бросился на окно. Мальчишки прилипли к стеклу. В темном дворе на черной грязи были хорошо видны блестящие серые спины. Три или четыре. Они неспешно протрусили мимо дома и скрылись в огороде.
– Знаешь, что я думаю? Если зверье из леса выходит, значит, кто-то потревожил лес. Может, все-таки есть в дневнике доля правды? Аномальная поляна, к примеру.
– А почему волки вышли только сейчас?
– Сам посуди: мы читаем дневник, бередим прошлое, то место в лесу, оно чувствует колебания в ноосфере…
– Да ну, бред!
– И ничего не бред! Во всяких там передачах про потустороннее всегда говорят: привидения являются к тем, кто в них верит. Вспомнишь о потустороннем – вот и оно!
– Ну да, если во всякую муть верить, она начнет мерещиться!
– А волки нам тоже померещились?
Васек пожал плечами и засобирался домой.
– Чертовы электрики! – Отец подобрал здоровенную палку и закинул на плечо, как удочку. Они с Кирей уже проводили Васька и шлепали по грязи домой. В луч фонаря то и дело попадались продолговатые волчьи следы. – Это все из-за света, – ворчал отец. – Когда тут и там окна светятся, зверь видит огонек и не лезет. А когда темнота – думает, что никого нет или спят все, и тогда идет на промысел. Все хищники же ночью охотятся, вот и приспособились.
Волков было много. Пока до Васька дошли – двух увидели прямо на дороге. Несколько секунд звери стояли в луче фонаря, слепо таращась на людей, пока отец не шуганул. И всюду были следы. Во дворах голосили собаки, кто-то уже отвязывал свою, кто-то плотнее запирал дверь курятника, впереди раздался выстрел…
– К утру уйдут, – сказал отец и потихоньку отсыпал Кире патронов из кармана. – Матери не говори. И, сам понимаешь, это на крайний случай.
Киря, конечно, закивал: на крайний, а на какой же еще… Наконец-то у него появились патроны!
К утру волки не ушли. Выпал снег, и Киря еще из окна увидел наглые продолговатые следы: две дорожки от калитки к огороду. За забором по улице тоже тянулись цепочки следов, три или четыре. Эти были грязные, буроватые на белом снегу. Кровь. От соседского забора отшатнулась кудлатая тварь и потрусила по дорожке. Не боится!
