Маша отодвинулась от корзинки.
– Я майор полиции! – сказала она, глядя на него яростными холодными глазами. – Меня уже ищут!
– Ищут, – согласился горбун. – Но не найдут.
Маша облизнула пересохшие губы:
– Скажи хоть, где мы?
Он несколько секунд молчал, размышляя, по всей вероятности, стоит ли отвечать на этот вопрос или нет, и сказал:
– На полигоне.
– На каком?
– Полигон ТБО, – проскрежетал он.
«Полигон ТБО… – Маша на секунду задумалась. – Черт, да ведь это же свалка! ТБО – твердые бытовые отходы».
– Значит, мы на свалке? – спросила она вслух.
– Нет, – неприветливым голосом ответил горбун. – Полигон ТБО.
И захлопнул крышку погреба. Сразу стало темнее. Маша задумчиво посмотрела на тусклую лампочку. Главное, чтобы горбун не выключил ее. Если в погребе вновь станет темно, она не выдержит.
Нужно отвлечься. Нужно думать.
Итак, полигон ТБО… Звучит громко! Но на деле это обычная свалка, разросшаяся до размеров целой деревни.
Москва окружена этими полигонами ТБО. По всей вероятности, она находится на одном из них. А горбун, должно быть, сторож. «Крысиный король». Всесильный хозяин свалки. Мусорный император.
Маша отвела взгляд от лампочки и поежилась. В погребе было холодно. Маша обхватила плечи руками и оглядела себя с ног до головы.
Вечернее платье превратилось в рваное рубище. Зато туфли целы и невредимы. «Sergio Rossi»… Итальянское качество, двенадцать тысяч рублей за пару. Сумасшедшая, конечно, цена, но хорошо, что она не поскупилась. Спасибо Глебу, он вошел в ее положение и сделал широкий жест.
Глеб…
Маша вспомнила его лицо, улыбку, руки… Но тут же одернула себя. Не время предаваться воспоминаниям. Нужно придумать, как отсюда выбраться.
«Думай, Любимова, – сказала она себе. – Думай!»
Как могут быть связаны криминал и владения «крысиного короля»? Первое, что приходит в голову, – ликвидация трупов. Никто не проверяет свалки. Вместе с мусором можно сжечь любое тело – никто ничего не узнает и не спохватится.
«Но почему он считает меня уже мертвой?»
Горбун противоречил сам себе. С одной стороны, он сказал, что Машу считают мертвой, с другой – подтвердил, что ее ищут. Вопрос в следующем: кто именно считает ее мертвой? Очевидно, тот, кто приказал ее убить.
Убить. Или… похоронить?
Маша похолодела от этой догадки. Вероятно, Лицедей привез ее сюда, поручив Ханту избавиться от ее тела. Сжечь ее, как Хант сжигал другие тела.
Но тогда почему она жива? Хант не выполнил приказ?.. Да, скорее всего. Но почему он этого не сделал?.. Ответ показался Маше вполне очевидным.
Примерно через два часа он пришел снова. Откинул крышку погреба и уставился на Машу сверху вниз. Он ничего не делал, просто сидел и смотрел.
Маша подождала, не скажет ли он чего-нибудь, но, поскольку горбун продолжал молчать, она заговорила первой:
– Тебя зовут Хант, верно?
– Откуда ты знаешь? – вымолвил он своим жутким, скрежещущим голосом, коверкая звуки и слова.
– Я слышала, как кто-то окликнул тебя. Наверное, это был шофер. Они ведь постоянно привозят сюда мусор, верно?
Горбун молчал. Отсюда, снизу, ей было не разобрать черт его лица. Внезапно он повернулся, и Маша поняла, что сейчас крышка погреба захлопнется.
– Поговори со мной, Хант! – крикнула она. – Мне страшно одной! Я не прошу, чтобы ты меня вытащил, но я хочу, чтобы ты говорил со мной! Слышишь?
Горбун медлил. Маша поняла – он не прочь поговорить. Да и как иначе? Вероятно, круг его общения ограничивается шоферами, которые привозят на свалку мусор, крысами да бродячими собаками.
– Тебе приказали меня убить? – прямо спросила Маша.
Некоторое время он молчал, но когда Маша повторила вопрос, сипло выдохнул:
– Да.
Сердце Маши учащенно забилось, когда он озвучил то, о чем она уже и так догадывалась.
– Почему ты этого не сделал? – спросила она.
Горбун молчал. К горлу Маши подкатил ком, на глазах выступили слезы, и черная фигура Ханта слегка расплылась. Маша вытерла глаза тыльной стороной ладони.
«Главное – не плакать. Нужно взять себя в руки и говорить с ним спокойно. Он не должен видеть мой испуг».
– Я тебе не враг, слышишь! – громко сказала Маша. – Я могу быть твоим другом! Тебе ведь нужен друг?
– У меня есть друг, – проскрежетал Горбун. – Это он привез тебя сюда.
Вот оно что! Значит, она была права. Лицедей привез ее сюда и приказал горбуну избавиться от ее тела. И, возможно, добить ее. Ведь Лицедей привез ее на свалку живой. Почему он сам ее не убил?.. Брезгливость? Лицемерие? Должно быть, этот мерзавец очень высокого мнения о себе. Принципиальный убийца – как это банально! «Я не убиваю женщин и стариков! Поэтому поручаю это тебе, жалкий горбун…»
Маша представила себе, сколько трупов горбун навеки упокоил на этой свалке, и ее передернуло. Вероятно, Хант очень предан своему другу. И, наверное, смотрит на него с восхищением, как нищий оборванец смотрит на бога, спустившегося с небес в его лачугу.
И все же он до сих пор не задвинул крышку люка.
– Тебе здесь скучно, – хрипло проговорила Маша. Кашлянула в грязный кулак, прочищая горло, и продолжила: – Здесь ведь совсем не бывает женщин, верно? Наверное, я первая женщина, которую ты видишь за последние лет пять.
Горбун что-то угрюмо проворчал в ответ.
– Позволь мне выбраться из этой ямы, – сказала Маша. – Хотя бы ненадолго.
Горбун снова что-то невнятно проскрипел, но на этот раз Маша разобрала произнесенное слово. Это было слово «нельзя».
– Нельзя? – Она сглотнула слюну и спросила дрогнувшим голосом: – Почему?
– Это правило, – ответил горбун, сделав особый упор на последнее слово.
Правило! Все-таки и у этого чудовища есть уязвимое место. Существование его подчинено правилам. Кто-то выдумал некие правила, регламентирующие его никчемную жизнь, внося в нее видимость осмысленности и порядка. Даже чудовищам нужен смысл. Никто не может жить в пустоте. Тем более один.
Маша предприняла еще одну попытку.
– Я не смогу от тебя убежать, слышишь? – громко проговорила она. – Свяжи мне ноги. Привяжи меня веревкой к ножке кровати. Придумай что-нибудь, ты ведь мужчина!
Горбун молчал.
– Я не собираюсь убегать! – вновь заговорила Маша. – Я просто хочу помыться. – Она выдержала паузу и добавила, чуть понизив голос: – Если хочешь, можешь присмотреть за мной, пока я буду это делать.
И опять Хант не проронил ни слова.
«Этот человек подобен прирученной собаке, – подумала Маша. – Ему нужны правила. И он привык подчиняться властному голосу – голосу того, кто имеет право повелевать и твердо знает, что делать дальше».
И тогда она крикнула полным отчаяния голосом:
