— Что же вы не проходите, Дмитрий Александрович? Располагайтесь, чувствуйте себя как дома.
Ему было лет сорок. Гладко выбритое лицо, легкие мешки под глазами, искусно маскируемые, волосы уложены феном.
Митя сел в кресло.
— Кофе, коньяк, бренди, виски? Сигары? — Хозяин указал на раскрытую коробку, полную толстых, длинных сигар.
— Кофе.
Через две секунды дверь оранжереи отворилась и вошла девушка, одетая горничной — розовое короткое платье, белый кружевной передник, волосы гладко зачесаны в тугой узел.
— Катюша, кофе мне и гостю.
— Хорошо, Вальдемар Петрович, — ответила она, и Митя подумал, что сейчас она сделает книксен.
Но книксена не последовало, и Митя потерял интерес к горничной.
— Однако, ближе к телу, как говорят в Одессе или не помню где, — продолжил Вальдемар Петрович. — Вы, думаю, уже догадались о цели вашего визита сюда, так что…
— Ни в малейшей степени, — перебил его Митя.
— Ну что ж, тогда начнем, как говорится, с начала. Некоторое время назад к вам по ошибке попали документы довольно интимного свойства…
И этот туда же, кисло подумал Митя. В этот момент появилась горничная с подносом и, расставив на столике чашки, сахарницу и дымящийся кофейник, тут же исчезла.
— Так вот… — сказал Вальдемар Петрович, берясь за чашку.
— Прошу прощения, а вам не кажется, что эта тема уже изрядно устарела?
— Ну что вы, такие темы не стареют. Так вот. Не соблаговолите ли поделиться со мной сведениями о нынешнем местонахождении этих документов? И заметьте — я ни в коем случае не собираюсь вас запугивать и терроризировать. Как вы заметили, атмосфера здесь весьма комфортная и располагает к откровениям. Разумеется, я наслышан о развесистой лапше, которую вы навешивали на уши тем безмозглым идиотам. Мне неизвестно, для каких целей вы предназначаете эти бумаги. Но предупреждаю вас, вы влезли не в свою игру. Вы творческий человек, к чему вам вся эта наша грязь, что вы с ней хотите делать? Заняться разоблачениями? Бросьте! Вам никто этого не позволит. Мы дадим вам денег. Сколько скажете. Деньги тут не главное.
— А что главное? — наивно полюбопытствовал Митя.
— То же, что и всегда. Власть. Желательно неограниченная и еще желательней — скрытая, тайная, подземная. Что, по-вашему, такое настоящая власть? Не-ет, вы не знаете этого, откуда вам знать. Настоящая власть — не там, не наверху. Наверху сидят только деревянные болванчики, всенародно избранные и всенародно же поротые. Это они — лицо власти. А мозг власти — это мы, те, кто держит болванчиков за ниточки и дергает их ручки и ножки. Мы невидимы, но истинная власть всегда невидима, она прячется в подполье, в темноте, в…
— В склепах, — подсказал Митя.
— Ваша ирония бессильна, и вы это знаете. — Вальдемар Петрович раскурил сигару, распространив вокруг себя ароматно-дымные фантомы. — Я тут, знаете ли, недавно Достоевского перечитывал. «Преступление и наказание». В школе читал — никакого впечатления! А тут! Как пелена с глаз упала. Ведь все, все этот каторжник сказал. Больше ничего и не нужно. Очень жизненная вещь. Рекомендую, если забыли.
— Я помню, — ответил Митя.
— Тем лучше для вас. Это наглядная демонстрация того, что случается с тем, кто замешивается в чужую игру. Как раз наш с вами случай.
— Разве? — озадачился Митя.
— Ну как же! Я вам сейчас процитирую. На память. Это когда Раскольников со Свидригайловым разговаривают. — Он сложил перед лицом руки домиком и устремил взгляд в далекое далеко своей памяти. — Ага, вот: «Нам все представляется вечность как идея, которую понять нельзя, что-то огромное, огромное! Да почему же непременно огромное? И вдруг, вместо всего этого будет там одна комнатка, эдак вроде деревенской бани, закоптелая, а по всем углам пауки, и вот и вся вечность». Как вам это нравится? Мне — чрезвычайно! Особенно про пауков. Очень реалистично. Пауки по темным углам сидят, паутину плетут… Это ведь я о них говорил, что они — мозг власти. Они, мы то есть, те самые вечные невидимые кукольники, тайные и…
— И ненасытные.
— Конечно, всему есть своя цена. Паучья жизнь дорого обходится — и мухам, и самим паучкам. Пауки жрут друг друга и закусывают случайными мухами. Такими как вы, к примеру.
— Вы забываете о комариках.
— Комариках?
— «Муху-Цокотуху» в детстве не читали? — спросил Митя. — Рекомендую. Наглядная демонстрация того, что обычно случается с пауками.
Вальдемар Петрович рассмеялся:
— А комарики ваши давно уже перешли на спецпаек. У паучков столоваться привыкли, их теперь и за уши не оттянешь, если у комаров есть уши. А на неподдающихся у нас и другие ошейники найдутся. Так что бросьте вы эту чепуху. По-настоящему есть только пауки и мухи. И каждый должен сидеть на своем месте и заниматься своим делом. Жрать пауков могут только пауки, мухе такое лакомство не по желудку. А иначе что получается: муха решает прознать, кто она на самом деле — тварь дрожащая или право имеет, и идет крушить паука топором. Что из этого вышло, всем известно. Да ничего хорошего! Я не о старушке сейчас говорю, старушонка в самом деле пустое место, куда ей до настоящих пауков. Так — паучишко махонький, глазками зыркает по сторонам, муху-дрозофилу кушает по воскресным дням. Я о честном Раскольникове речь веду. Вот ведь где муха зарыта! Переступив черту, отделяющую мух от пауков, он не только не начал права иметь, а и те, что были у него номинально, потерял. Тварь дрожащая есть тварь дрожащая, и ни грамма больше. Так я к чему это все говорю. Вам, уважаемый, негоже лезть в паучьи наши дела. Предоставьте нам самим разбираться друг с другом. Верните документы, добром прошу, вам они ни к чему, а нам пригодятся. Ведь не хотите же вы и впрямь лишиться своего единственного права.
— Права на жизнь? — уточнил Митя.
— А я не угрожаю, заметьте. Я веду дело по-хорошему. Ну так как?
— А так, — вздохнул Митя. — Мне нечего добавить к тому, что я уже говорил вашим людям. Ваших документов у меня нет. Были и сплыли.
— И куда же они сплыли, позвольте узнать?
— В областной бумагоперерабатывающий комбинат. Я говорил это раньше, говорю и сейчас, потому что это правда.
Вальдемар Петрович не подал виду, что разочарован его ответом. Только сложил руки домиком и затарабанил пальцами друг о дружку:
— Как же сия нелепая оплошность могла приключиться?
— Без моего участия. Архив попался на глаза одному любителю макулатуры. Тот сделал на ваше сокровище стойку и, когда я поправлял здоровье в клинике, спер чемодан с бумагами. — Митя со вкусом смаковал подробности душераздирающей истории. — Поверьте, по выходе из больницы, с незалеченной дыркой в голове, я сделал все возможное, чтобы вернуть архив. Но увы. — Митя лицемерно развел руками. — В том, что это правда, могу поклясться на чем хотите, вплоть до Уголовного кодекса Российской Федерации.
