– Давай, оформи все и распечатай, – приказал Павел. – Зигфрид! Черт… Рустам, где Зигфрид?
Тихо подошел Рустам.
– Его сегодня не было. Он вообще себя как-то… – Рустам замялся. – Странно себя как-то вел…
– Я заметил, – сухо сказал Павел. – Проследи, чтобы он не наделал глупостей. Никакой утечки быть не должно…
– Понял, – коротко ответил Рустам.
Спец протянул Павлу стопку горячих, как из печки, отпечатанных страниц. Павел кивнул Рустаму:
– И этими займись.
– Уже сделано, – сказал Рустам. И ушел.
Некоторое время Павел стоял, нахмурившись. Одна мысль не давала покоя. Хотелось найти еще одного человека. Хотелось мучительно, до боли.
Мысль о такой встрече пришла совсем недавно. Она не вязалась ни с прежней благополучной жизнью, ни с безумием царящим сейчас. Раньше такое даже не пришло бы в голову.
Но когда наступает пора подводить черту…
– Надо найти еще кое-кого, – произнес Павел.
– Какие проблемы? Найдем, – равнодушно сказал спец.
Сомнения не оставляли. Страшно, что этот человек увидит его лишь таким, каким он стал теперь, в самом конце.
Даже, несмотря на то, что они ни разу не встречались прежде…
К этим паршивцам давно не осталось ненависти. К этим маленьким негодяям, которые превратили в ад самые светлые годы. Точнее, те годы, которые принято считать светлыми.
Современные люди давно избавилось от иллюзий, что жестокость и черствость приходит к людям с годами. Как бы не так! Нет более жестоких и безжалостных существ, чем дети.
То, что происходит в карманном лагере Павла – это всего лишь цветочки по сравнению с обыкновенным детским фашизмом.
Когда-то был безумно популярен фильм про разведчика Штирлица. Конечно, его и сейчас любят. Но в глухие застойные времена, улицы становились пустынными, едва только появлялись на экране черно-белые титры…
Стоило видеть лицо завуча, когда обрела огласку невинная детская игра. Казалось бы, что здесь такого? Штирлиц – разве он не образец для подражания? Но в том-то все и фокус, что никому не было дела до героического разведчика Штирлица. Сопливым пятиклассникам безумно понравилась эсесовская форма, все эти брутальные ритуалы с охранниками вдоль коридоров, с приветственным вскидыванием руки – «хайль!». И вот школьные умельцы принялись рисовать на листочках из тетрадок цветастые удостоверения штандартенфюреров, оберштурмбанфюреров, рейхсфюреров – все, как полагается, с орлами, крестами и дубовыми листьями. А вскоре на рукавах школьных курточек, под которыми алели пионерские галстуки, появились и бумажные повязки со свастиками. Ведь здорово, заходя в класс, видеть, как приятели бодро щелкают каблуками и высокими голосами весело кричат «хайль!» И здорово избивать в углу пойманного советского шпиона.
Не удивительно: школьному начальству это показалось настолько диким, что дело замяли, не обсуждая даже на специальном собрании. Кому нужен скандал районного масштаба и разнос по партийной линии?!
Только мрачные отцы тихо дубасили по квартирам своих провинившихся пионеров.
Да, было и такое. Может, эти туманные воспоминания детства требовали компенсации в виде более приближенных к реальности игр? Вряд ли. Дело ведь не в символике. Дело в жестокости как таковой.
Забавно бывает: на встрече выпускников ты пьешь водку и со смехом вспоминаешь былое с тем самым гадом, который вполне достоин смерти за свои давешние издевательства над тобой. Почему весь этот ужас детства не считается преступлением против человечности? Почему нет такого детского Нюрнбергского трибунала, перед которым должны предстать все эти Борманы и Геббельсы с набитыми в драках кулаками? Эти садисты, которым по малолетству прощается все? Где справедливость?! Где она?!
– Что? – спросил Рустам.
Павел понял, что последнюю фразу выкрикнул вслух. Усмехнулся и бросил:
– Как доставите их сюда – найдите меня. Я буду в той комнате…
Комната Созерцания появилась спонтанно – как и весь этот безумный проект. Пожалуй, это самое интересное место в лагере. Именно отсюда можно наблюдать за каждым уголком, каждым бараком, каждым узником и служителем лагеря. Можно и послушать – о чем говорят в массовке.
Говорят, кстати, на удивление мало. Просто поразительно, как быстро люди смирились со своей участью. Или же им просто туманили глаза ежедневные выплаты?
А старосты бараков стараются, молодцы. И, что забавно, не только они. Это показалось неприятным самому Павлу: не прошло и пары дней шутовского заключения, как посыпались анонимки.
Доносы. Наивные, даже дурацкие. Жуткие в своей бессмысленной подлости.
«Многоуважаемый господин начальник лагеря! Совесть не позволяет оставить без внимания тот факт, что ряд так называемых актеров массовых сцен (мужской барак №1) вопреки общей договоренности с Вами, готовят побег. Побег планируется совершить через пару дней, ночью после полуночи в районе автостоянки (там заранее повреждено проволочное ограждение). Я не уверен, но, кажется, главный у них Николай Антонович (не знаю фамилии, такой седой с бородкой).
Надеюсь, что мое сообщение поможет безболезненно предотвратить побег.
P.S. Еще надеюсь, что вовремя предотвращенный побег не повлечет за собой применения к беглецам серьезных мер и сокращения наших общих гонораров.
Ратуя за успешное завершение проекта.
Искренне Ваш,
Актер массовых сцен»
Надо же, какой услужливый кретин! Переживает он за проект! Боже мой, да он всерьез думает, что к беглецам будет применено наказание, и переживает только за свои деньги!
Павел застыл с кривой усмешкой на губах.
А что же, почему не подыграть этим настроениям? Лагерь Правды должен оставаться лагерем – пусть в нем будет больше той самой правды!
Страх и правда всегда идут рука об руку – не так ли?
…Этим людям Павел приготовил сюрприз. Ему действительно было интересно понаблюдать за ними. Для того, собственно, и существовал лагерь – чтобы наблюдать, изучать и понимать.
Когда вспыхнул свет, люди невольно прищурились, прячась за вскинутыми руками. Но когда вновь обрели способность видеть, по помещению разнеслись изумленные возгласы.
Представьте, что вы наслаждаетесь заслуженным отдыхом после года тоскливого труда на ненавистной работе. И вот, развалившись в пляжном шезлонге, блаженно закрываете глаза, чтобы вздремнуть под теплый морской бриз… А когда открываете вновь – оказываетесь «на ковре» перед разъяренным начальником.
Наверное, что-то сходное ощутили эти постаревшие и погрузневшие школьники, обнаружив себя на собственных местах за партами в знакомой до холодных ладошек классной комнате!
