— Токмо что, — вещал Заплечин, усиленно подделываясь под простонародный говор, — воротился с поля брани наш храбрец-удалец буй тур Евсей-свет Дементьевич. Храбро и беззаветно стражалси он с ворогом нашим лютым Змеем, знач, Горынычем. И как думаете, кем он на самом-то деле оказался? Еремой Полбашки!..
Толпа ахнула и загомонила. Заплечин успокоил ее жестом.
— Вот каку погану змеюку взрастил на своих грудях наш в целом здоровый коллектив. И ентот же Еремка-христопродавец выдвинул нашему родимцу-защитнику ультиматум своей неправедный, о коем я и попрошу рассказать виновника нынешнего, так сказать, торжества. Здрасьте-пжалте, товарищ Горелов, — он пригласил подполковника. — Гой вам, как говорится, еси.
Непривычный к выступлениям Горелов поднялся на прицеп с опущенными бортами, игравший роль импровизированной трибуны, подергал на себе робу, снял и повертел в руках свою никелированную каску, потом махнул рукой и сказал:
— Факт есть факт, граждане, пенопропилометилсульфанилазин у нас кончился. Нет его ни на складе, ни на базе, я проверял. Хоть режьте меня на части, а кончился.
— Ну и что? — спросили из толпы. — Ты по делу давай говори.
— А я по делу и говорю. Кончился — и все тут. А без него какая пена? Чем его, гада, тушить? И чихал на нас этот Еремка с пожарной каланчи тем более, что вода не льется, насосы не сосают, свету нет, связи — нет, даже аккумуляторы не работают…
— Даже спирт не пьянит! — возмущенно поддержал его Ююка. — Я вон только что поллитру вдул — и хоть бы хны!..
— А тебе бы только дуть! — заворчали бабы, но подполковник подтвердил:
— Это все, товарищи, исторический факт. Ну, короче, когда скисла моя пушка, засучил я рукава и пошел было ему морду бить, оказалось, что Еремка с толпой своих подручных, они на нашу драку смотрели и кайф, грубо говоря, от этого зрелища моральный получали. А потом этот Еремка, который, как выяснилось, был вполне нормальным и назвался змеем Зилантом, так что подозреваю, что он все эти годы являлся агентом одной иностранной державы и выполнял у нас спецзадание, словом, этот самый Зилант потребовал у нас выкупа. Так и сказал: откупитесь от нас и мы вас больше трогать не будем.
— По скольку скидываться? — подал голос Гришка Семужкин.
— Да погодь ты скидываться, послухай сперва, что люди гуторють, — оборвал его Макар Анатольевич.
— В любом случае, как ни крути, а шапку по кругу пускать надо, — тяжко вздохнули мужики.
— Да, запускай — не запускай, а что туда класть? — отвечали им другие. — У нас, например, денег нет, может, у вас…
— А че у нас? Че мы, дочку миллионера…
— Граждане-товарышы, не волнуйтесь! — заявил Заплечин. — Мы туточки уже во всем разобрались. Рублей этой змей не возьмет, поскольку они неконвертированные и обесценены инфлюэнцией, а валюты и золота у нас исстари не водилось, так что требует у нас Зилант только одного — подавай ему человека и не позднее завтрашнего вечера. Так что думайте сами, мужики и бабоньки…
— А че думать, вот ты и иди к нему! — крикнули из толпы.
— Кто сказал? — взвизгнул Заплечин и распорядился нескольким дюжим молодцам, стоявшим в оцеплении у трибуны: — А ну, взять его! — Молодцы нырнули в толпу. — Я бы, конечно, и сам пошел, если бы это было выходом из положения, — сказал он, успокаиваясь, — однако как же вы без меня будете? Конечно, демократия демократией, а как же вам быть без сильной власти? Нет, мужика нашего распускать нельзя, русский мужик он кнут любит, пока черт не грянул, он и креститься-то не хотел. Не так, что ли?
— Так, так, — подхватили уже воротившиеся с неудачной охоты с пустыми руками молодцы, — не покинь ты нас, отец родной!
— А выкуп мы должны дать такой, — довольный продолжал Заплечин, — чтобы не стыдно было чертям в зенки их поганые глазеть: девку ли гарную, бабу ли справную, мужика ли вполне приличного и всеми уважаемого…
Неизвестно, кто первый подал голос. Сначала завыла одна баба, за ней другая, третья и вскоре над площадью стоял неумолчный вой.
Вскочив на одно колесо прицепа, Семен закричал:
— Товарищи! Мы не должны откупаться от нечисти человеческими жертвоприношениями. Ведь это же дикость, это абсурд…
— Ага, вот боднул бы тебя рогом черт в чулане, увидел бы абсурду… — отвечали ему.
— Но поймите же, принося им жертвы, тем более человеческие, мы делаем эту нечисть еще сильнее! Вот у Дмитрия Вениаминовича спросите! — крикнул Семен, заметив в толпе знакомое пенсне и бородку. Он помог старому учителю взобраться на помост.
— Сограждане, — сказал Передрягин, — в жизни нашего города наступили трудные времена. Мы давно ожидали их, давно к ним готовились, в уме рисовали себе ужасы гражданской войны, террора, военной диктатуры, переворота, анархии и разрухи, словом ожидали мы чего угодно кроме того, что случилось. Так, впрочем, всегда и бывает. Что же произошло, дражайшие букашинцы? А ничего особенного — просто изменились законы природы.
В толпе заволновались. Передрягина плохо слушали, потому что у каждого на уме был лишь один вопрос: кого выдать змею на съедение? — и один ответ: лишь бы не меня. А старик надрывался, жестикулировал и объяснял:
— Между двумя Вселенными, она из которых наша, а другая — населена плодами нашего воображения, если хотите, ирреальный мир, мир сказки, иллюзии, воображения, — между этими двумя мирами до того сосуществовавшими вполне обособленно, образовалось отверстие размером с наш город и его окрестностями. И потому не все обычные у нас законы природы в этой зоне действуют, то есть вода стала вязкой, спирт потерял пьянящие качества, электричество — не действует, а наши страхи и вера возымели недюжинную материальную силу. Потому-то мы и страдаем, что силой своего воображения создаем различных чудовищ. Мы не должны поддаваться иллюзиям…
— Да, тебе легко говорить, козел старый, — крикнули ему из толпы, — а вот попер бы на тебя змей о трех башках, поглядели бы мы, как ты запел бы.
— Ой, родненькие! — вдруг взвизгнула какая-то баба, — а что если змею тому Еремкиному бузыкинскую шалашовку отдать? Пусть кормится, если не подавится.
— И правильно, этой сучонке и смерть собачья! — поддержали ее.
— Правильно! — хохотали в толпе, — пусть перед чертом ляжками сверкает.
Толпа оживилась, захохотала, загомонила, нарисованная общим воображением картина девушки с задранной юбкой и раздвинутыми ногами материализовалась, повисла в воздухе и тихонько растаяла, поскольку внимание толпы ненадолго переключилось на Семена. Молодой человек влез на помост и заорал:
— Ти-хо! Вы что ж это такое делаете, граждане букашинцы? Вы что же, не понимаете, что эти призраки сейчас за нами всеми настоящую охоту устроили? Они же только и ждут, чтобы человек им поддался, прекратил моральное сопротивление, и вселяются в его тело! И в новом мире, законами которого они владеют, им будет возможно делать что угодно, мы же с вами будем обречены на вымирание!..
