— Я сейчас, не ходи за мной, — Оксана подхватила пакет. — Я быстро…
Оступаясь, она как можно быстрее пошла к избушке. Сумрак в дверном проеме отпрянул от входа.
* * *
Три таблетки по двести миллиграммов Сергачев по очереди размял в донышке пивной банки, предварительно наколов зеленовато-желтые окатыши на мелкие кусочки ножом. Мятый стандарт запихал в упаковку и все спрятал в нагрудный карман рубахи. Порошок ссыпал в пустую кружку и залил водой наполовину. Поболтал ложкой, легко постукивая о стенки.
Вика следила за его манипуляциями влажными глазами.
Он подал ей кружку, зачем-то заглянув внутрь и понюхав. Кружка пахла копченой рыбой. Мелкодисперсная взвесь бешено крутилась в крохотной воронке.
Она пила долго, аккуратно. Облизнула пухлые губы, смахивая язычком желтые крошки, Виктор почувствовал легкую щекотку на пульсирующей головке, словно она слизывала капли спермы…
Вика отставила кружку.
— Зачем ты нас убил? — спросила она, улыбаясь. К зубам прилипли желто-зеленые крошки. Она пересела к нему на колени, обхватив шею руками. Поерзала ягодицами и зашептала, прижимаясь губами к уху, — Зачем ты нас убил?!!
Сергачев попытался откинуть голову, она не пустила, прильнула телом, тяжелая грудь под топом давила, запирая дыхание, тонкие руки с такими нежными пальцами сдавили череп железными обручами, горячий язык вполз в ухо, словно червь:
— Зачем ты нас убил?!!
Виктор вывалился из пьяной дремы под палаточный тент, в кресло, с банкой пива в руке. Теплый ветерок гладил потное лицо, в ухе было щекотно. Он взмахнул рукой, отгоняя какую-то мелкую летающую дрянь и торопливо ощупал карман на груди. Коробочка была на месте, но ему пришлось подавить желание немедленно достать ее, открыть и взглянуть на стандарт. Степан сидел на стуле с другой стороны стола и смотрел на Сергачева, вздернув бровь, словно ожидал ответа на какой-то вопрос.
«Зачем ты нас убил?»
Сергачев едва не рассмеялся.
— Прости, что? Ты что-то сказал?
— Я говорю, не хочешь пострелять? — Степан пил чай, картонный язычок болтался на ниточке с краю кружки, словно маятник, отсчитывающий секунды до…
— В кого? — усмехнулся Виктор. Правильный вопрос был другим, но с губ невольно слетело именно это.
— По банкам, Витя, по банкам. Не думал, что ты так много пьешь…
— Я на отдыхе, — Сергачев пожал плечами и отвернулся. Далеко две фигурки сгорбились у этюдников. Уродливый кедр нависал над ними, как языческое божество. — Чем тут еще заниматься? Рисовать я не умею, рыбачить не хочу, купаться холодно, из «Вепря» я стрелял…
«И Вику уже трахал», — закончил он про себя.
— Ну, как знаешь… — Степан поднялся, — А я, пожалуй, хоть расчехлю для порядка.
«Расчехли, расчехли… хе-хе…».
— Погоди, погоди, — Виктор поставил банку на стол, — Погоди, сядь…
— Зачем?
— Разговор есть.
Почему нет? У него слегка вспотели ладони, и напряжение вытеснило хмель. Голова сделалась звонкой, пустой. Виктор пару раз сжал ладони, потом расслабил руки на подлокотниках, приняв обманчиво ленивую позу.
— Ты вроде по Вике сохнешь.
Полу-вопрос, полу-утверждение Степан проигнорировал. Они смотрели друга на друга, не мигая. Сергачев все же закурил. Если бросится сразу, можно швырнуть сигаретой в лицо — отвлечь…
— Хочу, чтобы ты знал. Я с ней спал несколько раз. Ничего такого — просто секс…
Виктор помолчал. Выражение лица у Степана ничуть не изменилось, он казался расслабленным, как и за минуту до этого. Похоже, ничего нового он не услышал, хотя по его смуглой азиатской физиономии ничего не разберешь…
— В общем, она беременна. Это случайно вышло, ты знаешь, дурацкий процент на прокол есть у любой химии…
На эту новость Степан тоже не отреагировал: не раздувал ноздри, не сверкал глазами, не сжимал кулаки и грудь понималась не чаще и не выше обычного. За «Вепрем» он тоже не кидался — уже плюс.
— Она аборт делать не хочет, — соврал он без запинки. — Может — противопоказаний нет, — но не хочет. И от меня-то ей ничего не надо, понимаешь?
— А тебе?
Голос у Степана звучал ровно.
— Что — мне?
— Тебе что надо, зачем ты мне все это рассказываешь?
— Да вразумил бы ты ее, раз уж она тебе не безразлична. Меня она не слушает…
Ложь текла свободно, даже вдохновенно. Сожаление, сочувствие и даже забота — все уместилось. И слышалось…
— Ну и мудак же ты, — констатировал Степан. Он по-прежнему не шевелился.
— Ой, это почему?! — удивился Виктор, реакция Степана начинала его беспокоить, что-то не так все, не так. Одно хорошо — дурные, пьяные сны похоже, не в руку — да они и до обеда только сбываются, — Никто никого не обманывал, все честно, а от случайности никто не застрахован.
Пиво в початой банке согрелось, и Сергачев выплеснул его за палатку, на камни. Достал из бокса с сухим льдом новую.
— Да я, наверное, тебе даже объяснить не смогу.
— А ты попробуй…
Щелкнуло кольцо, Сергачев с удовольствием макнул губы в плотную мелкую пену.
— Была охота, — Степан поднялся, Виктор внимательно следил за каждым его движением, — Воду в ступе толочь…
Он вышел из палатки. Виктор послушал удаляющийся за спину хруст гальки и смял пустую банку в кулаке. Как многозначительно и пусто. Ни о чем. Точки не получилось. Получилось мутное, невнятное многоточие. Правильно говорят: «у влюбленных в голове тараканы ползают». Только вот с влюбленностью не очень понятно, а тараканы как раз в наличии. Вопрос — какие? Наверное, только Мать знает, которая знает… Зачем Степан хотел привезти сюда Вику? Одну только Вику — это же ясно. Привезти в дичь, в глушь, к подножию уродливого дерева-переростка и увечной скале в качестве вида за окном. Объясниться? Очень романтично. Ружьецо под рукой, прозрачные реки — кисельные берега, запеченный хариус в постель, племенной тотем… Чингачгук, мать его, Великий Змей, последний из могикан… А ведь он, Сергачев, на его божество, Галатею пустоголовую, только что помочился, хуже — признался, что в нее спускал. И что? А ничего… Нет Чингачгуку охоты. Шаманить станет, по всему видно. В Верхний мир сходит, в Нижний… Намекнуть бы Сурену, что за лекари в его больнице страждущих пользуют…
Правда, до Сурена еще добраться надо.
Виктор не выдержал и обернулся. Степан стоял рядом с Викой. Оксана куда-то запропастилась, ее сутулая спина больше не маячила за этюдником, складной стульчик опрокинут. Ну вот, кажется, объяснение идет полным ходом. «Каков будет ваш положительный ответ?» Не человек — омут. С тихими чертями…
Воздух вокруг загустел. На лбу выступил пот. Капля скатилась и застыла в уголке глаза крохотным осколком. Тяжело опираясь на руки, Виктор вытащил себя из кресла и вполз в палатку. Пошарил в скомканном спальнике влажными ладонями, вытащил на свет коробку с патронами и магазин.
— Лучше иметь ствол и не нуждаться в нем, чем нуждаться и не иметь, — пробормотал он и принялся быстро снаряжать магазин толстенькими краснокожими патронами.
Восемь.
* * *
Она приводила себя в порядок торопливо, едва касаясь разгоряченного тела. Вода в бутылке хлюпала и обжигала холодом нежную кожу, стекая розовым. Рыжая хвоя под Оксаной темнела расширяющимся пятном цвета запекшейся крови. Дыхание срывалось, сердце стучало оглушительно, и, казалось, было готово замереть навсегда, стоит только чьей-то тени заслонить прямоугольник света, падающего из дверного проема.
Дура! Как она могла согласиться на эту поездку?! Вика с ее амурами. Что б им пусто было!
В неудобной позе, что в других обстоятельствах показалась бы просто нелепой, быстро затекли ноги. Оксана кое-как обтерлась салфетками, деревянными пальцами брезгливо свернула прокладку в плотный брикет. Торопливо оделась, уже задыхаясь от жалости к себе, злости и презрения к бабьему естеству. Хотелось заплакать. Она разогнулась, убирая в пакет мусор и испачканные трусики, глаза, привыкшие к полумраку, утратили туннельное зрение с белым пятном света в конце. Из серой тени вокруг к Оксане потянулись длинные языки…
