— Я увидел — она все для него, эта дикая конная девка?
— Да, мой жрец, мой Пастух.
— Хорошо… Она есть еще в его снах?
— Там только она, мой жрец.
Жрец-Пастух кивнул. Пряди закачались, падая на широкие круглые плечи.
— Много ли там времен? Мы видели прошлое, их прошлое. И он показал ее будущее. Он знает его верно?
— Он окрасил будущее любовью и страхами. Но не изменил сути. И там — все времена. Даже то, что было до того, как его подопечная родилась.
— Да… А этот мужчина, что смотрел на их игры, на наши игры, кто он? Мул знает, кто он?
— Я не увидел этого, — жрец опустил голову, качнув белыми волосами, сплетенными в толстые жгуты. Но пастух снова махнул рукой, успокаивая. Поднимая ладони, чтоб соединить их с ладонями сидящих рядом, заговорил:
— Старый стяжатель Карума принес нам великий дар. Человек, что попал к нам в руки — хранит вершителя судеб. Она, эта дальняя, рождена без судьбы, но с силой, способной поворачивать мир. Он не знает этого. Она еще не знает этого. Но мы знаем. Они сильны, но на нашей стороне удача и время. Много времени. Возможно, время сделает больше, чем может сделать боль для тела и боль для души. Она будет звать. А он, нежась в своем саду…
Тут жрец сделал паузу и, дождавшись почтительных смешков, продолжил:
— В дивном саду, полном цветов, водопадов и меда, — не сможет откликнуться на ее зов. Но мы постараемся, чтоб он его слышал. Вы поняли, братья?
— Да, наш отец, наш Пастух, — хором согласились жрецы, прижимая ладони к ладоням.
Пастух помолчал и отнял ладони, потер ими согнутые колени. Жрецы, убирая руки, медлили, ожидая, когда он поднимется, первым, чтоб не смотреть на хозяина сверху. А тот сидел, прикрыв веки, и перебирал в голове картины, выбранные из снов черного великана жрецом-сновидцем. Обрывки, скачки, резкие смены времен и событий, страхи, чаяния, мечты — все было перемешано в голове погруженного в ядовитый сон пленника и еще больше смешалось при переходе из головы в голову. Но Пастуха не пугала невнятица. Сколько лет он владеет гормом острова Невозвращения, сколько снов перевидал на своем долгом веку. Сколько раз, принимая травы или мерно дыша испарениями из открытых в пещере каменных дыр, он сам погружался в совместные сны, и падая сквозь упругую траву в черное пространство нижнего мира, пролетал в нем огромные расстояния, чтоб соединить свой разум с другими отцами, владетелями черных поместий-гормов, связанных в паучью сеть по-над светом. Накопленный опыт всегда ждет своего часа и тот приходит. Все прочтется, знал Пастух. И другие Пастухи расскажут ему о деталях, что закроют зияющие светом дыры, закупорят их. Нужно лишь время, а оно есть. И оно же послужит палачом для пленника, мучая его невозможностью откликнуться на зов.
— Наш жрец, наш Пастух, может, если его переместить сюда… — вопросительно проговорил жрец Удовольствий, совсем молодой, с яркими глазами, плывущими неизбывной похотью. Спрашивая, перебирал складки одежды длинными пальцами, расписанными мелким цветным узором. Злился на собственное тело, что подвело его, вывернув тошнотой желудок.
— Ты молод и глуп, — прервал его старший, — да, в центре сада, под светом, он расскажет нам быстрее и ярче. Но не забывай, отсюда он дотянется до своей драгоценной любви. Как ее? Хаидэ. А этого нам нельзя. Пусть кричит она и слышит в ответ тишину. А он пусть слышит ее тоску и отчаяние. Нежась в своем саду. Маленьком и уютном.
Жрецы снова угодливо захихикали издевательской шутке. Жрец-Пасутх поднялся.
— И все, что она расскажет ему, тоскуя и зовя, все станет нашим.
Он стоял, опустив руки, ждал, когда каждый жрец, подойдя, поклонится, трогая пальцем знак на своей груди. Последнего, молодого с хмельными глазами, задержал.
Глядя в белые спины, уходящие по тропе, спросил вполголоса:
— Сколько женщин на острове сейчас молоды, упруги и не сорвали голос, крича от боли? С целыми телами, сколько?
— Пятнадцать нетронутых, мой жрец, мой Пастух. Они еще ждут. И восемь уже прошли подготовку, их раны залечены. Прочие заняты с учителями.
Перечисляя, он запнулся, и по красивому лицу пробежала судорога удовольствия. Старший кивнул. Они шли по тропе к массивной двери. Пройдя, Пастух подождал, пока младший закроет дверь, закладывая поперек тяжелый засов. Поднимаясь витой лесенкой в каменную галерею, куда выходили двери камер, наставлял идущего следом Жреца Удовольствий:
— Приготовь трех только что купленных, тех, что привезли родные. Проданные семьей, они вызывают жалость нежным испугом. И трех выученных. Эти, после науки на острове мягки и готовы на все. С ними пусть будет твоя Онторо-акса, она увидит сама, как нужно поступать. А сам постарайся, чтоб во время утех княгиня позвала пленника. Издалека. А потом снова. И снова. И пусть он ее слышит. Каждый раз. Обманывается и снова понимает, что обманулся и предал.
— Да, мой жрец, мой Пастух, — согласился молодой, и старик усмехнулся восхищению в его голосе. Не зря его глаза полны вечной вонючей влаги, жрец Удовольствий знает, что такое правильные удовольствия. Вот сейчас — увидел воображаемое, и насладился. Хороший ученик. А пленник… Кто знает, может быть, мать-Тьма одарит их этим пленником — позволит не убивать по завершению дела, а создать могучего палача, прихотливого в изобретении полезных забав. Своей головой он подымет потолок нижнего мира, руками раздвинет его края, ногами промнет, и сделает больше, шире и глубже. А уж разум, обратившийся в нужную сторону, наполнит пространство такими темными вихрями…
Он шел, мягко ступая по гладкому камню. И ощущая, как грудь и живот наливаются сладостью, как немеют кончики пальцев, восхищался собой. Пусть Младший, владеющий женщинами Острова, холит свои страсти и вожделение к женскому. Ему не понять, как изысканно наслаждение большим. Предательством, коварством, расширением власти над душами.
У круглой двери с шестиугольным оконцем Пастух поманил младшего толстой рукой.
— Взгляни на спящего, что лелеет себя в сочном и ароматном саду, полном меда и водопадов.
Жрец удовольствий послушно приник к оконцу, утопая лицом в сером тумане.
В камере, свернувшись, спал черный великан, с ободранными о камень локтями и коленями, с большой ссадиной на лбу. У сбитой скулы копошились многоножки, торопясь всосать брюшками вязкую подсыхающую кровь на полу.
— Надеюсь, его тело само залижет раны, которые он получил, бегая во сне по такому большому, такому маленькому саду. Залижет до следующей четверти Луны, и мы снова отправим его в большое путешествие. Вели стражникам связать его, пока не очнулся. А потом приведи к нему своих женщин.
