— Это могло бы помочь…
— Это сделало бы все только хуже. Хочешь — верь, хочешь — нет.
Губы Сьюзен снова зашевелились, но она ничего не сказала. Приподняв брови, она оглядела горизонт в поисках солнца. До рассвета оставалось где-то полчаса, черный фронт востока слегка посветлел, приобретя нежнейший оттенок голубого.
Сьюзен пошевелилась в моих объятиях; ветерок коснулся моих ушей, и я съежился под одеялом, прижимая ее к себе, как щит.
— Не хотел бы ты прийти ко мне домой завтра вечером? — спросила она.
Я чуть было не сказал «нет». Я не был готов знакомиться с людьми и притворяться, что улыбаюсь и слушаю незнакомцев. Маяк взирал на нас сверху вниз, волны шумели будто бы в такт биению моего сердца. Раз-два, раз-два, раз-два. Сьюзен пошарила где-то за своими трусиками и вытащила мою ручку, записав адрес на обложке моего блокнота — Дюн-роуд, Саутгемптон. Я, как и многие бедные детишки в округе, часто ездил в детстве поглазеть на тамошние дома — которыми мы никогда не владели и в которые нас даже не пригласили бы.
— Ты там живешь? — спросил я.
— Ага. Сегодня мой день рождения; теперь мне официально девятнадцать.
— С днем рождения, — на автомате откликнулся я, чувствуя себя немного глупо.
— Спасибо.
Она наградила меня смущенной улыбкой, и я притянул девушку поближе к себе. Мне было трудно держать глаза открытыми. Все-таки «неприступным стоиком» я никогда не был. Каким-то образом, однако, Сьюзен заснула раньше меня, в моих объятиях, когда восходящее солнце начало прогонять туман, а пепел от нашего костра летал по песку. И как раз перед тем, как слабость овладела мной и превратилась во что-то черное и блаженное, я заметил толстый уродливый шрам, тянущийся вдоль ее горла.
Глава 2
Когда я проснулся, ее уже не было, а в голове моей бил тяжелый набат. На какое-то чудесное, всепоглощающее мгновение события ночи показались мне всего лишь особенно приятным сном. Бывают моменты, когда удается выбраться за пределы собственной шкуры, прежде чем тебя снова загоняют внутрь. Моей довольно-таки острой памяти потребовалось несколько секунд, чтобы воссоздать детали, вычерчивая их одну за другой.
Неумолимо кричали чайки, в то время как пожилая пара зевак осматривала пляж, замечая перламутровые раковины и указывая на странные скальные образования, набирая полные пригоршни детенышей песчаных крабов.
Я собрал вещи и направился к своей машине, страшась двухчасовой поездки домой. Реальность накатила тяжелой волной. Я уселся, прислонившись щекой к рулевому колесу, и живот мой сделал сальто назад. Я посмотрел на адрес, нацарапанный на моем блокноте, размышляя, стоит ли мне идти на вечеринку к Сьюзен.
Голова болела сильно, а вот ярость поулеглась. Обратная дорога прошла без каких-либо приключений. Когда я вернулся домой, я мало о чем думал, кроме того, как приму горячий душ и продолжу работу над книгой. История складывалась быстрее, чем все, что я писал раньше, и хотелось не терять запал как можно дольше. Да и какой-никакой повод сменить пластинку разбитого сердца.
Улисс и Ахиллес бросили на меня укоризненные взгляды, когда я открыл дверь, но не стали задерживаться в доме, чтобы поукорять меня еще немного, а почти сразу свалили на задний двор. Я накормил собак остатками мясного рулета, который моя мать так никому и не скормила силком, и перехватил пару кусочков холодной пиццы, от которой пахло хуже, чем от льва, пристреленного Хемингуэем. Мой автоответчик мигнул четыре раза подряд, и с некоторым трепетом я нажал кнопку прослушивания сообщений. Мы с моим автоответчиком ладим примерно так же, как большинство людей — со звонками в дверь в три часа ночи.
Первое сообщение было от Харрисона, напоминавшего мне о встрече с ним за завтраком сегодня утром. Было уже четверть первого. Второе, третье и четвертое — сплошь тишина да сухие щелчки повешенной кем-то трубки.
Когда я плюхнулся на диван, собаки бросились демонстрировать мне преданность. Серо-белая морда Ахиллеса еще больше смахивала на волчью из-за мясного рулета, что свисал кусочками с его усов. Гладкий черный мех и щенячьи лапы лабрадора Улисса делали его похожим скорее на дрессированного тюленя, нежели на охотничью собаку. Не хватало лишь морды бассет-хаунда Гомера, тыкавшейся мне в шею. Я сильно скучал по бедняге — но не по его болезненному артритному скулежу и жутким, затянутым катарактой глазам слепца. Под самый конец жизни пес явно стал путать меня с братом — когда я постарел и стал больше походить на Д. Б., Гомер стал держаться со мной холоднее. Д. Б. для соседских собак был сущим проклятьем, и Гомер был единственным, кто пережил его проказы. Несколько вправленных ребер, три частично ампутированные лапы, удаленные почка и бо́льшая часть ушей — вот чего ему это стоило на столе у ветеринара.
Я направился в душ. Струи горячей воды, от которых шел пар, смыли последние остатки соли и песка. Я вытерся полотенцем и надел черные джинсы и белый свитер, затем проверил шкаф и обнаружил, что оба моих костюма ужасно безвкусны для вечеринки по случаю дня рождения на Дюн-роуд.
Стоит ли разжиться чем-то более подходящим? Вероятно, нет, поскольку я понятия не имел, какой именно наряд будет подходить к вечеринке в Хэмптоне, да и денег у меня все равно не было. Странные воспоминания вклинились боком между мыслями о Линде и Сьюзен. Я вспомнил подростковые прогулки, когда Харрисон, Джек и я проезжали мимо особняков, как стая акул, и обещали себе: когда-нибудь, о, когда-нибудь у нас будет дом ничуть не хуже. Уже тогда меня терзало подозрение, что это «когда-нибудь» равносильно «никогда».
Почту проверять не стоило. Счета, два отказа по паре рассказов и одно «может быть» от Шеймуса, если я изменю концовку повести и устрою главному герою свадьбу с девушкой вместо того, чтобы обнаружить, что она и есть серийный убийца, за которой он гонялся на протяжении двенадцати тысяч слов. Я отбросил конверты в сторону и уставился сквозь жалюзи на то, чего совсем не хотел видеть.
Зазвонил телефон.
Это был Джек. Он всегда казался счастливым, даже после особенно непростых облав на наркодельцов и, что уж совсем уму непостижимо, — после того громкого случая в Бедфорд-Стуйвезанте [5], худшем местечке во всем Бруклине, когда парень, вооруженный штурмовой винтовкой, стал расстреливать проезжающие мимо автомобили. Говорят, тогда вся улица была в ошметках. Джек охотно делился подробностями, подсказывал мне всякие хитрости, пригодные для моих книг. Официально, конечно, полицейским было запрещено заниматься таким — но выкидные ножи копам тоже вроде как не полагаются, а Джек носил как раз такую штуку в ножнах, пристегнутых к левой лодыжке.
— Будь здоров, дружище, — сказал он. — Что у тебя там стряслось? Кэрри сказала мне, что вы с Линдой расстались прошлой ночью.
— Ты только что сам ответил на собственный вопрос.
— Ох, зараза, — вздохнул он. — Я просто знаю, что у меня дома сейчас недостаточно спиртного. Просто подожди, пока у тебя не начнутся нервозность и клаустрофобия и ты не отправишься на десятимильную пробежку, чтобы проветрить голову. Держу пари, рано или поздно ты окажешься на моем крыльце, шатающийся и воняющий, как пивной бочонок.
— Ха-ха, спасибо за поддержку.
— Помнишь, что случилось, когда ты расстался с Донной?
— Нет, — честно ответил я.
Я тогда очнулся после пьянки, сражаясь с тремя медбратьями в психиатрическом отделении Белвью. Врачи сказали мне, что я вломился в собачий приют и угрожал убить всех сотрудников. Только тот факт, что Джек появился на месте преступления, спас меня от тюрьмы.
— Можешь расслабиться, — успокоил я Джека. — Думаю, на сей раз все пройдет иначе.
Я почти увидел, как он улыбается там, на другом конце:
— О, с чего бы вдруг? И не говори «не спрашивай», потому что я уже спросил. Да, так с чего бы вдруг?
— Есть такое предчувствие, Джек.
