Я завалил еще шесть тварей и понял, что больше ничто не шевелится. Все перестали стрелять, и только Аська одиночными выстрелами садила в простую кучу листьев под стеной дома напротив.
— Хватит, ребята… хватит… — сказал я. Голос срывался, как будто я долго непрерывно орал.
Стало тихо. У меня задрожали колени.
— Что это было? — спросил кто-то за спиной.
— Да чтоб я знал… — ответил Артур.
— Ой… извините… — И Валю вырвало. — Оуу…
— Нормально, — сказал Джор. — Классные глюки. Сознавайтесь чьи?
— Я знаю, куда нам надо, — сказал я. Сработала какая-то сложная цепочка ассоциаций.
— И куда же?
— В парк. Это вон до того перекрестка и налево.
— Зачем?
— Там было единственное место, куда я не входил. Боялся входить. Эти твари оттуда полезли.
— И что это за твари?
— Не знаю. Первый раз вижу.
— Ты же говоришь…
— Я просто боюсь мокриц и клопов.
— Стоп, Костя, — сказал Джор. — А чего еще ты боишься?
Он четко просек фишку.
— Утонуть, — сказал я. — Темноты. Больших пауков. Пещер. Манекенов. Больше не помню…
— Женщин, — подсказала Патрик.
— Не в этом смысле.
— А в каком?
— Потом объясню.
— Слово?
— Слово. Да, и еще: боюсь ошибаться и попадать в неловкие положения.
— Интересные и веселые приключения нам предстоят, — пробормотал Джор. — Фильмы ужасов?
— Терпеть не могу.
— Ну хоть что-то жизнеутверждающее…
Повисло молчание. Только ветерок погромыхивал косо свисающим с крыши жестяным водостоком… Я хотел было уточнить, что в детстве случайно прочитал «Туман» Кинга и что потом долго не мог от той дряни избавиться, — но почему-то не сказал.
— Ну, веди… командир, — сказал Джор. — Ты где так командовать-то научился?
— Ну… это было давно.
— Расскажешь потом?
— Не знаю. Если честно, то не хочу.
— Дело твое…
Я все равно проболтался. Ну а что оставалось делать?
Мы обошли разбросанные трупы тварей (у некоторых еще шевелились лапки), стараясь не наступать на ошметки и брызги.
— Внимание, — сказал я, и все разом замерли. — Перезарядили оружие, передернули, на предохранитель не ставим. Палец на крючке не держим. Палец вот так, на скобе. Понятно? Далее: идем и наблюдаем в том же порядке: я и Патрик держим фронт, Артур верх, Джор — тыл, Аська — правый фланг, Валя — левый. Ни на что постороннее не отвлекаемся. Очень слушаем меня. Собрались?
— Собрались, — сказала Валя. — Есть у кого-то что-то попить?
— Коньяк, — подал я ей фляжку.
— Спасибо…
Это было последнее слово, которое я от нее слышал.
Все время, что заняло принятие душа, ароматного и ласкающего все тело, вытирание — нет, промакивание невесомыми белыми покрывалами, умащение тела травами, от которых слегка и приятно кружилась голова, — Вика непрерывно думала о том, как бы сбежать, но думала как бы не всерьез, а понарошку, словно об озорном розыгрыше во время серьезного дела. Серьезность была запредельная и требовала какого-то гармоничного уравновешивания, лучше забавного или хотя бы легковесного — вот именно розыгрыша, на который она всерьез не решилась бы, но тщательно прорабатывала его внутри себя, чтобы не отравиться этой серьезностью; но даже и понарошку ей не удалось высмотреть ни единого шанса, что она и отметила с неискренним актерским разочарованием.
Вот так же ей всегда хотелось стать певицей, и она представляла себе, как станет певицей и будет безумствовать на сцене, в цветных огнях, коллекционировать фанатов и любовников, — но не делала ничего для того, чтобы изменить сложившийся ход вещей, и оставалась студенткой филфака, потому что «уплачено». У нее был не очень приятный, но запоминающийся голосок, и иногда под гитару она пела что-то из Дианы Арбениной, и это все.
Сейчас ей предстояло сыграть какую-то важную роль, а это почти то же самое, что петь со сцены, так она себе представляла. При этом ей, повторяю, хотелось понарощ ку сбежать, чтобы ее искали, чтобы ее необходимость, незаменимость, особость стала, наконец, ясна всем… Двое молчаливых охранников, похожих как близнецы, обнаженные по пояс, лоснящиеся, — услужливо помогали ей, но и поторапливали — нужно было начать все к сроку. Голая, только намазанная каким-то зеленым травяным маслом (как Маргарита, с удовлетворением думала она), Вика не чувствовала себя голой, поскольку это был сценический костюм, а его надо было носить хотя бы для того, чтобы умакнуть ту черную суку мордой в дерьмо. И хорошо бы еще пяткой аккуратно наступить ей на затылок, между косичек этих дурацких, и надавить.
В темноте и холоде, только при свете двух чадящих факелов, ее возвели на невысокий помост, над которым косо висело словно совсем без опоры огромное деревянное колесо с девятью спицами. Под звуки, напоминающие вой флейты и далекий бой барабана, ее привязали к ободу колеса — за лодыжки широко раздвинутых ног и за вытянутые вверх и в сторону руки. Сразу стало очень холодно. Вой приблизился, барабаны били над каждым ухом…
И вдруг ей почему-то стало страшно.
— На крыше, — сказал Артур, подняв пистолет и показывая стволом куда-то вверх.
— Не отвлекаемся! Смотрим, как смотрели! — Я окинул взглядом своих; только Аська подняла было голову, но тут же вспомнила о дисциплине. И только после этого я сам посмотрел туда, куда показывал Артур.
— Что там было?
— Просто движение… Рассмотреть не успел, очень быстро… появилось и исчезло…
— Большое?
— Н-не очень… Но больше кошки.
— Продолжаем движение. Артур смотрит вверх.
Мы дошли до перекрестка и повернули к парку. Никто нас не побеспокоил.
Эта улица называлась Вязовой, хотя ни одного вяза на ней не было, и только несколько низких, но очень толстых пней на лужайках перед домами говорили о том, что когда- то эти исполины тут действительно росли. Позже из пней сделали столы, эстрадки, детские площадки — в зависимости от обширности предоставившейся гладкой поверхности. Сейчас все лужайки были завалены всевозможными домашними вещами — будто из домов, как из коробок, торопливо выкидывали лишнее, что-то отыскивая…
Дома на Вязовой стояли плотно, участок к участку, а иногда и стена к стене — так что собака там протиснуться еще могла, а человек уже нет; но местами проходы были сравнительно широкие, они вели в глубь застройки, где тоже стояли дома; проходы эти обсажены были или жестким колючим кустарником с крошечными почти черными кожисто-лаковыми листочками, или жимолостью с россыпями оранжевых ягод, или простой акацией. Странно, но трава была высокой, густой и совершенно иссушенной.
— Что наверху? — спросил я.
— Больше не появлялось, — сказал Артур.
— Не расслабляйся…
Примерно на полпути до парка был ресторанчик с верандой. Названия его я никак не мог запомнить, зато хорошо помнил вывеску: кот и пес, выдирающие друг у друга огромную щучью голову. Тротуар перед верандой ресторанчика был чуть шире, и на него иногда выставляли маленькие столики на двоих…
Мы еще не поравнялись с ресторанчиком, а я вдруг почувствовал прилив тревоги.
— Стоп, — сказал я, и все остановились мгновенно.
Какой-то нехороший скрип — вот что привлекло мое внимание. Я ждал, когда он возобновится. Ага. Это вывеска. Только теперь это были не кот и пес. Это был огромный щучий череп из моего давнего сна…
Под ногами светилась трава, а где не было травы, переливались подземным светом прозрачные камни. Я что-то мучительно искал…
Потом мне приснилось кантеле Вяйнямейнена, сделанное им из черепа гигантской щуки, от звуков которого все люди кругом падали на светящуюся землю и засыпали. Только я один мог сопротивляться этому чудовищному зову сна. Слепой череп щуки размером с танк висел невысоко над землей, поворачиваясь из стороны в сторону, ловя меня раструбом открытого зубастого рта. Я достал гранату, но она песком рассыпалась в руке. Никакое оружие я не мог удержать…
Я сорвал с ремня гранату — свето — шумовую, но других не было — и метнул ее на веранду ресторанчика, за деревянную загородку.
— Глаза закрыли!
Долбануло страшно. Когда попадаешь под СШГ в помещении, вообще на минуту-другую перестаешь понимать что-либо, я уж не говорю о слышать и видеть. Но и здесь так вмазало по перепонкам, что голова загудела, как большой барабан похоронного оркестра. Что-то черное и бесформенное подлетело там, на веранде, и даже сквозь звон в голове донесся вой. Я припал на колено и дал несколько очередей сквозь загородку. Полетели щепки. Там что-то металось — загородку трясло от ударов. Я поменял магазин и, держа автомат плашмя, чтобы ствол не задирало, а вело вбок, — дал длинную очередь вдоль всей загородки и тут же снова поменял магазин. Там все затихло, потом донесся затихающий вой, и тонкая шерстистая лапа с двумя кривыми когтями на конце приподнялась над загородкой и упала, когтями зацепившись за перила…
