рядом с сияющей гондолой, набитой шелковыми подушками, – гондолой Птолемея Тимея. У меня возникает совершенно детское желание запрыгнуть на борт и скинуть все подушки в Марелюче. Однако, изо всех сил стараясь вести себя с достоинством, я откладываю месть на будущее.
Напряжение настолько велико, что в животе перекатываются виноградины, которые меня заставила съесть Имоджен.
– Синьорина Росси. – Габриэле склоняет голову.
– Синьор Мориати. – Я задираю подбородок.
В отличие от Таво, Габриэле не требует, чтобы я обращалась к нему его новым титулом: командор.
Подобрав полы гладкого золотистого платья, сделанного из смеси шелка и блестящего шифона, я поднимаюсь на борт военного судна, не приняв протянутой руки. Затем устраиваюсь в задней части лодки вместе с Сиб и мрачной Имоджен.
Хотя Имоджен и не самая страшная из воронов, с которыми мне довелось столкнуться, от нее исходят волны опасности, и рада, что не являюсь ее врагом. Когда сероглазый капитан уводит нас от Тарекуори, Габриэле, не побоявшись жуткого ворона, встает рядом со мной.
– У тебя стальные сиськи, Фэллон, – бормочет он.
Поскольку он не смотрит на мое декольте, я предполагаю, что выражение образное.
– Потому что я вернулась?
– Ты знаешь, сколько народу желает твоей смерти?
– И ты желаешь моей смерти?
– Было бы очень удобно, но нет. Не желаю. Благодаря тебе я стал командором Люче. – Ему на лоб падает светлая прядь, он заправляет ее обратно за остроконечное ухо. – Зачем ты вернулась? Разве твой крылатый король плохо с тобой обращался?
– Я вернулась, потому что всю жизнь провела в Люче. Тут мой дом.
Перед глазами всплывают оскверненные стены моего дома. Я моргаю, прогоняя образы, и сосредоточиваюсь на мощной фигуре изумрудного змея, который прыгает в пене, оставляя за собой наше судно, как ребенок, играющий в классики.
На руках солдат сверкают магические нити, тем не менее ни один не спешит обдать зверя огнем. Если кто-то хотя бы попытается, никакие боги меня не удержат…
– Зачем ты их пробудила? – Платиновый взгляд Габриэле прикован к облаку из гигантских воронов над нами.
Не желая рассказывать ему о своем глупом стремлении воплотить в жизнь пророчество, я говорю:
– Потому что хотела встретиться с отцом.
– Он среди воронов, следующих за нами?
– Нет, он ищет мою мать.
– Шаббинку?
Я не утруждаю себя ответом.
Он опускает взгляд на кобальтовую линию разлома, которая проходит от Тарекуори до Изолакуори.
– Не знал, что вороны умеют плавать.
– Плавать? Полагаю, они умеют держаться на плаву и грести веслами, но летают гораздо лучше. Какое отношение плавание имеет к моей матери?
– Я слышал, ее убила Мериам, прежде чем Марко и Юстусу удалось ее поймать. Слышал, она бросила обескровленное тело собственной дочери в Филиасерпенс.
Я смотрю на разлом на дне океана.
– Неправда. – Сердце бьется так сильно, что каждый удар ощущается пинком под ребра. – Мериам ее телепортировала.
– Куда-то в Люче?
– Отец пока ее не нашел.
А может он продвинулся в своих поисках?
Я бросаю взгляд на Имоджен в надежде на ответ, но ее внимание приковано к золотому понтону, мерцающему, как и весь королевский остров.
Полагая, что Лоркан находится поблизости – в той или иной форме – или, по крайней мере, подслушивает, как обычно, я спрашиваю его о последних новостях. Он не отвечает, и я заключаю, что он либо не слушает – в кои-то веки, – либо не знает.
Когда гондола замедляет ход, Габриэле спрашивает:
– Разве барьер не притягивает шаббинскую кровь?
– Притягивает. – Поверхность Марелюче настолько безмятежная, что кажется, будто по ней прошлись раскаленным утюгом.
– Значит, она должна быть в Шаббе.
– Ее там нет. – Я поворачиваюсь к статному фейри. – Лоркан предполагает, что Мериам заблокировала ее магию.
– Как и твою?
– Мериам не блокировала мою магию. Это сделала мама. – Или другая шаббинская ведьма. Может, все-таки Мериам?
Лор так и не сказал, кто лишил мою кровь магии. Впрочем, я и не спрашивала.
Кто заблокировал мои силы, Лор?
Я жду его ответа.
И жду.
Когда мы причаливаем, ответа от небесного короля по-прежнему нет. Я заключаю, что он слишком далеко или занят. Возможно, в Глейсе, обхаживает свою принцессу и ее отца. В конце концов, он женится не только на женщине, но и на ее королевстве.
Подумать только, она станет королевой Люче… Ну, значительной части земли. И будет носить титул, который когда-то надеялась заполучить я.
– Скажи, Габриэле, зачем меня вызвали?
– На дипломатический обед. – Голос Данте притягивает мой взгляд к понтону, где он стоит, подобно святому фейри, в своей золотой тунике и лучистой короне.
Ну вот, а я-то думала, что он выберет более скромный наряд, чем у братца.
– Доброе утро, Маэцца.
– Утро пришло и ушло, Фэллон. Прямо как твоя бабушка. – Золотые гво́здики, некогда украшавшие его заостренные уши, сменились черными бриллиантами… или же это обработанный обсидиан?
– Слышала.
Он не подходит ближе и не протягивает мне руки. С другой стороны, с чего Данте предлагать мне руку? Теперь он король, а короли никому ничего не предлагают.
Полагаю, Лоркан сейчас бы укорил меня за слишком строгое суждение о королях, но он не жалуется. Он не произносит ни слова, что напоминает мне ночь в Тареспагии, когда его голос исчез из моего сознания на мучительно долгие минуты. Тогда меня охватил ужас от мысли, что с ним что-то случилось. Сейчас внутрь проникает тревога.
Вдруг меня привезли сюда потому, что Данте пронзил своего врага колом и теперь хочет расправиться со мной? Надо было послушать друзей и остаться в Монтелюче!
Впрочем, чего это я? Если бы Лора обратили в камень, то и его народ тоже, а пока никто из них не превратился в статую.
Тем не менее я пытаюсь почувствовать его сердцебиение. Только не получается настроиться на его пульс. Я было собираюсь спросить Имоджен, от которой исходит дым, словно она вот-вот превратится в птицу, но вовремя вспоминаю, что вопрос раскроет правду о нашей связи. А может, все вороны способны почувствовать сердцебиение своего короля? Я решаю исходить из предположения, что с ним все в порядке, раз уж с неба не падают каменные птицы.
– Вот так корабль! – Сиб указывает на гигантское белое судно с флагом Неббе. Корпус блестящий и белый, словно его сделали из мрамора и отполировали; только камень ушел бы на дно, даже если бы целый флот воздушных фейри держали его на плаву. – Сколько ж слоев краски потребовалось нанести, чтобы он стал таким белоснежным?
– Нисколько. – Габриэле глазеет на корабль таким же взглядом, как Таво разглядывал ночных бабочек в «Дне кувшина». – Он сделан из материала, произведенного
