Джордан содрогнулся, потом кивнул.
– Ученики везде бегали. Даже некоторые учителя. Убивали… кусали… выкрикивали какую-то белиберду… Я спрятался в одной из оранжерей.
– А я на чердаке этого самого дома, – добавил директор. – Наблюдал из маленького окошка за тем, как кампус… кампус, который я люблю, в полном смысле этого слова превратился в ад.
– Большинство из тех, кто не умер, убежали в центр города, – подхватил Джордан. – Теперь многие из них вернулись. Туда, – он мотнул головой в сторону поля для соккера.
– И к чему все это нас подводит? – спросил Клай.
– Думаю, вы знаете, мистер Ридделл.
– Клай.
– Хорошо, Клай. Я думаю, случившееся здесь – не временная анархия. Я думаю, это начало войны. Она будет короткой, но крайне жестокой.
– Не кажется ли вам, что вы преувеличиваете…
– Нет. Пока я основываюсь на собственных наблюдениях, моих и Джордана. У нас здесь большое стадо, за которым мы имеем возможность понаблюдать. Мы видели, как они уходят и приходят, а также… скажем, отдыхают. Они перестали убивать друг друга, но продолжают убивать людей, которых мы классифицируем, как нормальных. Я называю это войной.
– Вы своими глазами видели, как они убивают нормальных? – спросил Том. Сидевшая рядом с ним Алиса открыла рюкзачок, достала «бэби найк», сжала в руке.
Директор печально посмотрел на Тома.
– Видел. К сожалению, должен сказать, что видел и Джордан.
– Мы ничем не могли помочь, – из глаз Джордана потекли слезы. – Их слишком много. Это были мужчина и женщина, понимаете? Я не знаю, что они делали в кампусе, когда уже начало темнеть, но они, конечно же, не подозревали о существовании Тонни-Филд. У нее болела нога. Он помогал ей. Они нарвались на двадцать этих, возвращавшихся из города. Мужчина пытался ее нести, – у Джордана задрожал голос. – Сам он, возможно, смог бы от них уйти, но с ней… он добрался только до Хортон-Холл. Это одно из общежитий. Там упал, и они их настигли. Они…
Джордан резко повернул голову и ткнулся лицом в пиджак старика, на этот раз темно-темно-серый. Большая рука директора, поглаживала шею и спину Джордана.
– Они, похоже, знают своих врагов, – директор словно размышлял вслух. – Возможно, эта информация содержалась в первом послании, как, по-вашему?
– Возможно, – согласился Клай. Такое предположение, увы, не противоречило здравому смысле.
– А насчет того, что они делают ночью, когда лежат неподвижно, с открытыми глазами, слушая музыку… – директор вздохнул, вытащил носовой платок из одного из карманов пиджака, буднично так вытер глаза мальчика. Клай видел, что он очень напуган, но совершенно уверен в выводе, к которому уже пришел. – Я думаю, они подзаряжаются.
– Вы заметили красные огоньки? – спросил директор голосом лектора, который будет услышан в самом дальнем уголке аудитории. – Я насчитал как минимум шестьдесят бум…
– Тихо! – прошипел Том. Едва сдержался, чтобы не закрыть ладонью рот старика.
Директор спокойно посмотрел на него.
– Разве вы забыли, что я говорил прошлой ночью про «музыкальные стулья», Том?
Том, Клай и Ардей стояли у турникетов, арка, ведущая к Тонни-Филд, находилась у них за спинами. Алиса и Джордан, по взаимной договоренности, остались в Читем-Лодж. Над футбольным полем подготовительной школы звучала джазовая аранжировка песни «Девушка из Ипанемы». Клай подумал, что для мобилопсихов это, должно быть, самая крутая музыка.
– Нет, – ответил Том. – Пока музыка продолжает играть, опасаться нам нечего. Я просто не хочу стать тем парнем, которому перегрызет горло страдающее бессонницей исключение из общего правила.
– Такого не будет.
– С чего такая уверенность, сэр? – спросил Том.
– Потому что, уж простите за маленький литературный каламбур, то, что мы видим, нельзя называть сном. Пошли.
Он двинулся вниз по бетонному пандусу, по которому игроки когда-то выходили на поле, заметил, что Клай и Том не решаются сдвинуться с места, выжидающе посмотрел на них.
– Обрести новые знания без риска невозможно, а в сложившейся ситуации знания, я бы сказал, решающий фактор. Пошли.
Они последовали за постукиванием его трости вниз по пандусу, к футбольному полю. Клай шел чуть впереди Тома. Да, он видел горящие индикаторы питания бумбоксов, установленных по периметру. И их действительно было порядка шестидесяти-семидесяти. Больших переносных стереопроигрывателей, разделенных десятью или пятнадцатью футами. И вплотную к каждому лежали тела. От вида этих тел, залитых лунным светом, глаза лезли на лоб. Не наваленных друг на друга – каждое занимало свой клочок травы, но лежали они вплотную, не пропадало ни единого квадратного дюйма. А с учетом переплетенных рук создавалось ощущение, все поле покрыто бумажными куклами, уложенными ряд за рядом, а музыка поднималась к темному небу («Вроде той, что обычно слышишь в супермаркете», – подумал Клай). Поднималось и кое-что еще: запах грязи, гниющих овощей и фруктов, немытых тел и человеческих испражнений.
Директор обошел футбольные ворота. Их оттащили от поля, перевернули, сетку порвали. Здесь, у границы человеческого моря, лежал мужчина лет тридцати, с ранками от укусов на одной руке, поднимающимися к рукаву футболки с надписью «NASCAR». Ранки воспалились. В пальцах правой руки он держал красную бейсболку, которая заставила Клая вспомнить о крошечной кроссовке Алисы. Мужчина тупо смотрел на звезды, а Бетт Милдер вновь запела о ветре под ее крыльями.
– Привет! – хрипло и пронзительно воскликнул директор. Приставил набалдашник трости к животу мужчины, давил, пока мужчина не пернул. – Привет, я говорю!
– Прекратите! – буквально простонал Том.
Директор, поджав губы, удостоил его пренебрежительного взгляда, потом всунул набалдашник трости в бейсболку, которую держал мужчина. Двинул тростью. Бейсболка отлетела на десять футов и приземлилась на лицо женщины средних лет. Клай, словно зачарованный, наблюдал, как бейсболка чуть соскользнула, и из-под нее показался один раскрытый, немигающий глаз.
Мужчина, словно в замедленной съемке, приподнялся, пальцы, совсем недавно державшие бейсболку, сжались в кулак. Мужчина вновь упал на траву и затих.
– Он думает, что все еще держит ее, – прошептал Клай.
– Возможно, – ответил директор, безо всякого интереса. Ткнул тростью в одну из воспалившихся ран. Должно быть, боль была страшная, но мужчина не отреагировал, продолжал смотреть в небо, а Бетт Мидлер передала эстафету Дину Мартину.[85] – Я могу пробить тростью его шею, но он не попытается меня остановить. И лежащие рядом не поднимутся на его защиту, хотя днем, я в этом не сомневаюсь, разорвали бы меня на куски.
