— Как ты могла!
— Ты не оставил мне иного выбора, Джим. Ты позволил этим записям поедать тебя живьем. Поэтому я от них избавилась. Ты собирался дать им возможность погубить твою жизнь. А я не могла находиться рядом и смотреть на это. Но теперь дело сделано. Их нет, так что тебе остается примириться с тем, что ты узнал, прийти в себя и продолжать жить. Тебе придется признать, что ты почувствуешь облегчение, если этих записей не будет все время при тебе, если ты перестанешь непрестанно возвращаться к ним, выискивая какую-нибудь ошибку, доказывающую их несостоятельность.
Она была права. Холодная логика ее рассуждений делала свое дело, она смягчала его гнев, но не избавляла от него. В конце концов, это были его записи. Его наследство.
— Ладно, — сказал он. — Их нет… Ладно… ладно.
Повторяя это слово, он ходил по кухне небольшими кругами. Его чувства приводили в беспорядок его мысли. Он не мог отделить их друг от друга. Он был уверен, что, если бы речь шла о чужой проблеме, он оставался бы спокойным, хладнокровным и здравомыслящим.
Но речь шла о нем самом!
— Я сделала это ради тебя, Джим, — сказала Кэрол.
Он посмотрел ей в глаза и увидел в них любовь.
— Я знаю, Кэрол, знаю. — Но что он в действительности знал? В чем он мог быть теперь уверен? — Мне… мне нужно во всем разобраться. Это не займет много времени. Я должен пройтись.
— Не собираешься ли ты опять побывать в этом особняке?
— Нет, просто пройдусь. Я даже не выйду из дворика… Я не собираюсь никуда сбегать. Я просто должен побыть один. Недолго. Я просто…
Он открыл дверь кухни и вышел в задний дворик. Снаружи было холодно, но он этого почти не замечал. Кроме того, он не мог заставить себя вернуться в дом за курткой. Пока не мог. Проходя вдоль боковой стены дома, он заметил, что крышка люка водопроводного колодца сдвинута. Он поставил ее на место и продолжал свой путь.
Когда дверь закрылась, Кэрол облокотилась о плиту, стараясь удержать слезы. Никогда в жизни ей еще не приходилось вести такой тяжелый разговор.
Но он принесет результаты. Иначе быть не может!
Прошлой ночью она не спала ни минуты. Час за часом лежала и думала, как ей поступить. Рыдая, просить у него прощения за то, что она выбросила записи, и тысячу раз обещать, что она искупит свою вину? Или ей нужно лишь извиниться, признать, что она не права, и предоставить ему самому справиться с тем, что на него обрушилось? Так сказать, бросить мяч на его сторону корта?
Сердце подсказывало ей легкий путь, толкало броситься к люку и принести обратно эти проклятые записи. Она не хотела ссоры, которой конечно же не миновать утром. Но ей придется пойти на это. Дело было слишком важным, чтобы отступать.
Она выбрала второе. И все прошло нелегко. Боль и укор, которые она прочитала в его глазах, требовали от нее всей силы воли, чтобы не сказать ему, где спрятаны записи. Но она справилась, не поддалась искушению обнять его, приласкать и прошептать, что все будет хорошо. Вместо этого она толкала его, всячески побуждала снова стать хозяином своей жизни.
Добьется ли она этого? Она надеялась, что добьется. Надеялась, что сделала правильный выбор.
Впившись в ладони ногтями, Кэрол сидела в гостиной в напряженном ожидании, когда раздался звук открываемой задней двери. Это был Джим. Он вышел из кухни и стоял в гостиной, оглядывая комнату, но избегая смотреть на Кэрол. Наконец, засунув руки в карманы джинсов, он подошел к месту, где она сидела, и опустился рядом на кушетку. Она обратила внимание на то, что он не брит. Какое-то время он молчал, глядя прямо перед собой.
Кэрол смотрела на его измученное лицо, ей ужасно хотелось дотронуться до него, обнять. Но она сдерживала себя, ожидая, чтобы он сделал первый шаг.
Наконец, когда напряжение достигло такой степени, что она готова была закричать, он заговорил.
— Тебе не следовало выбрасывать эти записи, — сказал он, все еще уставившись в одну точку.
— Я должна была, — ответила Кэрол как можно мягче. — Я не имела права, но я должна была.
Помолчав, он продолжил:
— Я обдумал то, что ты сделала. Полагаю, что ты поступила правильно и очень, очень мужественно.
Она дотронулась до его руки у локтя и провела по ней вниз. Когда она коснулась его пальцев, он схватил ее ладонь.
— Но никто из нас не сумеет вычеркнуть из памяти то, что мы узнали из этих записей. Это останется, как клеймо. Это… — Его голос сорвался, и он сглотнул. — Не правда ли, получилось забавно? Я провел все эти годы в попытках выяснить, кто я такой, а теперь я должен выяснить, что ятакое.
Кэрол увидела, как по щеке его скатилась слеза, и сердце ее сжалось от боли за него. Она притянула его голову к себе на плечо.
— Ты — мой Джим. Вот кто и что ты. Для меня ничем и никем другим ты и не должен быть.
Джим зарыдал. Она никогда не видела его плачущим и тесно прижала его к себе; сердце щемило от непривычного зрелища. Наконец он выпрямился и отстранился от нее.
— Прости, — сказал он, всхлипывая и вытирая глаза. — Не знаю, что это меня повело.
— Все в порядке, правда же.
— Просто это такой шок! У меня внутри как будто все разорвалось. Не знаю, за что взяться. Совсем не хотел плакаться тебе в жилетку.
— Не говори глупостей. За эти последние несколько дней ты пережил муки ада. Ты имеешь право так вести себя.
— Ты действительно думаешь, что… когда говоришь, что случившееся ничего не значит? То есть значит страшно много для меня, но почему-то не имеет никакого значения для тебя?
— Оно ничего не меняет. То, что у нас было раньше, есть и теперь, если ты готов оставить все как есть.
Он обвел глазами ее лицо.
— Ты ведь правда так думаешь?
— Разумеется! Если бы я так не думала, записи все еще находились бы здесь, а меня бы уже тут не было.
Он впервые за все время улыбнулся.
— Да, ты, пожалуй, права. — И он схватил Кэрол за руку. — Кэрол, если я смогу тебе поверить, не отказывайся от своих слов. А я думаю, что смогу. Чем больше я об этом думаю, тем сильнее убеждаюсь в том, что ты была права, когда решила избавиться от этих бумаг.
— Слава Богу! Я боялась, что ты никогда мне этого не простишь, — искренне призналась Кэрол.
— Я тоже так думал. Но теперь я понимаю, что нужно продолжать жить, как раньше. Я не могу допустить, чтобы то, что я узнал, поработило меня. О том, что было, знаем только мы с тобой. Я могу продолжать жить, зная об этом. Я могу приспособиться к… тому, кто я.
В этот момент Кэрол решила, что только через много-много времени она расскажет ему, где спрятаны дневниковые записи.
