«…Мясо… никакого вкуса., нужно поесть, епископ говорит, нужно поесть… Ее глаза… она знала… О чем они говорят?.. Нужно прервать их…»
— …Проект центральной части, нечто вроде подготовленного для визита Папы в парк Феникс в Ирландии… Ошеломительная простота…
«…Не могу проглотить… мясо… не могу проглотить… О, Боже!., оно разрастается… мясо растет… у меня… в…»
— Святой отец!
Делгард встал со своего места, его стул со стуком упал на пол. Монсеньер устремился к задыхающемуся священнику, встревоженный синеватой краснотой его лица и сдавленными звуками из разинутого рта.
Фенн бросился вокруг стола.
— Он задыхается! — крикнул он. — Ради бога, он чем-то подавился!
«…Заполняет меня… не дает дышать… растет, растет!..»
Отец Хэган судорожно бился на стуле, хватаясь руками за горло. Он пытался что-то сказать, пытался крикнуть, но слова сдерживал разбухший в глотке кусок мяса. Священник упал на стол, опрокинув бокал с вином, ножи и вилки подскочили от удара. Тарелка слетела на пол, когда Хэган выпрямился и, свалившись на спинку стула, издал страшный хрип в попытке глотнуть воздуха.
— У него сердечный приступ! — крикнул епископ Кейнс. — У него слабое сердце. Быстро! У кого есть таблетки?
— Нет, он подавился! — настаивал Фенн. — Наклоните его, и я стукну его по спине!
Делгард схватил судорожно корчащегося священника, и Фенн кулаком ударил его промеж лопаток. Отец Хэган неистово дернулся и издал рыгающий звук. Фенн ударил его снова.
— Бесполезно, оно застряло! — сказал Делгард.
— Я вызову скорую! — Саутворт выбежал из зала, радуясь, что избавился от зрелища агонии.
— Говорю вам, это сердечный приступ! — сказал епископ Кейнс.
— Ладно, положим его на спину и откроем ему рот. — Приложив руку ко лбу Хэгана, Фенн откинул священника на спинку стула. Монсеньер Делгард взялся рукой за подбородок и еще шире открыл коллеге рот. Священник попытался вырваться; мука, стремление наполнить горящие легкие воздухом, были невыносимы.
Фенн заглянул в открытый рот, в самую темноту горла.
— Там что-то есть, я вижу!
Он засунул пальцы в горло священнику, нащупывая, но не в силах достать застрявший предмет. Делгарду пришлось напрячь все свои силы, чтобы не дать Хэгану скатиться на пол.
— Мне не достать! Боже, мне не достать!
«…Руки… Руки на мне… не могу… не вдохнуть… Помоги мне, Господи!.. Глаза, ее глаза…»
Мышцы его горла судорожно сокращались, но кусок мяса не выходил, а только застревал глубже. И становился все больше.
Тело священника изогнулось в пароксизме страха, боли, удушья. Он упал на пол, схватившись за двоих людей, которые пытались спасти ему жизнь.
— Опустите ему голову! Может быть, так мы вытряхнем его…
«…Бесполезно… Слишком поздно… О Боже, какая боль!., в груди… в руках… О Господи, нужно им сказать!..»
— Я понял, понял! Держите его, я могу…
Священник закричал, но этот звук был просто мучительным хрипом, сдавленным воплем смертельного страха. Его тело дико сотрясалось, лицо посинело…
«…В руки Твои…»
…В его глазах отразился страх приближающейся смерти…
«…Предаю…»
Из горла продолжали вырываться булькающие хрипы…
«…Дух мой…»
…Которые затихли через несколько секунд после того, как Хэган умер…
«…Помилуй меня…»
Блеснул ли Бога светлый взор
На склоны наших мест туманных,
Чтоб встал здесь Иерусалим
Средь этих мельниц окаянных?
Уильям Блейк. «Иерусалим»
Холодно. Черт, как холодно, аж задница стынет!
Фенн запер дверь машины и поплотнее запахнул куртку. Пока он вставлял ключ в замок, от пара изо рта на боковом стекле возникло мутное пятно. Фенн выпрямился и посмотрел на церковь.
На этот раз при входе в церковный двор не толпились журналисты. Вероятно, прошедшие накануне похороны временно уняли их аппетит.
Фенн поплелся к воротам Давно никем не топтанная обочина заросла жесткой, колючей травой. Под ногами хрустел щебень с острыми зазубренными краями. Одинокая фигура настороженно наблюдала за приближением Фенна.
— С холодным утром, — поздоровался он.
Человек кивнул.
— Я Фенн, из «Брайтон ивнинг курьер», — сказал репортер, подойдя к воротам.
— Я вас знаю, — ответил мужчина, добровольно прислуживавший в церкви Святого Иосифа, — но лучше все же увидеть ваше журналистское удостоверение.
Фенн полез за бумажником, пальцы успели окоченеть от холода. Он раскрыл бумажник и показал удостоверение. Человек удовлетворенно хмыкнул.
— Я к монсеньеру Делгарду.
Человек отворил ворота.
— Да, он говорил.
Фенн шагнул внутрь.
— Утро нынче не очень хлопотное.
Человек тщательно запер ворота и посмотрел на репортера.
— Толпа появится позже. Большинство отправились в монастырь. — Он достал носовой платок и высморкался.
— Я проезжал мимо, там кое-кто собрался, но совсем немного.
— Наверное, насосались вчера Пиявки. — Служитель посмотрел на Фенна без всякого выражения.
— Вы хорошо знали отца Хэгана? — спросил тот, не обращая внимания на грубость.
— Добрый был человек. Хороший человек, труженик. Наверное, это его и доконало, с его-то слабым сердцем Нам его не хватает.
Фенн двинулся дальше, а мужчина у ворот все качал головой и сморкался.
Репортер подошел к дому священника, и дверь ему открыл молодой монах, которого он раньше или не видел, или не замечал. Теперь в церкви Святого Иосифа таких было несколько — они работали клерками, секретарями, просто присматривали за приходящими.
Монах улыбнулся и проговорил с мягким ирландским акцентом:
— Мистер Фенн? Монсеньер Делгард в церкви. Позвать его?
— Ничего, я пройду сам.
Фенн повернулся и пошел к церкви, а молодой человек несколько мгновений смотрел ему вслед, прежде чем закрыть дверь.
Репортер поежился. На фоне старых стен отчетливо было видно, как мгла вихрится вокруг разбитых, позеленевших надгробий. Фенн знал, что на другой стороне, в уединенном месте кладбища, рядом с внешней стеной появилась свежая могила, и ему совершенно не хотелось ее видеть. Зрелище того, как гроб с телом отца Хэгана опускают в яму, взволновало его так же, как во время похорон родителей, которые оба умерли в течение одной недели: мать от рака, а отец, как и священник, от сердечного приступа Когда могилу закапывали, Фенн ощутил, будто земля действительно окончательно поглотила жизнь, а момент смерти был лишь первой фазой этого. Репортер знал и других, кого постигла преждевременная кончина (впрочем, смерть всегда кажется преждевременной, даже когда настигает стариков — не многие постоянно готовы к этому), но никогда она не влияла на него таким образом. С отцом и матерью это еще можно было понять, поскольку они умерли, когда он был еще подростком, и взаимная привязанность между родителями и сыном не успела дать трещину; но священник был почти совсем незнакомым, он как будто даже недолюбливал Фенна. Возможно, утрата казалась такой большой оттого, что репортер пытался спасти Хэгану жизнь и это не удалось. Но все равно поделать было ничего нельзя, так как посмертное вскрытие показало, что отец Хэган умер от сердечного приступа Кусок мяса, которым он подавился, возможно, послужил причиной для паники, но он был не таким большим, чтобы вызвать удушье. Так почему же к чувству утраты примешивалось и чувство вины? Фенн не мог ответить себе на этот вопрос.
