Двери церкви были закрыты, и он повернул тяжелое железное кольцо на одной створке, чтобы открыть ее. Стоял жестокий холод, но внутри было еще холоднее. Закрыв за собой дверь, Фенн направился к алтарю, к сидящей перед ним черной фигуре.
Когда репортер подошел, монсеньер Делгард не обернулся, его глаза были устремлены на витражное окно над алтарем, но взор обращен внутрь себя.
Фенн сел рядом со священником.
— Монсеньер Делгард?
Священник продолжал неотрывно смотреть на окно.
— Что здесь происходит? — проговорил он, и слова предназначались не репортеру.
— Простите?
Священник заморгал и посмотрел на пришедшего:
— Я не понимаю, что происходит в этой церкви, мистер Фенн. Я не понимаю, почему умер отец Хэган, почему он так чего-то боялся.
— Он боялся?
— Да. Он был смертельно напуган.
— Он был болен.
— Да, он был болен. Но дело не только в болезни. Что-то еще отнимало у него силы.
— Я не понимаю вас.
Священник вздохнул и опустил лицо к полу. Потом повернулся к репортеру.
— Вы верите в Бога, мистер Фенн?
Вопрос удивил Фенна и привел в некоторое замешательство.
— Думаю, что да Не уверен. Наверное, я не слишком много задумывался об этом.
— Все задумываются об этом, мистер Фенн. Вы боитесь обидеть меня, потому что я священник?
— Нет, дело не в этом Я действительно не уверен, вот и все. Я не могу поверить в какую-то великую фигуру Отца на небе, если вы это имеете в виду.
— Верить в это нет нужды. Было бы довольно наивно представлять Его таким образом. Тогда позвольте спросить вас: а вам не страшно не верить?
— Я полагаю, большинство людей не верят.
— Но вы?
— Считайте меня одним из толпы.
— Вы боитесь смерти из-за своих прошлых прегрешений?
— Нет. Я просто надеюсь, что, когда попаду туда, Он примет мои извинения. Послушайте, а какое отношение имеет это все к отцу Хэгану?
Взгляд монсеньера снова обратился на алтарь.
— Он был верующим, священником, поистине добрым человеком; и все же он боялся смерти.
— Возможно, он хранил в душе тайны, о которых вы не знали.
— Да, у всех у нас есть постыдные тайны. Обычно они тривиальны; важны — и постыдны — не они, а мы сами. Странно, накануне его смерти я слышал его исповедь и знаю, что ему было нечего бояться.
Фенн пожал плечами.
— Достаточно самой смерти. Это большой прыжок, и нет никакой гарантии, что мягко приземлишься. И что вообще приземлишься. Не важно, как сильно веришь. Сколь ни глубока твоя вера, никаких гарантий быть не может, верно?
— Это не совсем так, мистер Фенн, но я понял вашу мысль.
— Так что когда дело дошло до этого, отец Хэган был таким же, как и все мы: он боялся муки и опасался Великого Момента Истины.
— Отец Хэган боялся того, что оставит здесь.
Фенн в замешательстве посмотрел на Делгарда.
— Он боялся того, что происходило в этой церкви. — Высокий священник снова повернул лицо к репортеру, опершись локтем на спинку скамьи и сцепив длинные пальцы. — Знаете, после первого так называемого чуда он почти не спал. Почему-то он больше не чувствовал себя в безопасности на территории собственной церкви.
— Я замечал, что с каждой следующей нашей встречей он выглядел все хуже и хуже. Но я отнес это на счет обычного заболевания.
— Впервые вы встретились с ним, когда обнаружили девочку в поле, так?
— Да. И тогда он уже не представлял собой образец здоровья. Но, как я уже сказал, с каждым разом он выглядел все хуже. Я решил, что это результат оказываемого на него давления.
— Боюсь, еще до того он испытывал тяжелый душевный стресс. Пока я жил здесь, мы вели долгие споры о церкви Святого Иосифа, о девочке, Алисе Пэджетт, и ее видениях. И о самом отце Хэгане. Он был несчастным человеком.
— И его… м-м-м… назначение в Холлингбурн имело какое-то отношение к его несчастью?
Черты Делгарда заострились.
— Кто сказал вам это?
— Никто. Я просто вспомнил неловкое молчание на пресс-конференции, когда местный репортер спросил его об этом. Что там случилось? Или это страшная тайна?
Священник вздохнул.
— С вашей настырностью вы все равно рано или поздно это выясните. Все в прошлом, да и на самом деле это не так уж важно.
— В таком случае расскажите.
— Понятно, все должно остаться между нами.
— Разумеется.
Делгарда это удовлетворило. Если бы он отказался рассказать, Фенн заинтересовался бы еще больше, стал копаться и что-нибудь разузнал бы, а так он будет все держать в секрете — согласно заключенному несколько дней назад соглашению насчет информации «не для печати».
— Отец Хэган был молодым, новичком, когда его послали в Холлингбурн, — начал Делгард — Он сомневался в себе, но усердно трудился, стремясь научиться. И он был очень раним, восприимчив. — Делгард замолчал, и нетерпение Фенна возросло.
— Вы хотите сказать, что у него был роман с одной из прихожанок?
— Не совсем так. Не совсем роман, и не с одной из прихожанок. — Делгард печально покачал головой. — Он… он привязался к своему старшему священнику.
— О Господи!..
— Позвольте прояснить: это не включало никаких сексуальных контактов. Иначе оба они не остались бы священниками.
— Тогда почему?..
— Распространились слухи. Это было маленькое местечко, где всё замечают. Привязанность — глубокую привязанность — нельзя не заметить. Это привлекло внимание епископа той епархии, и он быстро вмешался, к счастью, пока ситуация не зашла слишком далеко.
— Простите за вопрос, но откуда вы знаете, что не зашла?
— Если бы это произошло, оба священника признались бы на исповеди.
— Вы очень высокого мнения о человеческой натуре.
— Они бы не солгали.
— И в результате отца Хэгана послали в другое место.
— Да. Другой священник — его имя не важно — покинул приход чуть позже. Я знаю, что случившееся мучило отца Хэгана на протяжении всей его духовной карьеры; мне также известно, что он больше не поддавался подобному искушению. Он с головой ушел в труды и молитвы.
— Но вина осталась с ним?
— Он был чувствительным человеком Я не верю, что он снял с себя вину.
— Ваша религия особенно любит такие вещи, не правда ли? — Фенн не смог скрыть злобу в голосе.
— Недоброе замечание, мистер Фенн, и несправедливое. Однако споры о теологических идеалах Римско-католической церкви в данный момент довольно неуместны. Давайте ограничимся темой об отце Хэгане и его страхе перед этой церковью.
