Она думала, что и на земле в картине лист был сухим. На картине стояло лето, но порой находишь прошлогодние листья в траве даже в июне.
Итак, нельзя сказать, что она сходит с ума.
Все эти предметы были здесь — рассыпанная по кухонному столику горстка насекомых, волос, цветов и травы.
Предметы.
Не сон, не галлюцинация, а реальные предметы.
И было еще кое-что — то единственное, в чем ей не хотелось признаться себе самой. Картина разговаривала с ней. Нет, не вслух, но тем не менее с первого мгновения, когда она увидела ее, та разговаривала с ней. На заднике картины было написано ее собственное имя — во всяком случае, вариант ее имени, — а вчера Рози потратила намного больше денег, чем могла себе позволить, чтобы ее прическа походила на прическу женщины с картины.
С неожиданной решимостью она всунула лезвие ножа под верхнюю часть рамы и отогнула вверх скобу. Если бы она столкнулась при этом с трудностями, то немедленно бы остановилась — это был ее единственный нож для чистки овощей, и она вовсе не хотела обломить лезвие. Но гвозди, скреплявшие раму, легко поддались, она сняла раму, левой рукой придерживая стекло, чтобы оно не упало на стол и не разбилось, и положила его рядом. При этом еще один мертвый кузнечик упал на стол. Мгновение спустя она уже держала в руках сам холст. Без рамы и прокладки он был около тридцати дюймов в высоту и около восемнадцати в ширину. Рози осторожно провела пальцами по давно высохшей масляной краске, чувствуя слои разной толщины, ощущая даже тонкие мазки, оставленные кистью художника. Это было очень интересное, слегка возбуждающее ощущение, но в нем не было ничего сверхъестественного; ее пальцы не скользнули сквозь поверхность в иной мир.
Тут впервые зазвонил телефон, который она купила вчера и подключила к розетке на стене. Звонок был включен на полную громкость, и его неожиданная пронзительная трель заставила Рози вздрогнуть. Ее рука непроизвольно напряглась, и палец едва не проткнул холст.
Она положила холст на кухонный стол и поспешила к телефону, надеясь, что-это Билл. Рози подумала, что если это он, нужно позвать его, чтобы вместе внимательно рассмотреть картину. И показать ему все находки, которые высыпались из нее.
— Алло?
— Алло, Рози? — раздался в трубке женский голос. — Это Анна Стивенсон.
— О-о, Анна! Привет! Как дела?
Из раковины раздалось настойчивое «тррр-тррр».
— Не очень хорошо, — ответила Анна. — Даже плохо. Произошло кое-что неприятное, и мне надо поговорить с тобой об этом. Это может не иметь к тебе никакого отношения — я всем сердцем надеюсь, что не имеет, — но может и иметь.
Рози села, напуганная даже сильнее, чем в тот миг, когда ощутила вздутие под задником картины.
— Что такое, Анна? Что случилось?
С нарастающим ужасом Рози выслушала то, что рассказала ей Анна. Закончив, та спросила, не хочет ли Рози прийти в «Дочери и Сестры» и, быть может, остаться у них на ночь.
— Я не знаю, — глухо произнесла Рози. — Мне нужно подумать. Я… Анна, мне надо позвонить сейчас еще кое-кому. Потом я перезвоню тебе.
Она повесила трубку, прежде чем Анна успела ответить, набрала 411, спросила номер телефона и, когда ей продиктовали номер, набрала его.
— Магазин, — раздался пожилой голос на другом конце.
— Добрый вечер, могу я поговорить с мистером Стэйнером?
— Я и есть мистер Стэйнер, — обрадованно ответил чуть хрипловатый голос. Рози на секунду растерялась, а потом вспомнила, что Билл лишь помогает своему отцу.
— Извините, — сказала она, и в горле у нее снова стало саднить. — Мне нужно поговорить с Биллом… Он дома?
— Подождите, мисс. — Раздались шуршание, щелчок, когда трубку положили рядом с аппаратом, а потом издалека: — Билли! Тебя спрашивает какая-то дама!
Рози закрыла глаза. Откуда-то очень издалека она слышала стрекот кузнечика в раковине: тррр-тррр.
Долгая, невыносимо долгая пауза. Слезинка вытекла из-под ее левого века и покатилась вниз по щеке. За ней последовала другая — из правого глаза. В голове завертелся обрывок старой песенки в стиле кантри: «Вот и скачки начались, твой рысак вперед выходит, а сердечко так болит…». Она вытерла слезы. Сколько же слез она уже пролила в этой жизни! Если индусы правы насчет переселения душ, то в своей предыдущей жизни она была каким-то водоплавающим.
На том конце взяли трубку.
— Алло? — раздался голос, который теперь ей снился.
— Привет, Билл, — произнесла она чужим голосом, даже не голосом, а еле слышным шепотом.
— Я вас не слышу, — сказал Билл. — Можете говорить в трубку, мэм?
Она не могла говорить в трубку — ей очень хотелось повесить ее. Но она не должна была это делать. Потому что если Анна была права, Билл тоже мог оказаться в беде — в большой беде. Если кое-кто сочтет, что он крутился слишком близко около нее. Она прокашлялась и попробовала снова:
— Билл? Это Рози.
— Рози! — вскричал он, судя по голосу, очень обрадованный. — Привет, как вы там?
Его искренняя радость привела ее в отчаяние. Ей показалось, что кто-то вертит ножом прямо в ее кишках.
— Я не смогу поехать с вами в субботу, — быстро проговорила она. Слезы теперь потекли сильнее, теплыми ручейками. — Я вообще не смогу с вами встречаться. Я была не в себе, когда решила, что смогу.
— Почему же не сможете? Господи, Рози! О чем вы говорите?
Замешательство в его голосе — не обида, которую она почти ожидала услышать, а подлинное замешательство, испуг, — подействовало на нее хуже, чем если бы это была обида. Она просто не могла больше вынести этот разговор.
— Не звоните мне и не приходите, — сказала она и вдруг с предельной ясностью увидела Нормана, стоящего напротив ее дома под проливным дождем, с поднятым воротником плаща. Уличный фонарь слабо освещал нижнюю половину его лица, — он стоял там, как не знающий пощады бандит из романа Ричарда Рейсина, от которого никуда не скроешься.
— Рози, я не понимаю…
— И это на самом деле к лучшему, — сказала она. Голос ее дрожал и начал прерываться. — Просто держитесь от меня подальше, Билл.
Она быстро положила трубку, на мгновение пристально вгляделась в нее, а потом вскрикнула, как подстреленная птица. Тыльными сторонами ладоней она сбросила телефон с коленей, тот полетел прочь на всю длину шнура и упал на пол. Зуммер в сброшенной трубке до странности напоминал стрекот кузнечиков, под который она засыпала в ночь с понедельника. Вдруг ей стал невыносим этот звук, она почувствовала, что, если ей придется слушать его еще полминуты, ее голова расколется. Она встала, подошла к стене, присела на корточки и выдернула вилку телефона из розетки. Когда она вновь попыталась встать, ноги не держали ее. Она уселась на пол, закрыла лицо ладонями и зарыдала. Кажется, у нее действительно не было другого выхода.
