— Я объясняю вам в последний раз. Мне известно, что вы больны и устали. Я обещаю, что посмотрю всех вас и сделаю для вашего выздоровления все, что смогу, но действие моей силы длится всего один час в сутки, и не больше. Это не в моей власти, поймите. Всего лишь один час в сутки. Понимаете? Сегодня этот час уже истек. Завтра я буду принимать с пяти вечера, и так же — в течение часа.
В задних рядах послышался шум.
— Это все, что я могу вам сейчас сказать. Обещаю, что завтра мы встретимся снова.
— Две недели тому назад вы говорили нам то же самое, а потом мы так и не видели вас до сегодняшнего дня! — раздался чей-то недовольный голос. — Не надо играть с нами в кошки-мышки!
— Может быть, мы подождем здесь, пока вы вернетесь? — поддержал его другой.
— Если вы будете надоедать мне, я вообще никогда не вернусь.
Воцарилось молчание.
— Итак, я приду завтра в пять часов.
Люди переглянулись, пошушукались и неохотно побрели к выходу. Конни заперла за ними двери и облегченно вздохнула.
— Мне не по душе эта толпа. Что-то в ней есть грязное и уродливое. Она и впрямь пугает меня.
— В отдельности каждый из них обычный человек.
— Может быть. Но когда они собираются вместе… По мере того, как исцелившиеся пациенты покидали приемную, остальные становились все более озлобленными, те, кто посильнее, отталкивали тех, кто послабее.
— Просто они так долго ожидали этого часа. А кроме того, они утомлены своими болячками. Когда избавление от болезни близко, каждая ночь кажется годом.
Конни покачала головой.
— Может быть, вы и правы. Да, кстати, — вспомнила она, когда Алан уже собирался уходить, — у моей мамы ужасные боли — артрит бедер. Если бы вы смогли…
— О чем речь! Приводите ее завтра.
Заперев двери, Алан проводил ее до машины и, только убедившись, что у нее все в порядке, сел в свой автомобиль. Толпа страждущих стояла неподалеку. Люди смотрели на Алана, как голодающие смотрят на владельца набитого продуктами супермаркета.
Только голод их был несколько иного рода, и Алан знал, что в его закромах до завтрашнего дня не отыщется никаких припасов.
Он отправился в путь, ощущая какое-то неприятное напряжение и беспокойство. Он не был уверен, что люди ему поверили.
Ей очень не хотелось оставлять Джеффи даже на одну ночь, не говоря уже о трех днях, однако Чарльз настоял на том, что это лучший и наиболее быстрый способ провести комплексное обследование мальчика.
— Мы обследуем его с головы до пят, — сказал он, сидя за своим столом. — Мы просветим его и сделаем снимки спящего и бодрствующего, соберем мочу за сутки, и ты сможешь получить его обратно через семьдесят два часа. К этому моменту мы будем знать о нем все, что нам необходимо. Иначе, если делать анализы по частям, это затянется до бесконечности.
— Я понимаю, — согласилась она, держа на коленях Джеффи и крепко обнимая его. — Просто он уже много лет не покидал дом на ночь. А что, если я понадоблюсь ему?
— Сильвия, дорогая, — произнес Чарльз, и она услышала нотку снисходительности в его голосе, — если он позовет тебя ночью, я лично отправлю вертолет Фонда, чтобы он доставил тебя сюда. Это будет беспрецедентный случай.
Сильвия ничего не ответила. Чарльз был прав. Теперь Джеффи уже не реагировал ни на кого. Его не интересовали игрушки; он не осознавал и самого себя. Она не знала даже, заметит ли он, что она ушла.
— В чем еще дело? — спросил Чарльз. — Я никогда еще не видел тебя в таком угнетенном настроении.
— А, много всякого. Незначительные неприятности, но все же неприятности — у моего любимого дерева «бонсай» подгнил корень, а тут еще Алан — его временно отстранили от практики, и очень возможно, что он вообще потеряет лицензию. Долгое время все было хорошо, а теперь вдруг сразу пошло наперекос.
— Проблемы Балмера тебя не касаются.
— Я знаю. — Она мало встречалась с Чарльзом после того приема, и поэтому он не мог знать, как они с Аланом сблизились за это время.
— Ты ведь не замужем за ним, черт возьми. — Не прозвучала ли в тоне Чарльза нотка ревности? — А к тому же, насколько я слышал, в большинстве своих неприятностей он сам виноват. Мне кажется, что он сам уверовал в то, что пишет о нем желтая пресса.
— Алан утверждает, что это — правда. А Ба рассказал мне, что он видел нечто подобное во Вьетнаме еще будучи мальчишкой.
Чарльз презрительно хмыкнул:
— Тогда у Балмера нужно отнять лицензию уже за то, что он занимается врачебной практикой, ничего не сообщая!
Сильвия немедленно встала на защиту Алана.
— Алан — хороший, добрый, порядочный человек, а его сейчас хотят распять! — Но ее гнев быстро остыл: то, что говорил Чарльз, как-то совпадало с тайными сомнениями, которые вот уже несколько недель гнездились в ее сознании. — Ты видел его. Он показался тебе неуравновешенным?
— Параноики часто кажутся совершенно нормальными людьми, пока вы не коснетесь запретной темы. И тогда они вдруг становятся дьявольски опасны.
— Но Ба…
— При всем моем уважении к твоему слуге, Сильвия, нужно учитывать, что это просто темный рыбак из народа, в культуре которого важное место занимает поклонение предкам. — Он вышел из-за стола и стоял, опираясь на него, и смотрел на нее, сложив на груди руки. — Скажи мне — видела ли ты хоть раз, как он совершает свои чудесные исцеления?
— Нет.
— Знала ли ты лично кого-нибудь из неизлечимых больных, кто после лечения Алана стал бы совершенно здоровым?
— Нет, но…
— В таком случае будь осторожна! Если что-то выходит за рамки нормы и в то же время этого нельзя ни увидеть, ни услышать, ни потрогать, значит, этого не существует! Оно может существовать только в чьем-то мозгу. И этот кто-то, очевидно, порвал с реальностью и потенциально опасен!
Сильвия не желала этого слышать. Она не могла и вообразить, что Алан представляет опасность для кого бы то ни было. Чарльз просто сорвался с цепи, нападая на любого, кого считает своим соперником.
И все же, что, если он прав?
Войдя в дом, Алан первым делом налил себе стакан шотландского виски — сорт, который больше всего приходился ему по душе. Пригубив немного, он плюхнулся на кушетку и откинул голову.
Поездка по городу оказалась для него нелегким испытанием. Если бы он не расписал заранее свой путь от дома до приемной и обратно, то и сейчас бы еще плутал по городу. Ему окончательно изменила память. Он был неспособен мыслить! Вот, например, сегодня в кабинете, когда появился человек с искривленной спиной, Алану пришлось подойти к книжной полке посмотреть в медицинский учебник, чтобы уточнить название болезни, которой страдал вошедший, — болезни Штрюмпфель-Мари, известной также как анкилозный спондилез.
