Тимка кивнула.
— Взрослые, — прошептала девочка и решительно посмотрела в Яськины глаза. — Ты только не подумай, что я того… ненормальная, какая.
Яська мотнул головой.
— И не собирался. А ты кому-нибудь ещё об этом рассказывала?
— Не-а.
— А мне тогда почему рассказала?
Тимка пожала плечами, покраснела.
— Не знаю… Наверное, потому что ты чем-то похож на меня, — она окончательно смутилась, отвела глаза в сторону.
— Но как? Ведь мы знакомы всего лишь несколько дней. Разве за такое время можно узнать, похож человек на тебя или нет?
Тимка повела плечом.
— Со мной так иногда бывает. Просто я мечтатель по жизни. Легко привязываюсь к определённому типу людей. Как-то так…
Яська кивнул.
— Я тоже сразу понял, что ты не такая. Только я не знаю, как и почему… Не спрашивай, ладно?
Тимка озорно глянула на Яську, обдав синей волной. Кивнула.
Яська улыбнулся в ответ, любуясь тем, как на Тимкином правом веке балансирует невесомая пушинка одуванчика… потом срывается, летит к носу и…
Тимка чихнула, да так, что чуть было не сорвалась вниз.
Яська вцепился в плечо девочки, словно та балансировала над краем бездонной пропасти!
Тимка смеялась, пытаясь отцепить майку от гвоздя, что удерживал листы шифера. Пальцами другой руки она усердно тёрла веснушки на носу.
Яська обозвал «дурындой». Сказал, что так и до инфаркта недалеко.
Тимка чихнула снова.
Потом они какое-то время слушали, как мурлычет под шифером Колька, перебинтовывая крыло раненного стрижа. У птицы был явный перелом, но забота и старание внимательного «доктора» сделали своё дело: стриж окреп, обрёл уверенность и частенько носился по двору, расправив крылья — точно «Боинг»! — распугивая своим растрёпанным видом прочую живность. Колька довольно улыбался, а на все Яськины вопросы, относительно того, как скоро стриж сможет взлететь, лаконично отвечал, что ещё не время. О том, что это за время такое, и когда именно оно придёт, Колька не говорил вообще. А Яська предпочитал не спрашивать, опасаясь попасть в немилость к не по годам серьёзному другу.
— А почему взрослые должны нас бояться? — робко спросил Яська, когда пауза стала казаться неприлично затянувшейся.
Тимка вздохнула, словно ждала именно этого вопроса.
— Это очень жутко звучит, но, тем не менее, это есть. Я просто уверена, чего бы ты обо мне сейчас не подумал.
Яська ждал молча.
— Они бояться, что не смогут воспитать нас такими, как они сами, и мы вырастем другими.
— Другими???
— Да. Только я не могу сказать, какими именно, — Тимка в отчаянии заломила кисти рук. — Я ведь всего лишь школьница, как ты или Колька. Но мне кажется, если всем детям Земли позволить хотя бы частично решать свою судьбу — учувствовать в собственном воспитании не только в качестве статиста, который, к тому же, постоянно во всём виноват, — тогда-то и получится тот самый вид. Новый вид. Вид, который сможет всё изменить!
— А зачем что-то менять?
Тимка вскинула подбородок.
Яська смотрел на её немного надменный профиль и испытывал странные чувства. Чувства, которых никогда раньше не было.
— А разве так жить правильно? Вспомни, что испытал ты сам, когда на тебя наседали со всех сторон, а ты стеснялся озвучить истину? — Тимка помедлила, в надежде, что Яська всё же вставит реплику, однако тот промолчал, и девочка продолжила: — Разве это правильно — стесняться истины? Ладно, бояться правды — это ещё куда не шло. Но не сказать, как всё было, только потому, что это сойдёт в глазах взрослых за отговорку, а в глазах ровесников — за хвастовство… То, как ты поступил — это высшая степень благородства! Мне кажется, только ребёнок способен на подобное чувство… а ещё те, другие, кто всё же сумел вовремя «перевоспитаться».
Тимка замолчала.
Яська еле-еле стряхнул с плеч неуступчивое оцепенение.
— Значит, получается, если я стану учиться, как есть и дальше, — ничего хорошего из меня попросту не выйдет?
— Вовсе нет, — Тимка улыбнулась. — Я же говорю, что не могу всё правильно истолковать. Я ведь всего лишь девочка. Просто изначально жизнь каждого человека складывается из воспитания. Того, что было заложено взрослыми в самом начале пути. Возьми краски и немного смешай их. Представил?
— Ну да… — Яська неуверенно кивнул.
— Так вот, ты никогда уже не сможешь вернуть первоначальный цвет. Жёлтый никогда не станет жёлтым, малиновый — малиновым, а голубой — голубым. Так и с нами. Шагнув навстречу мрачному непониманию, мы никогда не сможем ступить назад, потому что за спиной останется вовсе не исходный цвет, а разбавленный оттенок.
— А если постоянно идти вперёд? Не оглядываясь?
Тимка отмахнулась.
— Вымажешься и станешь грязным с головы до ног, как сейчас! Неужели не понятно? — Она напоказ засмеялась, хотя Яське и было понятно, что это всего лишь попытка уйти от неприятной темы; ему было непонятно другое: откуда Тимке всё это известно?
— А так как же твои родители?
— Родители?.. — Тимка на секунду задумалась, припоминая, с чего именно начался их разговор. — А, родители… Просто каждый раз они дают мне возможность самой оценить совершённый поступок или произведённое действие. Потом просто ждут ответной реакции с моей стороны: как я себя поведу.
— И что же ты?
— Если это была ошибка, я стараюсь её больше не повторять, а если меня кто-то целенаправленно пытается пошатнуть, в этом случае… — Тимка на секунду задумалась, помрачнела, потом всё же взяла себя в руки и закончила фразу: — Я просто, по возможности, стараюсь не общаться с этим человеком.
— А если этот человек учитель? — неуверенно спросил Яська. — Как быть в этом случае?
Тимка нездорово вздрогнула.
— Вот это-то и есть самое сложное! Точнее страшное.
Затем они всё же решились, не смотря ни на что, двинуть к речке. Собственно, им ничего и не мешало, за исключением этого самого «не смотря ни на что», в лице занудливого Кольки, который вновь принялся цепляться со своими «обжорливыми слонами».
Яська с Тимкой лишь посмеялись на пару.
Колька, естественно, увязался с ними; сказал, что без него они ещё сильнее «уделаются», правда, как именно это произойдёт, друг так и не уточнил.
Будка рядом с крыльцом Колькиного дома пустовала; в день знакомства с Тимкой им так и не удалось найти бродягу Шныря. Гостеприимная тётя Зоя и вовсе заявила, что не видела пса уже с неделю. Затем оценила растрёпанное Колькино одеяние, охнула при виде ободранной Тимкиной коленки и, всплеснув руками, утянула ребят в дом: кормить, жалеть, врачевать.
