Все это время Жанна продолжала ритмично постукивать пестиком. Она делала это словно робот. Пелагея уставилась на ступку.
– Хватит, – коротко приказала она, одним движением высыпала содержимое ступки в миску с золой и долила туда воды.
Затем Пелагея опустилась на прежнее свое место, прямо напротив Жанны.
– Ну, начнем, милая, – обратилась к Жанне она, и голос ее прозвучал совершенно по-иному, чем прежде.
Если бы не видел Пелагею, то легко мог бы предположить, что к Жанне обращается древняя старуха.
– Ну, моя милая, ты готова? – повторила Пелагея.
– Да, – едва слышно пролепетала девочка.
Пелагея потянулась к керосиновой лампе и подвернула фитиль. Плотные шторы были, как и вчера, задернуты. С улицы сюда не проникало ни единого лучика света. Поэтому комната погрузилась в полный мрак. До того полный, что скрылись стены. Свет выхватывал из темноты лишь стол и сидящих за ним Жанну и Пелагею. Колдунья простерла обе руки над миской. Там клокотнуло и вверх взметнулся узкий и острый, как шпага, язык сине-зеленого пламени. Пелагея подула на него. Пламя свернулось в спираль, затем вдруг рассыпалось на великое множество крохотных огоньков, которые роем мошкары заплясали над миской.
Огоньки были всех цветов радуги – красные, синие, желтые, зеленые, фиолетовые… Темп их танца с каждым мгновением убыстрялся. От этого беспорядочного движения у меня закружилась голова, я зажмурился.
Снова открыв глаза, я никаких огоньков не увидел. Пелагея, держа в одной руке французскую книжку Юлии Павловны, а в другой – Жаннину расческу, сосредоточенно разглядывала что-то внутри миски. Не знаю, сколько она так сидела в полном молчании. Мне показалось, долго.
Наконец Пелагея подняла голову и обратилась к Жанне:
– Плохо дело. Даже хуже, чем я сначала подумала.
– Что, мама не поправится? – навернулись слезы на глаза Жанне.
– Все зависит от тебя, девочка, – продолжала Пелагея. – На маме твой сглаз лежит очень слабенький. Его снять – раз плюнуть. Но на тебе, дорогая… – Пелагея чуть помолчала, видимо, подбирая нужные слова. – В общем, твой сглаз и на маму действует. И получается, что на ней целых два сглаза. Один другой питает. А это очень серьезно.
– И ничем нельзя помочь? – в отчаянии произнесла Жанна.
– Можно, – ответила Пелагея. – Но способ только один. Зеркало поставить.
– Зеркало? – переспросила Жанна. – А что это значит?
– Это, милая, значит, что просто снять сглаз я с тебя не могу, – вкрадчивым голосом отозвалась Пелагея. – В моих силах лишь отвести удар. Вместо тебя подставлю зеркало. Вот оно и вернет удар тому, кто сглазил тебя.
– Тому? – переспросила девочка.
– Хочешь, могу показать человека, который сглазил тебя, – усталым голосом произнесла Пелагея.
– Нет, не хочу, – решительно заявила Жанна.
– Может, и правильно, что не хочешь, – одобрила Пелагея. – Каждое подобное знание – лишнее зло в душе.
– А с тем… с той… с этим, – начала Жанна, – ну, в общем, кто сглаз на меня наслал. Что с ним случится?
– Да худо ему будет, – покачала головой колдунья. – Что на тебя наслал, то к нему и вернется.
– Этот человек не умрет? – широко раскрылись глаза у Жанны.
– Зависит от многого, – уклончиво отвечала колдунья. – Во-первых, что на тебя хотели наслать. Если смерть, то смертью и обернется. Знаешь пословицу: «Как аукнется, так и откликнется». Вот по ней с этим человеком все и произойдет. Ну, и твои пожелания я, конечно, учту.
– Не хочу ничьей смерти! – воскликнула Жанна. – И вообще не желаю ни на кого насылать никакого сглаза!
– Хорошая ты девочка, – взгляд Пелагеи из жесткого вдруг сделался ласковым. – Но не кори себя. Ты ни на кого сглаз не нашлешь. Объясняю же: это к нему вернется его собственная черная энергия.
– Пелагея! – взмолилась девочка. – А нельзя, чтобы эта черная энергия просто куда-нибудь ушла? Ну, понимаете, просто ни на кого.
– Мя-яу! Не по пра-авилам! – раздался с буфета возмущенный вопль рыжего Барсика.
Правда, может быть, мне послышалось, потому что Пелагея никак не отреагировала на кошачью реплику. Она по-прежнему обращалась лишь к Жанне.
– К сожалению, так не получится. Ничто никуда не может деваться бесследно. Если ты очень попросишь, могу только уполовинить удар. Это трудно, но возможно.
– А если я вообще откажусь? – спросила вдруг Жанна.
– Твое право, – кивнула колдунья. – Но в таком случае не поручусь за жизнь твоей мамы. Я ведь тебе уже говорила: на ней, бедняжке, целых два сглаза. И один другого питает.
– Пелагея, а можно мне хоть денек подумать?
Глядя на Жанну, я понимал: она никак не может принять решение, ибо от ее «да» или «нет» зависит судьба неизвестного нам человека. Я попытался поставить себя на ее место. Почти уверен, что тоже испытывал бы колебания.
– Нет, – возразила колдунья. – Решать нужно прямо сейчас.
– Вот вы говорите, уполовинить. А куда же тогда вторая часть черной энергии денется? Ведь если я правильно поняла вас, и эта половина не может просто бесследно исчезнуть.
– Не может, – кивнула Пелагея. – Она, милая моя, тебе и достанется. Но это лучше, чем целиком.
Жанна чуть помолчала и выдохнула:
– Ладно, уполовинивайте.
Пелагея кивнула. По суровому ее лицу лишь на мгновение пробежала улыбка. Мне кажется, именно такого ответа она и ждала от Жанны.
– Ну, тогда начнем.
У колдуньи невесть откуда взялось небольшое двустороннее зеркальце с длинной ручкой.
– Возьми, – протянула она зеркальце Жанне. Та послушалась.
– Теперь иди к печке, – последовал новый приказ, – и встань к ней спиной.
Жанна прислонилась спиной к печке.
– Молодец, – с одобрением произнесла колдунья. – Теперь замри. Сейчас я тебя обведу.
Вооружившись угольком, Пелагея принялась тщательно обводить ее – голову, шею, плечи, руки, торс и, наконец, ноги. Затем она опустилась на четвереньки и нарисовала на полу меловой полукруг, в котором и оказалась Жанна. Вдоль белой линии с внешней ее стороны Пелагея начертала какие-то слова. Однако с моего места прочесть их было нельзя. А ни двинуться, ни даже привстать я по-прежнему не мог.
– Изумительно, – кончив писать, полюбовалась плодами своих трудов колдунья. – А ты стой, стой, – велела она Жанне и направилась к буфету.
На сей раз Пелагея извлекла оттуда два допотопных граненых стакана из толстого стекла и оба доверху наполнила мутной бурой жидкостью из деревянной миски. Один стакан она вручила Жанне, другой поднесла к моим губам.
– Пейте!
Я пытался отвернуться. Такую гадость пить мне совсем не хотелось. Кто знал, что она там намешала.
– Пей, Федор, – еще более властным тоном повторила она.
