Она открыла глаза. Мужчины смотрели на нее, открыв рты.
Инна робко улыбнулась.
— Ну как?
Павел смотрел на Инну так, словно она у него на глазах вернула зрение слепому.
Инна поняла, что получилось.
Она почувствовала восторг, и секундой позже — страх.
Как только Дима попрощался с ними и исчез в дверях магазина (мать послала его за вином), улыбка пропала с лица Павла.
Инна, все еще в эйфории после своего маленького (и великого) успеха, не заметила, насколько усталым он выглядит.
— Чудесный день, правда?
Павел сурово взглянул на нее.
— Почему ты здесь? Я же сказал тебе сидеть дома.
— Ничего ты не говорил, — парировала оскорбленная Инна. — Ты сам сделал мне копию ключей. По-твоему, я должна торчать одна в чужом доме?
— Я дал тебе ключи, потому что ты сказала, надо купить одежду. Я думал, ты прошвырнешься в магазин и обратно. Тебе нельзя разгуливать по городу. Это опасно.
— Ну, знаешь. Это что-то с чем-то. Если на то пошло, для меня купить что-то не значит «прошвырнуться туда и обратно». Если хочешь так, сажай на цепь.
— Инна…
— Хватит! Мне не от кого прятаться. Я невиновна. И хочу, чтобы все в этом городе знали…
— Я не об этом. Он близко. Я чувствую. Меня бьет озноб, а день меркнет. Просто ты не замечаешь.
Инна поправила на плече сумочку.
— Ты талдычишь это уже десятый день, а воз и ныне там. Откуда тебе знать? Может, Он вообще не явится.
— Ладно, — Павел скосил глаза. Сказал уголком рта: — Дима идет. Улыбайся, Инна, улыбайся.
— Ну, чего? — Дима жизнерадостной походкой приблизился к ним. Из-за тяжести пакета, набитого продуктами, левая сторона его тела клонилась к земле.
— Ничего, — сказала Инна, растянув рот до ушей. — Иди домой, Дима. Ты наверное, голодный.
— Да, Дима, — Павел улыбался одними губами. В его глазах улыбки не было ни на грош. — Нам с Инной нужно поговорить.
— Да, — Инна сузила глаза. — Взрослые разговорчики, знаешь?
Мальчик подозрительно разглядывал обоих.
— Ладно, — протянул он. — Пока.
— Пока, — Павел посмотрел на Диму. — Завтра в школу?
— Конечно. Само собой.
Павел положил ладонь ему на плечо.
— Мы ведь друзья?
— Да, — прошептал Дима.
Холодная игла кольнула Инну в сердце. Мальчик был по-собачьи предан Павлу. Эта способность подчинять себе людей в который раз испугала и восхитила ее.
— Я тоже твой друг, — сказала Инна. Наклонилась и поцеловала мальчика в щеку. — Инна твой друг, слышишь? Радуйся, пока я жива!
Мальчик смутился. Не вымолвил ни слова, лишь одарил Инну восхищенным, благодарным взглядом.
Дима смешной походкой, из-за которой так быстро портил обувь, направился прочь по улице — маленькая беззащитная фигурка скоро растворилась в золоте солнца.
Инна с фальшивой улыбкой повернулась к Павлу.
— Ну что, дружок, на чем мы…
Она осеклась. Павел смотрел вслед мальчику. Он не плакал, но небесного цвета глаза подернулись дымкой невыносимой скорби. Рот странно скривился.
Павел встретил ее взгляд.
— Удивительное сходство, — сказал он. — Как две капли воды.
Он пригладил волосы.
— Я знаю, зачем Бог послал мне этого несчастного мальчика. Он — моя совесть. Покуда Дима рядом, я вечно буду помнить, что потерял.
Инна взяла Павла за руку.
— Все будет хорошо. Может, ничего уже и не исправишь, но ты стараешься. Ты раскаялся. Я бы не раскаялась. Жизнь продолжается.
Павел кивнул.
— Да, ты права. Извини. Я дал слабину.
— Ты устал, — Инна отпустила его руку. — Пошли… домой. Я тебя вымою, покормлю и спать уложу.
— А потом? — Павел с улыбкой заглянул ей в глаза. Инна отвела взгляд.
— Там посмотрим.
Они шли по улице. Домой.
Человек в черном плаще с капюшоном наблюдал за ними, стоя у детской площадки. Вокруг Него бегали дети. Крича и смеясь, они хлопали в ладоши. Мальчик с черной повязкой на глазах слепо метался по площадке, дергаясь в сторону каждого хлопка. Дети обегали Судью кругом, как дерево, прятались за Него, дергали за рукава плаща. Он ничего не замечал, неотрывно наблюдая за Инной и Павлом.
— Посмотри на меня, — прошептал Он.
Улыбка Инны пропала. Она обернулась, шаря взглядом по детской площадке.
— Что? — Павел тронул ее за руку.
— Там, на детской площадке. Не видишь ничего странного?
Павел нахмурился.
— Я чувствую. Он здесь. Не оглядывайся.
Взял ее за руку. Они пошли дальше, ускорив шаги.
В тот же день произошло новое убийство.
Быстров поднимался по лестнице, глядя в спину Точилина. Тот насвистывал бодрый мотивчик. Сзади отдувался эксперт с тяжелым чемоданчиком в руке.
Второй этаж, третий, четвертый. У двери гроб — здесь похороны. На двери противоположной квартиры висят воздушные шарики — там свадьба. Громкая музыка — «Как упоительны в России вечера». Гости подпевают пьяными голосами.
— Толя, — услышал Быстров свой наигранно-веселый голос. — Не в курсе, кого хоронят?
— Ребенок умер. Асфиксия.
Быстров споткнулся. Схватился за Точилина.
Тот обернулся.
— Ты чего падаешь?
— Ступеньки скользкие.
— А-а.
Быстров стал тщательнее смотреть под ноги.
Вот мы идем на квартиру, где лежит труп. Там будут его родные. Опять плач, стенания. Как же это раздражает! Скука.
И я когда-нибудь умру. И кто-нибудь — может, те самые люди, с которыми я сейчас поднимаюсь по лестнице, будут перешучиваться, травить анекдоты, раздражаться: «Шестой этаж! Черт возьми, неужели нельзя было помереть пониже?»
На лестничной площадке они остановились, переводя дух, толкаясь, мешая друг другу.
Дверь в квартиру приоткрыта. Точилин наклонился, осмотрел замок.
— Взломан, — выпрямился, — Как и домофон.
Следователь обернулся.
— Ну что, пошли?
Он вошел первым, за ним — Толя. Быстров пропустил их вперед, сам вошел последним.
Через прихожую прошли в гостиную.
Труп лежал на ковре, под белой простыней угадывались очертания мужского тела. Там, где простыня укрывала лицо, она чернела пятном крови.
Из-за жары комнату уже заполнила вонь разложения — тяжелый, приторный запах гнилой резины.
Зажимая носы, они разошлись по углам гостиной.
— Боже мой, — прогундосил Точилин. — Откройте кто-нибудь окно!
Толя подошел к окну. На карнизе сидела синица.
— А тебе чего здесь надо? — Толя постучал ногтем по стеклу. Синица взлетела с подоконника. Но, когда Толя, привстав на цыпочки, вытащил из петли шпингалет, снова оседлала карниз. Дергая головкой, смотрела на Толю черными глазками.
