Инна подобрала палочку и начала чертить на земле кресты и полумесяцы.
Так что же все это значит? Есть идеи, начальник?
Дверь серого дома открылась. Павел вышел на крыльцо. Девушка проводила его до ворот, и на минутку вышла на улицу. Они уже не улыбались. Павел, нахмурясь, что-то отрывисто выговаривал девушке. Она молчала, сложив на груди руки. Когда Павел замолчал, посмотрела ему в глаза, вымученно улыбнулась.
Павел погладил ее по плечу.
Инна смотрела, как спина Павла исчезает за поворотом. Девушка у ворот тоже смотрела ему вслед.
Потом с враждебным видом наблюдала, как Инна пересекает улицу.
Некоторое время они молча смотрели друг другу в глаза.
— Я тебя знаю, — сказала девушка.
Инна поправила на плече сумочку.
— Откуда?
Девушка криво усмехнулась.
— Тебя все знают.
Инна промолчала. Краска стыда залила ей щеки.
Девушка вдруг улыбнулась. Протянула ладонь.
— Ирина.
Инна смущенно назвала себя. Неловко пожала ладонь девушки.
— Идем в дом, — Ира нырнула за ворота. Инна последовала за ней, проклиная свою глупость.
Внутренняя обстановка выглядела еще более убогой, чем в доме Павла. Но теперь Инна быстрее подавила отвращение. Только усмехнулась про себя: «Инна Нестерова, до чего ты докатилась».
— Может, чаю? — Ира слабо улыбнулась.
— Да. Спасибо.
Инна села на колченогий стул. Кухня была тесной коробкой из-под сапог, воняло гнилой капустой. Начала болеть голова.
Ира поставила на плиту покрытый копотью чайник.
— Павел говорил про тебя.
Инна вздрогнула. Ее покоробило, что Ира с каким-то особенным оттенком сказала «Павел».
Ира села напротив. Достала пачку «Оптимы».
— Сигарету?
— Давай.
Инна не хотела курить, но чувствовала себя здесь слишком неуверенно, чтобы отказаться.
Ира дала прикурить от спички.
Инна выдохнула дым.
— Что он сказал?
Ира пожевала сухими губами, вертя сигарету желтыми от никотина пальцами.
— О, он много чего сказал. Вчера он сказал, что ты избалованная сучка. Сегодня — что никогда не встречал такой женщины, как ты. Интересно, что вернее — первое или второе?
Инна расхохоталась.
— И то, и другое, Ирочка. Все правда.
Ира отвела взгляд.
— Он хочет тебе помочь.
— Что он может?
— Мне он помог. Он меня из дерьма вытащил.
— А меня в дерьме топит. Каждый день.
— Ах, что ты понимаешь!
Ира встала, бросила в чашки пакетики дешевого чая.
Устало оперлась на край стола.
— Он хочет, чтобы ты стала актрисой.
— Я не… — Инна запнулась.
— Он тебя любит. Я знаю. Видела в его глазах. Если бы ты слышала его голос, когда он говорит о тебе!
— И что?
Ира повернулась. Губы дрожали. По щеке катилась слеза.
— А то, — прошептала она. — Что ты — тоже его любишь.
Инна вскочила.
— Опомнись, дура, что ты мелешь?
Рот Иры скривился.
— Это я — дура? Нужно быть полной идиоткой, чтобы не заметить. Вы чувствуете друг друга сквозь стены. Стоит мне представить вас вместе, и все ясно как божий день. Сам воздух накаляется, когда вы рядом.
— Заткнись, — прошипела Инна.
Она чувствовала, вокруг ее шеи затягивается петля.
За стенкой послышался детский плач. Инну словно окатило кипятком. Этот резкий, животный крик, полный бесконечного горя, страха и одиночества, было худшее, что она могла услышать.
Ира побледнела и бросилась в детскую. Инна села на стул. Сигарета в пепельнице истлела.
Из-за тонкой стенки до ее слуха донесся испуганный, на грани истерики, голос молодой матери: «Тш-ш-ш… У кошки болит, у собаки болит, у Андрюшки не болит».
Инна потерла лоб. От воплей младенца, рожденного в грехе и боли для бесконечных страданий, мороз шел по коже.
Плач стих.
Ира поймала взгляд Инны. Устало улыбнулась.
— Пей чай, остынет.
Инна, мелкими глотками отпивая чай, наморщила лоб.
— Кто отец ребенка?
Ира вздрогнула. Рука, державшая чашку у губ, замерла.
— Это тебя не касается.
— Ты давненько его не видела, так? — с удовольствием сказала Инна. — Пришел, увидел, победил, и — гуд бай, Америка!
Ира промолчала.
Инна отставила чашку.
— Давай, выкладывай.
— Нет. Тебе — нет, — Ира с трудом сдерживала дрожь в голосе, — Зачем ты явилась? Тебе здесь не место.
— Мне нигде не место. А явилась я, потому что твой любимый Павел притащил меня сюда, — сказала Инна, имея в виду и дом Павла, и дом Иры, и бедные кварталы. Весь мир нищеты.
— И знаешь, что самое страшное? Он, видимо, единственный человек, которому я могу довериться. У меня не осталось ни друзей, ни родных. Одни враги. Меня ищут. Павел меня прячет.
— Идиот! — вскричала Ира. — Идиот! Ты его использовала! Теперь я вижу, кто ты такая! Проболталась!
Она вскочила.
— Ты отсидишься у него, а потом, когда буря утихнет, бросишь! Думаешь, я не просекаю? Тебя ищут! Ищут, чтобы посадить в тюрьму! Чего уставилась? Все знают, что ты убийца! Весь город только об этом и болтает!
Инна вскочила, бледнея. Размахнулась и отвесила Ире пощечину. Ира с криком схватилась за лицо, глядя на Инну округлившимися глазами.
Инна схватила девушку за плечи. Встряхнула.
— Слушай меня, сука. Никого я не убивала, ясно? Но я видела, как это произошло. Меня убийца не тронул… может, его что-то испугало, не знаю, в общем… он-то меня и ищет. Поняла?
Андрюша снова заорал. Ира, приоткрыв рот, безумным взглядом смотрела на Инну. Инна отпустила ее.
— Ну, иди, успокаивай своего выродка! Я хочу, чтобы он заткнулся. У меня башка болит от его воплей.
Ира отстранилась. Тусклые волосы пали на постаревшее лицо.
— Хочешь знать, кто отец? Парень, с которым я училась в школе. Я встретилась с ним один раз, и с тех пор его не видела.
Ира всхлипнула и с усилием выдавила:
— Он меня вы…бал. Я залетела. Рассказала все родителям. Отец простил и обещал помочь, обещал скрыть. Мать выгнала меня из дома. Папа не посмел ей перечить. Он сам отвез меня сюда. Всю дорогу вздыхал, всем видом пытался показать, что сожалеет. Все приговаривал: «Прости меня, Ирочка, но ты же понимаешь». Я говорила, что понимаю — а что еще я могла сказать? А сама думала, как я ненавижу их обоих. Он сунул меня в эту помойку и уехал. Больше я их не видела. Я уже и лиц их не помню. Я, как и ты, осталась одна в целом свете.
— Почему ты не избавилась от него?
Ира замерла. Покосилась в сторону детской. Андрюша затихал.
Ира снова посмотрела Инне в глаза.
— Струсила, — прошептала она, — Я струсила. Черт! Я…
