Андрей вздохнул. «Главное – уметь прощать! – услышал он голос любимой. – Даже тогда, когда это кажется невозможным!»
– Она отомстила… – бормотал он, выбираясь из лодки. – Как это непохоже на мою Весту!.. Выбор между злом и добром всегда приходится делать внезапно, не раздумывая. И мы выбираем…
Месть или прощение? Разве можно отказать себе в удовольствии быть отомщенным? И каким нелепым выглядит прощение! Оно похоже на слабость. Но потом, позже, оно предстает перед нами совсем не тем, чем казалось в темноте ослепленного рассудка. Луч солнца, скользнувший в комнату, высвечивает вещи такими, какие они есть на самом деле, и мы удивляемся, что ночью видели их иначе. Прощение становится силой…
Как нам знакомо это возвышенно-ноющее чувство незаслуженной обиды! Как мучительно сладко упиваться паточной, вязкой болью! И нетерпеливое стремление выйти из лабиринта нам тоже знакомо. Не просто заглушить боль, а заглушить достойно! Это несложно. Ослепление обидой сразу же тащит за руку к простому выходу – учинить расправу, смешать с грязью, разработать шахматный план – отомстить, восстановить справедливость. Боль сразу уходит. Ее место занимает удовлетворение. Не просто удовлетворение – эйфория от собственной значимости, неуязвимости, неоспоримого превосходства.
Потом проходит немного времени, и эйфория улетучивается. А затем куда-то исчезает и удовлетворение. Остается гнусная, саднящая, совестливо-тоскливая досада. И злость на самих себя. Мы ведь проиграли!
А люди! Люди смотрят на нас, «отмщенных», со страхом, но без уважения, с признанием, но без любви. Побежденный никогда не полюбит победителя.
И мы начинаем догадываться, что «немного времени» – это то самое, необходимое, чтобы боль утихла сама. И вот уже нет острой обиды. Нет злости и желания отомстить. Происходит метаморфоза. Парадокс: мы – в выигрыше! Мы победили! Одержали победу над собой, жаждущими расправы, спешащими отомстить. И не только над собой, но и над своими обидчиками! Ведь жизнь мудрее нас. Она вершит собственную справедливость. Вот так победить – очень сложно. Почти невозможно. Мы чаще послушны мегатонной энергии от взрыва обиды. Мы забываем, что такое настоящая сила, и… наказываем, мстим, срываем злость. А потом проходит время, и нам опять не по себе. Нам плохо от того, что мы проиграли, оказались слабыми…
Андрей не мог точно сказать, всегда ли стремился наказать своих обидчиков. Он почему-то вспомнил, как однажды шагал по берегу залива и увидел, что двое переростков отобрали у малыша мяч и забросили в студеную октябрьскую воду. Поддатый Голота собирался уже вступиться за плачущего мальчугана и наказать хулиганов. Он засучил рукава для расправы, но вдруг взял и просто… полез в озеро. За мячом.
Известно расхожее выражение: «Простить – значит понять». Вряд ли это так. Можно понять и никогда не простить. А можно простить, не меряя на себя рубище чужих мотивов.
Мы всегда хотим быть отомщенными. Но, если из десяти обид хотя бы одну одолеем, бросаясь кому-то на помощь в морозную воду, будем по-настоящему счастливы…
Голота сам не заметил, как выбрался с песчаной косы на грунтовую дорогу. До Куолисмаа, вероятно, не меньше пяти верст, и правильнее всего проделать этот путь пешком, укрываясь за небольшими голыми деревьями и мерзлыми кустарниками. Лодку на берегу в два счета обнаружит первый же пограничный дозор. Сверит номера, свяжется с заставой. Там на всякий случай доложат начальству и предупредят патрули, потому что ссыльным в режимном городе разрешено находиться не более десяти часов. Если так – то у Голоты есть относительно безопасных полдня. Но если на заставе уже знают о ночном происшествии, то тревогу забьют мгновенно. Следовало торопиться.
Андрей спрыгнул в кювет, продрался сквозь заросли ломких ветвей, торчащих из земли наподобие застывших гейзеров, и двинулся вдоль дороги, ежеминутно оглядываясь и стараясь не оступиться в вязкой глине.
Мимо проносились машины, шурша протекторами по холодному грунту, и всякий раз Голота приседал в кустах, с тревогой провожая глазами грязные, ленивые полуторки и шустрые легковушки. В каждой из них ему мерещилась погоня.
На сапоги налипла глина, и они стали пудовыми. Андрей с трудом передвигал ноги, злясь на мерзкую погоду, из-за которой приходилось терять драгоценное время.
– Дяденька! – услышал он вдруг звонкий голос и от неожиданности чуть не упал в грязь.
Паренек лет десяти в коротком клетчатом пальтишке и в вязаной буденновке лукаво выглядывал из-за ближайшего дерева.
– Привет! – растерянно бросил Голота, озираясь по сторонам. – В войнушку играешь?..
– Не-е… – усмехнулся мальчик. – В Карацупу![15]
– Хорошее дело! – притворно воодушевился Андрей. – Смотри, не прозевай нарушителя!.. А я не буду тебе мешать… – Он показал всем видом, что собирается продолжить путь.
– Стоять! – крикнул парнишка из-за дерева, и Голота опять вздрогнул.
– Ты чего кричишь, хулиган? – нахмурился он, но тут же, взяв себя в руки, расплылся в улыбке: – Ой, простите, товарищ Карацупа! Я – свой! Пароль – «Буран»! Отзыв!..
– Вы оставили следы на контрольно-следовой полосе, – мальчик кивнул на раскисшую глину под ногами Голоты. – Мне придется вас задержать.
– Отзыв! – настаивал тот, считая такой прием в игре необычайно удачным для себя.
Но паренек за деревом так не считал.
– Вы крадетесь вдоль дороги, прячась за кустами, – холодно резюмировал он. – Почему?
Голота замялся.
– С чего ты решил, что я крадусь?.. Я просто… По нужде отошел! – Он демонстративно потянулся к гульфику.
– Штормовка мокрая! – не унимался мальчишка. – Долгий путь по воде?
– Слушай, – Андрей начал терять терпение. – Чего ты ко мне прицепился? Я с работы иду. На обед. А вот ты почему не в школе?
– Сегодня воскресенье, – криво усмехнулся паренек. – Учебы нет. Работы, между прочим, тоже.
– А я по воскресеньям работаю! – рявкнул Голота.
– Я пошутил, – мальчик решил добить противника окончательно. – Я просто освобожден от физкультуры. А сегодня вторник!
– Уши надеру! – пригрозил Андрей, жалея, что вообще ввязался в этот разговор.
– А я людей позову, – спокойно парировал мальчик. – Нас в школе учили рассказывать обо всех подозрительных личностях, которые встретятся в округе.
– Я не подозрительный, – почти умоляюще простонал Голота. – Я несчастный человек!
И тут его осенило.
– Ладно, – кивнул он и поднял руки, – арестовывай! Веди меня в милицию или на заставу. Завтра вся школа будет над тобой смеяться.
– Это почему? – нахмурился мальчуган.
– Потому что я сам ловлю преступников! – выпалил Голота. – И если ты сорвешь операцию «Вепрь», то окажешься в дураках, и в милиции тебе больше никогда не доверят настоящего дела!
