— Ага, проглотишь. Ты и то вон, как я понял, подавилась, а куда уж мне.
— Ты, милок, говори, да не заговаривайся. Осмелел, видать? — злобно прошипела Серафима. Её уже начала раздражать настырность приказчика.
— Ладно, ладно, не серчай. Осмелел, не осмелел, а нынче мы, Хима, с тобой в одной упряжке. Цели у нас, правда, трошки разные, а вот дорога к ним одна.
— Одна… — согласно кивнула головой Хима. — И я-то дойду, а вот ты со своим языком да никчемной душонкой как бы в канаве на обочине не оказался.
— Сплюнь, старуха!
— Так я и сплёвываю-то всегда по делу, а оного пока не вижу. Ну, да хватит без толку трепать. Обсудили что надо — и разошлись. Как бы тебе не припоздниться, — сказав последние слова, Серафима поднялась.
— Погодь, погодь трошки. Я что спросить-то еще хотел…
— Спрашивай. Если знаю, скажу, мне не жалко.
Степан, немного помявшись, начал неуверенно говорить:
— У тебя ж… это… дочка есть… Говорят, красивая девка. Неужто ты хочешь, чтоб она всю жизнь в лесу просидела…
— А это не твоего ума дело, — перебила Серафима.
— Жалко, просто, девку… ей бы к людям… Тебе-то старой всё равно… а вот ей…
— Ты уж говори точнее: ей бы к хлопцам, а ещё точнее — к тебе, кобель паршивый! Ишь ты, заступник нашёлся! — уже не на шутку совсем разозлилась старуха.
— При чем тут я! — видя состояние Химы и решив не будить лихо, залепетал приказчик. — Я её и в глаза-то ни разу не видел. Хотя нет, вру. Раза два или три издали всё ж замечал девичью фигуру. Видать, она была.
Серафима подозрительно глядела на тщедушного, но настырного приказчика и ей захотелось вдруг слегка проучить его, чтобы не забывался.
— Люди правду говорят. Красавица у меня Янинка. И умница.
— Ну, так и я о том же, — обрадовался Степан.
— Хочешь дочку мою увидеть? — совсем неожиданно и дружелюбно предложила Хима, глядя в сторону, на широкий луг.
— Отчего ж не поглядеть? Как говорится, за показ денег не берут. Думаю и с меня, да и с тебя не убудет. А когда можно будет глянуть на твою красавицу? — обрадовался приказчик.
Степану уже давно хотелось хоть одним глазком подивиться на дочку ведьмы. О её пригожести молва по всей округе ходит, а ему ни разу и не привелось оценить своим намётанным глазом эту красоту. «Непорядок! Надо исправить!» — самодовольно подумал приказчик и повторил:
— Так когда дочку покажешь, а, Хима? Смотрины, так сказать! Гы-гы-гы, — рассмеялся он, довольный своей шуткой.
— А прямо сейчас, — сказала старуха и повернулась к Степану.
— Гы-гы, — от шокового зрелища тот не мог остановиться и продолжал нервно гыгыкать. Бледное, как полотно, лицо обескураженного приказчика начало вытягиваться.
Нет, перед взором Степана не предстало что-то ужасное. Наоборот, перед ним появилось лицо девушки неписаной красоты. И если бы такая встреча произошла где угодно и без колдовства, приказчик был бы несказанно рад. Но чтобы вот так, неожиданно и необъяснимо, из уродливой старухи в красавицу — это проделки нечистой! А таких непонятных явлений люди боятся больше всего.
Степан, по меркам людским, прожил не так уж и много, но и не мало — четвертый десяток наполовину перебрал. И на своем веку он всякое слышал о проделках нечистой силы, немало шевелились волосы на голове от рассказов очевидцев иль жертв колдовства. И все те побасенки больше походили на сказки-страшилки и отдавали чем-то далёким, нереальным и не касающимся его самого. И вдруг — нате вам! Мало того, что с самой ведьмой заключил подозрительный уговор, так ещё и подвергся воздействию её чар.
Хотя Степан и был падок до молодиц, особенно до красавиц, но сейчас был не тот случай, чтоб сердце его умилялось. На него смотрела такая красавица, от дьявольского взгляда которой у приказчика волосы на голове дыбились. Словно могильным холодом, пробирало тело и душу. Какое-то неземное выражение глаз незнакомки не сулило ничего хорошего. А само обстоятельство странного перевоплощения уродливой старухи в холодную красавицу и вовсе приводило Степана в дикий ужас. От испуга сейчас уже не только стучали зубы, но и все тело бил озноб, отнялась речь, волю сковывал противный паралич.
— Ну и как я тебе, Степушка, приглянулась? — улыбнувшись одними только губами, спросила красавица.
Дрожа от страху и не находя сил вымолвить слово, приказчик лишь нервно кивнул головой. Он готов был во всём проявлять согласие, боясь накликать на свою голову ещё большей напасти. Да-а, теперь ему уже надолго отобьётся охота видеться с ведьмой и её дочкой, а тем более ещё и лезть со своими расспросами.
С удовлетворением отметив состояние приказчика, странная красавица презрительно ухмыльнулась.
— Что ж, свиделся, с кем хотел, и довольно! — сказала она. — А на будущее мой тебе совет: постарайся держаться подальше от моей дочки. С тебя хватит и того, что на меня вволю сейчас «налюбуешься».
И сразу после этих слов такое начало твориться, что Степану сделалось совсем худо! Сердце бешено заколотилось и, казалось, вот-вот вырвется из груди. Он-то не видел, как ведьма превращалась в девицу, а вот обратное перевоплощение Хима не стала от него скрывать.
Глядя прямо в глаза перепуганному мужику, красавица словно выставляла напоказ ужасные изменения, начавшие происходить с её обличьем. Опрятный наряд превращался в латанные-перелатанные обноски; белая бархатная кожа темнела, морщилась и становилась похожа на печеное яблоко; чёрные причесанные волосы шевелились, словно тонюсенькие черви, сбивались в клочья и обильно украшались старческой сединой. Холодное, но миловидное лицо старело на глазах, стягивалось, и на нём начала проступать ещё до конца не зажившая, сочившаяся рана с тошнотворным видом опалённой плоти. Красавица на глазах у остолбеневшего от испуга приказчика превращалась в старую ведьму. Зрелище было настолько отвратительное и жуткое, что рассудок Степана не выдержал, и он грохнулся наземь в глубоком обмороке.
— Так-то вот, сокол ты мой ясный, — довольно проскрипела старуха.
Серафима последнее время любую встречу с человеком, представлявшим для неё хоть мало-мальский интерес, невольно сравнивала с Прохором. Сравнивала и представляла: как бы в том или ином случае поступил её заклятый ворог. И все эти сравнения всегда были не в пользу её клиентов.
Вот и сейчас, глядя на распростёртое тело приказчика, она сокрушённо подумала: «Да-а, с лесничком такой раёк[48] не прошёл бы». Ведь ей не составило совершенно никакого усилия подавить волю Степана и заставить его видеть то, что она ему внушила.
Прошло ещё несколько минут и приказчик начал наконец подавать признаки возвращения к жизни. Сначала он нечленораздельно замычал, потом сел, несколько раз тряхнул головой, словно пытаясь сбросить наваждение, и лишь после этого его взгляд стал более-менее осмысленным.
