Блуждающая эта зона. Возникает на пути у любого, кто помышляет о побеге.
— Здесь есть куда бежать?
— Это между нами парень, но говорят, за дальним лесом находится рай.
По толпе ожидающих прошел настороженный шепоток.
— Клобук! — выпалили оба новых знакомца и будто растворились в толпе.
Бен с Полиной оказались у стены и быстро сползли на пол.
— В пол смотрите, идиоты! — шепнул невыносимо худой парень оказавшийся по соседству.
Они послушались совета, но когда «клобук» прошел мимо, Бен быстро вскинул голову ему вслед и чуть не вскрикнул. Тип был подобен тому, что нес отрубленную голову в подвале, теперь то Бен понимал, что тот нес голову очередного беглеца. Голову надзирателя венчал высокий шлем, имевший овальную форму. Стоило Бену бросить на него взгляд, как «клобук» встал как вкопанный. Это было невозможно, но он почувствовал взгляд с такой же отчетливостью, как если бы Бену вздумалось попасть в него камнем. Бен торопливо опустил голову, но было поздно. Нечто твердое уперлось ему в голову безо всякой паузы, хотя «клобуку» должно было понадобиться хотя бы несколько секунд, чтобы сделать отделяющие соперников шаги.
— Как посмел ты, акум, посмотреть на апостола? — грубым голосом спросил надзиратель.
Вопрос был чисто риторический, и Бен, которому порядком все это осточертело, прикидывал вцепиться в ноги апостола и повалить его, невзирая на последствия, но в этот момент раздался быстро приближающийся шум.
— Поезд! — прошелестело по залу.
— Мне сейчас некогда, но я тебя запомню! — пригрозил "клобук".
— Никогда не любил монахов, — проговорил Бен, дождавшись, пока тот отошел, вытирая вспотевший лоб дрожащей рукой. — Как в концлагере, ей Богу!
— Там действительно поезд! — воскликнула Полина. — Откуда? Ты видел рельсы?
На исходе лестницы замер поезд, из серых безликих вагонов медленно сходили люди.
Причем, из одного только дети — тихие и молчаливые. Бен оцепенел, ему стало не по себе. Он даже боялся задуматься о природе происходящего.
— Дикость какая-то! — прошептал он, и голос его был жалок. — Это мне все в наказание, я знаю. Но я ведь даже не подозревал, что все это может быть так жутко.
— О чем ты? Что все это значит? Если ты что-то понял, то и мне объясни! — потребовала Полина, а когда он в панике отказался, заявила, что все это проявления мужского шовинизма.
Несколько апостолов разделили вновь прибывших на несколько больших групп.
Стариков сразу увели вверх по лестнице. Выдерживая паузы, в том же направлении увели почти всех. Лишь несколько человек сиротливо остались стоять. Парень в спортивной форме с номером на спине спросил:
— Что это за место?
— Ты что, только вчера умер? — однотипно спросили у него, но никто не потрудился ничего объяснить.
Полина с ужасом посмотрела на Бена.
— Только ничего не говори! — жалобно попросила она. — Наверное, мы сошли с ума!
Бен скрежетнул зубами:
— Я этому Афинодору забью в задницу сто хренов, а потом буду по одному выдергивать! Он там открытия свои открывают, а мы тут должны за него отдуваться.
Он должен был на этом поезде приехать, сволочь горбатая.
— Твои угрозы смешны, Бенчик! Как ты собираешься добраться до Афинодоровой задницы? Сейчас эта вещь недостижимая как галактика "Писающий мальчик".
— Доберусь, можешь мне поверить, — он наклонился к ней и шепнул. — Мы отсюда сбежим.
— А как же Зона абсолютной веры? — прошептала она.
— Возможно, она не такая страшная, как ее тут расписали.
Как оказалось в дальнейшем, он был не прав.
В побег взяли двоих, хоть с начала Бен хотел взять одного. Выбор он остановил на вновь прибывшем спортсмене. Новичок подходил по многим параметрам. Он никого не знал, и его не знали. Стало быть, хватятся не сразу.
К тому же мала вероятность, что парень успел стать стукачом. Но к ним сразу прибился еще один чрезвычайно подозрительный мужичок. Лет примерно сорока, с огромным брюхом и нательным крестом. Он показал удостоверение помощника послушника Алгинского монастыря, отчего они должны были, по его мысли, проникнутся к нему абсолютным доверием. Полина отвела Бена в сторону и сказала, что она не доверяет послушнику, и отсоветовала брать.
— Что делать, он сразу нас заложит, — посетовал Бен. — Пусть идет раз так. В зоне может пригодиться. Насколько мне помнится, там речь шла о вере, а Александр человек религиозный, может, что и присоветует.
— Спортсмен нам тогда зачем?
— Спортсмен просто здоровый. Нам могут сгодиться его кулаки.
Бен прикидывал уходить ночью, но Александр сказал, что ночи здесь не бывает, но клобуки каждые два часа пропадают и отсутствуют в течение следующих двух часов.
Так и случилось. Дождавшись очередной смены, они покинули гостеприимное здание и спустились по лестнице. Они были не одни, кто шастал по лестнице, но внизу никто не задерживался.
Ступени кончились, резко переходя в порыжевшую землю. Земля оказалась настоящей, не фальшивой, как и кусты. Листья на них были скрученные и иссохшиеся, а ветки толстые, многолетние, если не многовековые. Мини деревья. Или кусты, живущие гораздо более отпущенного им срока и никак не могущие умереть.
Прикрываясь кустами, они двигались без снижения темпа отпущенные два часа.
Несмотря на пройденный путь, здание, стоящее на единственной возвышенности, чудесно просматривалось, но рядом с ним не было заметно никакого особого беспокойства.
— Око, не дремлющее и всевидящее, — высокопарно заметил Александр, за прошедшее время изрядно надоевший своими поповскими сентенциями.
— Помолчал бы, древлянин, — осадила его Полина.
Первым, как ни странно выдохся спортсмен, кстати, на майке оказалась написана его фамилия-Иволгин. Они так его и называли по фамилии, не удосужившись узнать имени, не до этого было. Надо было пройти как можно большее расстояние, чтобы клобуки не смогли их догнать. Правда и на этот случай и у Бена имелся запасной план. Согласно ему надо было захватить апостола и любыми путями разговорить, не останавливаясь даже перед физическим насилием, именно для этих целей и был взят спортсмен.
Иволгин с самого начала безбожно устал, он задыхался, и его вынуждены были ждать.
Отставания все более увеличивались. Они уже по пять и более минут лежали, растянувшись на земле, пока Иволгин соизволивал до них дойти. Спортсмен держался за грудь, кривясь от боли. Боясь, чтобы его окончательно не бросили, он все время твердил как молитву, что тренер говорил, что все это ерунда, и он выздоровеет.
