Я щелкнул поводьями и прикрикнул на лошадей, чтобы бежали резвее. Напрасные усилия – до спасительной реки было еще около получаса пути. И все равно я продолжал гнать лошадей, молясь, чтобы Коль успел пересечь Муреш и наша с Мери жертва оказалась бы не напрасной.
Вой приближался. Я выхватил отцовский револьвер. Словно подхлестнутые этим, волки выскочили из темноты и окружили коляску. Их было шестеро. Звери с такой яростью накинулись на испуганных лошадей, что мы с Мери в один голос вскрикнули.
Как ни странно, мне было жалко этих волков – таких же, как и я, пешек в игре В. Однако инстинкт самосохранения был гораздо сильнее жалости. И самое главное – я не имел права на промах, поскольку пуль в револьвере осталось меньше, чем напавших хищников. Усилием воли подавив дрожь в руке, я выстрелил. Зверь, в которого я целился, уже успел вцепиться в ногу отчаянно ржавшей лошади. Мой выстрел свалил его замертво, но вместо него из темноты выскочили еще двое.
Но основной целью волков, естественно, были не лошади, а мы. Когда я уложил второго зверя, третий впрыгнул прямо на сиденье коляски, где лежала Мери.
Если бы я размышлял над тем, что делаю, то наверняка потерял бы драгоценные доли секунды. К счастью, в тот момент мною руководил инстинкт. Со сверхъестественной быстротой я успел обернуться и нажать на курок раньше, чем волк вонзил свои зубы Мери в горло. Испустив предсмертный вой, он рухнул на сиденье. Мери вскочила, в молчаливом ужасе прижимая к себе сверток. Я поспешил сбросить волчью тушу на землю.
Это нападение оказалось первым и последним. Оставшиеся волки, поскуливая, отошли и уселись поодаль. В лунном свете они были похожи на серых сфинксов. Звери замерли, только острые уши слегка подрагивали, будто ждали какого-то сигнала. Лошадей очень нервировало такое соседство: они били копытами и тревожно ржали. Кое-где у них сочилась кровь, но раны, как я понял, были не опасными. Я снова сел на козлы, положив рядом револьвер. В его барабане осталась единственная пуля. Но даже несколько дюжин пуль не защитили бы нас от надвигавшегося зла.
Откуда-то из тьмы выплыла тонкая полоска тумана. Пройдя у нас над головами, она опустилась туда, где кружком сидели волки. На наших глазах внутри тумана замелькали голубоватые и розоватые вспышки. Потом он начал густеть, приобретая очертания человеческой фигуры... Перед нами стоял Влад.
Он еще больше помолодел. Седина в волосах полностью исчезла. Во всем его облике ощущалось горделивое величие льва, совсем как в тот страшный день, когда отец подвел меня к его трону. Сверкающие изумрудные глаза глядели с насмешкой и презрением. При виде повелителя волки заскулили, покорно улеглись и опустили морды на передние лапы. Подчиняться человеку было тягостно для них.
– А я, Аркадий, – тихо проговорил В., но голос его наполнял собой весь лес, – считал тебя умнее. Неужели ты думал, что сумеешь от меня убежать?
От него до коляски было десятка полтора шагов, но В. не стал их преодолевать обычным способом, видимо решив продемонстрировать нам свои нечеловеческие способности. В каждое следующее мгновение он перемещался все ближе, пока не оказался совсем рядом. Руки вампира потянулись к Мери, которая забилась в угол, прижимая к себе сверток.
– Отдай мне ребенка. Живо! Вы оба окончательно исчерпали мое терпение.
Мы с Мери переглянулись; страх, охвативший нас, не мог заглушить тайного торжества. Мери встала. Такой безграничной ненависти на ее лице я еще не видел. Швырнув сверток волкам, она крикнула:
– Ты никогда не получишь моего ребенка, чудовище! Никогда!
В. оторопел. Такого он не ожидал. Волк, возле которого упал сверток, впился зубами в шерстяное одеяльце и принялся его трясти. Оно раскрылось... Внутри было пусто. Волк принюхался и вновь улегся, зажав одеяльце между передними лапами.
Когда В. повернулся к нам, его лицо полыхало от гнева. Глаза горели неукротимой яростью.
– Шлюха! Обманщица! – закричал он, обнажая острые зубы. – Думаешь, только у тебя одной могут быть дети? В мире достаточно женщин, способных зачать от твоего мужа!
Внезапно его гнев утих, и на губах вампира появилась отвратительная, сладострастная улыбка.
– Мери, прекрасная Мери, – произнес он нараспев, поднимаясь на ступеньку коляски. – Волосы цвета золота, глаза, как два сапфира. Думала обмануть меня, спрятать свое драгоценное дитя? А вся правда, красавица, записана в твоей крови. Мне достаточно одной капли...
В. потянулся к ней пальцами, словно желая погладить подбородок. Мери буквально вжалась в сиденье.
– Нет! – умоляюще застонал я. – Я сделаю все, все, что вы пожелаете! Я немедленно поеду в Бистриц, привезу вам жертву, помогу от нее избавиться; я согласен завести детей от других женщин – все, что вы потребуете. Только не трогайте Мери!
Я произносил эти ужасные слова совершенно искренне. Главное – чтобы жена и ребенок оказались в безопасности. Бессмертие моей души меня не волновало. В том, что маленький Стефан спасен, я уже не сомневался. Теперь я был готов на любые жертвы, только бы спасти Мери. Такое решение я принял еще в замке, когда мы собирались в путь. Я не осмелился сказать о нем Мери, зная, что жена никогда не примет от меня такой жертвы.
В. самодовольно ухмыльнулся и спрыгнул на землю.
– Аркадий! – крикнула Мери. – Не смей ничего ему обещать. Ты навсегда потеряешь душу, а этот кошмар будет все так же продолжаться. Как ты не понимаешь? Он в любом случае будет разыскивать Стефана!
Наклонившись, Мери схватила отцовский револьвер.
В. запрокинул голову и грубо захохотал, потом раскинул руки, предлагая себя в качестве мишени:
– Не трусь, дорогая, стреляй! Стреляй же! Посмотрим, чего ты этим добьешься.
И моя храбрая жена выстрелила. О Мери, моя душа, моя спасительница, возлюбленная моя убийца...
Пуля ударила мне в грудь, но перед этим я успел увидеть, как моя жена прицелилась. Я успел заглянуть ей в глаза. Они были полны такой безграничной любви, что окружавшее нас зло показалось мне жалким и ничтожным. Я улыбнулся Мери, испытывая искреннюю радость и восхищение. Моя душа спасена! Какое же счастье любить женщину, способную пожертвовать своей душой, только бы спасти свою вторую половину.
Я не мог на словах рассказать Мери о единственном способе разрушить договор и оборвать нечестивое существование Влада. Меня нельзя было убить по моей же просьбе – это приравнивалось к самоубийству и только укрепляло власть стригоя. Я мог лишь "забыть" листы дневника на видном месте, чтобы жена их прочла, и молиться, чтобы у нее хватило сил на этот необходимый выстрел.
Мери не разочаровала меня.
У меня подкосились ноги. Я упал и покатился туда, где сидели волки. Боль нарастала. Она клещами сжала мне сердце. В легких бушевало пламя, но меня это не пугало. Мое ликование, радость победы полностью заглушали все остальные чувства. Я глядел в бархат небес и видел, как исчезают звезды. Я знал: это не облака, это сладостная тьма приближающейся смерти.
