чёрном же пальто. Пусть им — и не холодно! Не настолько, во всяком случае, как людям. И они могли — управлять температурой и её же режимом. Но равновесие с балансом и какой-никакой «гармонией» — призывали всё-таки не отличаться и сосуществовать вместе: и уже скорее и именно же — по их образу и подобию; хоть и разве что — бытовому и житейскому. И, не отрывая взгляда от дороги, метаясь им от зеркала к зеркалу и к серому же с белой разметкой дорожному полотну, он изредка бросал взволнованный, но и в то же время строгий взгляд на пассажирку — справа же всё и от него-себя. И иногда, когда уж и совсем уставал держать руки в одном положении, менял их и оставлял одну, облокачиваясь левой на окно, и слева же от себя, держа руль правой; или кладя её — на левое же колено своего компаньона-партнёра же на эту поездку да и в принципе, оглаживая и массируя: особенно в моменты — когда мышцы затекали и она начинала их расправлять, подтрясывая ногами.
— Уже приехали? — Спросила проснувшаяся и размяла уже и свою шею, чуть покрутив головой, затем и вновь же — кутаясь в своё черное «пальто-одеяло», стараясь не выпускать из него тепло: от только недавно окончательно согревшегося внешне тела — при закрытых окнах в чёрном кожаном салоне, включённом обогревателе и окоченевшей буквально душе. Она просто вымерзла — изнутри! Но и всё вытягивала чёрные рукава тёплой толстовки с капюшоном до кончиков пальцев с коротким чёрным же маникюром, в то время как и сам капюшон — натягивала через всю голову с выпрямленными тёмно-каштановыми прядями и почти что утягивала его на самые глаза, скрывая тем самым и верхнюю половину своего лица с чёрными тенями на веках, бежево-серым контурингом на скулах и тёмно-коричневой, почти чёрной, как и её глаза, глянцевой помадой на губах; параллельно же ещё и ноги в чёрных джинсах, заправленных от колен в чёрные ботинки на такой же шнуровке и небольшом квадратном каблуке, время от времени сама, а иногда и с помощью, и благодаря же, Артёма, между снов и явью — растирая своими ладонями.
— Почти подъезжаем… — Хмуро, но и в этот раз уже «сдержанней», ответил он.
— Опять — злишься? — Коснулась тут же уже и его же правой ноги своей левой рукой, высунутой ненадолго из-под пальто, она.
— Да я п… просто не понимаю!.. — Рявкнул брюнет, почти и вновь же срываясь, но и до последнего же, «победного» — удерживая поводья и сдерживая ими свой же порыв: готовый вот-вот же сорваться не только с них, но и с цепей его собственного же ада и рая, не говоря уж и о Земле, в одном — и понестись. — Почему? Зачем?.. Кому это всё — нужно?!
— Всем… — Спокойно и вновь же констатировала факт брюнетка.
— Ну вот пусть тогда эти «все» — и едут к чёрту на куличики! — И, подняв свою правую руку с руля, указал, вроде как, и это же самое направление, на деле же и «их» же всё, указательным пальцем — вперёд. — Мы-то там и каким боком затесались?.. Или меня вырубало на тех моментах, когда вы с ней дружили? Что-то я не припомню такого: ни того, ни другого! Она тебя — унижала. Жизни — не давала… А теперь, когда умерла, всё ещё продолжает мешать жить! Вездесущая баба!.. Даже после смерти — не может ус- и упокоиться.
— Артём! — Осадила его порыв и пыл, наконец, пусть и вновь же только на этот раз, Олеся, сузив свои карие глаза. — Прекрати!.. Об умерших: либо хорошо, либо никак.
— Так ведь и не получается!.. — Хмыкнул названный и ударил ладонями по рулю. — «Умерших». Ну да. Ну да!.. Как бы не так. Да и чего воздух-то зря сотрясать?.. Переродится же! Если её и за все же её слова и действия, как пороки и грехи, сразу и в небытие же не отправят — после суда… и без следствия! Ха!.. Надеюсь, что «да»!.. И зачем вот ты только согласилась? А зачем согласился — и я?.. И как ты меня заставила вообще?!
— Хотя бы — и с уважением: для людей — это чуточку важнее, чем для нас! Пусть её — и отправят на второй круг… Или не отправят. Всё равно!.. Традиции и принципы, Артём! Равновесие и баланс. «Гармония» — между мирами!.. Да и чего ты опять-то всё и заново начинаешь: сам же не пустил меня одну и на такси!..
— Да и правда что!.. — Округлил глаза парень и воззрился на неё глазами, полными шока и какой-то же ещё «своей» внутренней истерики-истерии. — Как я мог и не пустить тебя одну на такси — на кладбище. Одну. На такси и… На кладбище!.. Карл. У нас — явные проблемы! И Хьюстон в этом деле — не товарищ и не друг. Не помощ-ник… Он — не поможет! — И отвернулся вновь к дороге, обгоняя по ходу же серую глянцевую машину и тут же встраиваясь обратно в свою полосу. — Сразу бы и катафалк вызвала, что ли!.. Кто хоть организовал это «массовое сборище тире прощание стада баранов» — спустя пять лет?.. Ни разу же ещё и не встретившись — до. Да ещё и по такому — развесёлому поводу!
— Наш бывший директор — Людмила…
— Прекрасно!.. — Оборвал тут же её Артём и всплеснул руками. — Выпускаешься из школы — заставляют ходить на встречи выпускников. Выпускаешься из колледжа — та же тема… Из универа — аналогично! Теперь — ещё и из детского дома будут весточку высылать: о желании встретиться и вспомнить былые времена… Супер!.. Ты, кстати, речь «крайне-последнюю» подготовила?.. Или «импровизация» — нас в который раз спасёт?!
— Артём! — Теперь это был — скорее болезненно-молебный стон о прекращении мук, чем и ранее же всё повышенный тон да и крик.
— А!.. Нет. Извините, пожалуйста!.. — Продолжал он издеваться, будто и не слыша своего имени: да и подумаешь, правда, за двадцать же семь своих-его лет и её же всё двадцать четыре таких же года — у него просто-напросто выработался иммунитет к этому да и всему. — «Речь». Нет!.. Там же — Посполи́тая. «Соболезнование» же, да!.. Нек-ро-лог! — Со злостью и
