– Вы не могли бы попросить маму – а раз «бьюик» во дворе, значит, она дома – спуститься в погреб и вынуть лампочку на лестнице?
– Крис, я же сказала – у меня пироги…
– Я очень вас прошу, – неумолимо продолжал Крис, – сделать это сейчас же. Скажите ей, что иначе мой братец сядет за решетку.
Последовала продолжительная пауза и, наконец, миссис Макджинн сдалась. Лишних вопросов задавать она не стала: меньше знаешь, спокойней спишь. Констебль Баннерман незамедлительно посетил Чамберсов, но в итоге для Ричи Чамберса все кончилось благополучно.
Верн с Тедди также получили свое, хотя и в меньшей степени, нежели мы с Крисом. Дома Верна уже поджидал Билли с кочергой, но только после четвертого или пятого удара Верн отключился окончательно. Билли, напуганный, что убил брата, тут же прекратил избиение, однако Верн очухался довольно быстро. Тедди они поймали втроем в один не очень-то прекрасный для него вечер, когда он шел домой с «нашего» пустыря. Ему набили морду и расколотили очки, причем он попытался дать сдачи, но кто же станет драться со слепым?
В школе мы были неразлучны, словно единственные из целой дивизии бойцы, которым удалось вырваться из окружения. Никто из одноклассников толком ничего не знал, однако ходили упорные слухи, что мы не только не побоялись сцепиться со старшими ребятами, но и довольно лихо им утерли нос. На этот счет из уст в уста передавались дичайшие истории – одна неправдоподобней другой.
Со временем, когда кровоподтеки сошли и раны зажили, Верн с Тедди отошли от нас и сформировали собственную команду из сопляков и салажат, которые боготворили их и которыми они помыкали как хотели, словно эсэсовские надсмотрщики в концлагере. Штаб-квартирой у них осталась все та же хибара на пустыре.
Мы с Крисом появлялись там все реже и реже, и какое-то время спустя перестали вовсе. Как-то, весной 1961 года, я забрел туда от нечего делать, – вонь там стояла, как на скотном дворе, – и больше, насколько мне помнится, я уже туда не заглядывал. Мало-помалу Тедди и Верн стали для меня практически чужими: при встрече мы, разумеется, здоровались, но не более того. Такое случается сплошь и рядом: друзья приходят и уходят, а жизнь продолжается… Иногда я вспоминаю тот сон и две фигуры под водой, старающиеся утопить третьего. Может, оно и к лучшему, что так все кончилось. Кто-то тонет, кто-то выплывает, а жизнь идет своим чередом. Справедливо это или нет, но это так.
Верн Тессио погиб в 1966 году во время пожара в Льюистоне, когда огонь уничтожил многоквартирный дом из тех, что в Бруклине или Бронксе называют трущобами. По заявлению пожарной охраны, дом загорелся часа в два ночи, а к рассвету от него остались одни головешки. В ту ночь там была пьянка, на которой присутствовал и Верн. Как часто бывает, кто-то уснул с горящей сигаретой, может, это даже был он. В общем, его труп был одним из пяти, которых смогли опознать лишь только по зубам.
Тедди попал в кошмарную автокатастрофу. Случилось это в 1971, а может, и в начале 1972 года. Как я уже упоминал не раз, служба в армии стала для него настоящей идеей фикс. Едва достигнув возраста, когда можно было подавать документы в пункт набора добровольцев, он запросился в авиацию, однако был признан годным лишь к нестроевой, и то ограниченно. Все, кто хоть один раз видел Тедди – его очки и слуховой аппарат, – не сомневались, что так и получится, все, но только не Тедди. И бесполезно было убеждать его; однажды его временно исключили из школы за то, что он назвал руководителя службы профориентации «дерьмаком задрипанным». В другой раз Тедди харкнул в физиономию директору, когда тот заикнулся о необходимости подумать о какой-нибудь другой профессии.
За многочисленные прогулы, опоздания и нарушения дисциплины Тедди оставили на второй год, но школу он как-то умудрился окончить. Он пошел по стопам «Туза» и «Волосана»: купил древний «шевроле-белэйр» и принялся ошиваться по тем же самым злачным местам: дискотека, кабачок Сьюки (он теперь закрыт), бильярдная, бар «Тигр с похмелья» и т.п., иногда заглядывая в Управление общественных работ Касл-Рока, чтобы получить очередную халтуру – уборку мусора или ремонт дорожного покрытия. Постоянной работы у него, естественно, не было.
Авария произошла в Харлоу. «Белэйр» был до отказа набит друзьями и подружками Тедди, двое из которых пристали к нему еще в 1960-м. Не знаю, сколько бутылок они успели осушить, но только «шевроле» начисто своротил телеграфный столб, после чего перевернулся аж шесть раз. Лишь одна девица из всей компании осталась в живых, да и то лучше бы ей умереть на месте: полгода она пряла в барокамере, не подавая признаков жизни, после чего чья-то милосердная рука повернула краник аппарата искусственного дыхания. Тедди же хоронили в наглухо закрытом гробу.
Крису удалось поступить на курсы подготовки в колледж, причем все, кроме, разумеется, меня, его от этого настоятельно отговаривали. Родители считали, что он только зря теряет время, дружки вообще не понимали, зачем ему вдруг понадобилось корпеть над учебниками, руководитель службы профориентации не верил в его способности, учителям же отнюдь не улыбалась перспектива ежедневно лицезреть этого хулигана в кожаной куртке на молниях и в высоких армейских ботинках на фоне благовоспитанных мальчиков и девочек из добропорядочных семей, всегда аккуратно одетых и причесанных, готовых день и ночь зубрить алгебру, латынь и естествознание. Среди них Крис, с его вечно всклокоченными волосами и курткой в заклепках, выглядел, ясное дело, белой вороной.
С десяток раз он был близок к тому, чтобы бросить учебу. Особенно его достал папаша, не перестававший брюзжать, что «этот сопляк возомнил себя умнее отца», что «нужно деньги зарабатывать, а не заниматься ерундой», ну и так далее. Однажды, в сильном подпитии, он треснул Криса бутылкой «рейнголда» по голове, после чего Крис оказался у доктора, своего старого знакомого, которому пришлось наложить на его скальп четыре шва. Его старые дружки (большинство из которых сейчас сидит, а остальные либо уже отсидели, либо скоро сядут) устроили за ним настоящую охоту на улицах. Ответственный за профориентацию убеждал его пройти хотя бы краткий курс профессионального обучения, чтобы впоследствии не оказаться у разбитого корыта. Но хуже всего было то, что в младшей школе Крис изрядно запустил учебу, и теперь ему приходилось нагонять.
Чуть ли не каждый вечер мы с ним занимались вместе, иногда по шесть часов кряду. Меня эти занятия просто выматывали, а временами и пугали: пугало какое-то остервенение Криса по отношению к учебе. Тем не менее, отставание его казалось непреодолимым: прежде чем приступить к введению в алгебру, ему пришлось повторять дроби, потому что, когда их проходили в пятом классе, они с Тедди и Верном учились играть в покер. Прежде чем выучить по-латыни «Отче наш, иже еси на небесех», Крис должен был уяснить, что такое существительное, предлог и дополнение. На первой странице его учебника английской грамматики красовалась аккуратно выведенная надпись: Е…Л Я ГЕРУНДИИ. Содержание его сочинений было неплохим, мысли его отличались оригинальностью, но в правописании он был, мягко говоря, не силен, а уж пунктуация вообще ему казалась темным лесом. Учебник Уорринера стал для него настольной книгой, а когда один экземпляр истрепался до того, что стало невозможно его раскрыть, он тут же приобрел другой, в твердой обложке.
