ПОЕЗД
В Красноярске тюрьма большая,
Народу в ней не перечесть.
Ограда каменная высока,
Через нее не перелезть.
И вот заходит тюрьмы начальник
И начинает выкликать:
«Рецидивисты, все собирайтесь,
Пора вас в лагерь отправлять».
Рецидивисты все собралися,
Сложили вещи подле ног,
А чья-то, чья-то мать-старушка
Стоит и плачет у ворот.
А сын заметил и сам заплакал,
И вытер слезы рукавом.
Сестренка тоже вытирала
Своим батистовым платком.
Вот поезд тронулся и помчался,
Помчался прямо на восток,
И до лихого Магадана
Остановиться он не мог.
Дорогая моя, вот мы снова в Одессе,
И наш город любимый все цветет и растет.
И в душе у меня снова старая песня,
Эту песню мы пели, эта песня живет.
Мы сроднились с тобой ранней тихой весной,
Ты была без работы, я работу имел.
Я свой хлеб добывал кровавой рукою
И делился с тобой после злых мокрых дел.
Полюбились тебе наши песни и нравы,
Наша горькая участь, наша злая судьба.
И подругою нашей назвалась ты по праву,
И другого пути ты найти не смогла.
Но однажды с тобою нам судьба изменила,
И на деле накрыла нас с тобою ЧК,
И пятнадцать агентов нас с тобой обложило,
И не дрогнуло сердце, и не выпал наган.
Дорогою судьбой заплатили чекисты
За свободу блатного и девчонки его,
И окрасились кровью восемь кожанок чистых,
Ожидал нас с тобою арестантский вагон.
Не поставил нас к стенке судья милосердный,
Он нам дал два червонца и строгий режим.
Ты осталась со мной, друг мой верный и нежный,
Увезли нас с тобою в дальний город Ильин.
Моя милая мама, я тебя не ругаю,
Что меня ты так рано под закон отдала.
Мы сегодня с друзьями в жизнь иную вступаем,
Так прошла незаметно золотая пора.
Незнакомые дяди грубо брали за ворот,
По ночам нас учили, как полы натирать,
А потом месяцами не пускали на волю…
Все науки познали, как людей убивать.
Это было весною, золотою порою,
Трое наших парнишек из-под стражи ушли.
На седьмом километре их собаки догнали,
Их солдаты связали, на расстрел повели.
Их поставили к стенке, повернули спиною.
Грянул залп с автоматов, и упали они,
И по трупам умерших, как по тряпкам ненужным,
Разрядив автоматы, три солдата прошли.
Над холмом, над обрывом крест стоит деревянный,
Его девочка нежно прижимает к груди…
Впереди не икона, а запретная зона,
А на вышке маячит полусонный чекист.
Моя милая мама, я тебя не ругаю,
Что меня ты так рано под закон отдала.
Мы сегодня с друзьями в жизнь иную вступаем —
Так прошла незаметно золотая пора.
Здравствуй, мама и сестричка Нина!
Шлю я вам свой пламенный привет.
Расскажу я вам, что за картина,
дорогая мама,
Где пробыл я больше пяти лет.
Климат здесь, мамаша, очень строгий,
Дует сильный ветер в феврале.
И мороз, как будто волк голодный,
дорогая мама,
Отъедает пальцы на руке.
Но пройдут года, часы, минуты,
Отсижу я свой проклятый срок.
И тогда откроются дороги,
дорогая мама,
Что ведут в родимый уголок.
Но, а может все не получиться,
Может выйти все наоборот —
Заболею, и цинга сломает,
дорогая мама,
И с собой в могилку заберет.
И никто на свете не узнает,
Что сынок на севере зарыт,
Лишь весною зашумят бураны,
дорогая мама,
И звезда с землей заговорит.
Из далеко колымского края
Шлю тебе я, родная, привет.
Как живешь ты, моя дорогая,
Напиши поскорее ответ.
Я живу близ Охотского моря,
Где кончается Дальний Восток.
И живу без нужды, и без горя,
Строю новый в стране городок.
Вот окончится срок приговора,
С Колымою и морем прощусь,
И на поезде в мягком вагоне
Я к тебе, дорогая, вернусь.
Жулик будет воровать,
А я буду продавать,
Мама, я жулика люблю! Одесса-мама!
Фрайер топает за мной,
А мне нравится блатной,
Мама, я жулика люблю!
Жулик, хоп!.. Жулик будет воровать,
А я буду продавать,
Мама, я жулика люблю!
Менты ходят, жулик спит,
А мое сердце так болит.
Мама, хоп, я жулика люблю!
Эх! Да что ты! Жулик будет,
да, воровать,
А я буду продавать,
Мама, я жулика люблю!
Где блатные, там и я,
Все блатные вдоль меня.
Мама, я жулика люблю! Хоп!
Эх! Жулик будет воровать,
А я буду продавать,
Мама, я жулика люблю!
Жулик мой в кандалах,
А я фрайера в шелках,
Мама, я жулика люблю!
Жулик, эх, жулик, да, будет воровать,
А я буду продавать,
Мама, я жулика люблю!
Фрайер будет мой страдать,
А я буду пропивать,
Мама, я жулика люблю! Эх!
Жулик будет воровать,
А я буду продавать,
Мама, я жулика люблю!
Кабы знала бы,
Да не гуляла бы
Черным вечером да на бану!
Ох, кабы знала бы,
Да не давала бы
Чернобровому да уркану!
Ох, вышла я,
Да ножкой топнула,
А у милого
Терпенье лопнуло!
Ох, ночь будет,
Ураган будет!
А если сына я рожу —
уркаган будет!
Он красть будет,
Воровать будет,
А деньги матери своей
отдавать будет!
Патефон будет,
Самогон будет,
А первым гостем у нас
прокурор будет!
Прокурор будет.
Приговор будет,
А мне на то наплевать —
что потом будет!
Эх, пить будем
И гулять будем!
А как смерть придет —
помирать будем!
В трюмах тесных и глубоких
А повезут нас в край далекий,
Как баранов.
Посчитают Петю с Ваней,
А потом погонят в баню
Да на всю ночку.
А дезинфектор, да не дай Бог!
А нету вшей — нагонит блох,
Ох, окаянных!
А нарядчики-тираны
А выгоняют да, но утром рано
На работу.
А утром ты в санчасть заглянешь,
А песню Лазаря затянешь.
Врешь, что знаешь…
Так, мол, так. Да, так, мол, этак…
А я болею да, но с малолеток,
Понимаешь…
Доктор скажет: «Не ленитесь!
А на работу да вы годитесь!
А на работу…»
И пойдешь ты на работу,
Опечаленный заботой,
А неохота…
Вот вам, братцы, всем урок,
А на обед уж дан гудок,
И мы собрались.
Отощавши, как шакалы,
А мы ползем через три шпалы,
Спотыкаясь.
А за мисочкой фасоли,
Ой, ты подумаешь о воле,
Как бывало…
Суп ты кушаешь с треской,
А пузо щупаешь с тоской —
Ох, как мало!
Мы встретились с тобой на Арсенальной,
Где стояла мрачная тюрьма.
Ты подошел и протянул мне руку,
Но я руки своей не подала.
Зачем меня так искренно ты любишь
И ждешь ты ласки от меня?
Мой милый друг, ты этим себя губишь,
Я не могу любить больше тебя.
Была пора, и я тебя любила,
Рискуя жизнью молодой.
Мой милый друг, тюрьма нас разлучила,
И мы навек рассталися с тобой.
Тюрьма, тюрьма, ты для меня не страшна,
А страшен только твой обряд:
Вокруг тебя там бродят часовые
И по углам фонарики горят.
