ЯНКЕЛЕВИЧ. Когда я вошел в светлый зал еврейского дома — все встали. Даже самые старые. И раздались аплодисменты. Долгие и несмолкающие. (и по радио раздались аплодисменты). И я даже почувствовал себя чуть ли не Любавическим ребе.
ЯНКЕЛЕВИЧ сел на стул, лицом к залу, а со всех сторон гремела музыка, раздавались приветствия, гремели нескончаемые аплодисменты. Он вставал, кланялся, пожимал руки и вновь садился. Наконец, аплодисменты и музыка прекратились, и голос в микрофоне произнес:
ГОЛОС. Слово предоставляется председателю нашей общины господину Шацу.
ЯНКЕЛЕВИЧ. Шац встал и простер руки к небу. А потом ко мне.
В микрофоне что-то долго пыхтело, откашливалось, и, наконец, прозвучал голос председателя.
ШАЦ. Уважаемый господин ЯНКЕЛЕВИЧ! Вся наша община счастлива вас приветствовать в этих стенах.
ЯНКЕЛЕВИЧ. (когда смолкли аплодисменты, в зал) Выспались! Я уже здесь три года.
ШАЦ. Первый еврей вступил на эту землю около двадцати веков тому назад…
ЯНКЕЛЕВИЧ. (в зал) Он долго и нудно рассказывал о славной истории, а потом вновь простер руки. Причем не к небу, а сразу ко мне.
ШАЦ. И вот сегодня к нам пришел еще один…
Зал сотрясали аплодисменты. ЯНКЕЛЕВИЧ встал. Аплодисменты перешли в овации.
ЯНКЕЛЕВИЧ кланялся, как премьерша.
ШАЦ. Господин ЯНКЕЛЕВИЧ, не могли бы вы кое-что рассказать о себе?
ЯНКЕЛЕВИЧ. (разводя руками) Ну что вам может поведать бедный еврей…
Легкий смех пронесся по залу (по радио)…
ЯНКЕЛЕВИЧ. …которого к тому же сняли с дотации на зубы.
Смех усилился.
ЯНКЕЛЕВИЧ. Это при моем-то финансовом положении…
Евреи дружно и добродушно хихикали.
ЯНКЕЛЕВИЧ. Когда один только верхний мост стоит моих десять пенсий! Вы понимаете?
Звонкий смех поднимался к высокому потолку еврейского дома.
ЯНКЕЛЕВИЧ. И потом — налоговое управление хочет запечь меня в тюрьму. Скажите, с чего мне платить налоги? Вы-то знаете!
Зал дружно гоготал.
ЯНКЕЛЕВИЧ. А вы, оказывается, веселая община. Я даже не знал. В заключении я хочу сообщить, что вношу свой вклад на расширение еврейского кладбища.
Он долго рылся в брюках и, наконец, нашел монету.
ЯНКЕЛЕВИЧ. Вот! Пять франков!
По радио было слышно, как ШАЦ от смеха рухнул на стол президиума. Рядовые члены вываливались из кресел.
ШАЦ. Вы любите пошутить, господин ЯНКЕЛЕВИЧ. И мы это очень ценим. Юмор свойственен нашему народу. Но одну вашу шутку мы не понимаем — зачем вам понадобились эти несчастные тысяча пятьсот франков в месяц?
ЯНКЕЛЕВИЧ. Как? А на что же жить?
ШАЦ опять рухнул. Еврейский дом раскачивало от смеха. И только ЯНКЕЛЕВИЧ ничего не понимал.
ШАЦ. Уважаемый господин ЯНКЕЛЕВИЧ, мы все вдоволь насмеялись и теперь хотели бы перейти к серьезному вопросу. Вы не могли бы помочь нашей общине?
ЯНКЕЛЕВИЧ. (удивленно) Я уже дал пять франков. Чего же еще?
ШАЦ. Помогите нам построить новую школу для наших детей. В этом деле вы могли бы быть незаменимым.
ЯНКЕЛЕВИЧ. С радостью, но в качестве кого? Взгляните на меня — какой я строитель? Я не умею замешивать бетон и класть кирпич. И ставить окна! В этом прошу на меня не рассчитывать. Но что-нибудь рассчитать, составить там смету или еще что — всегда пожалуйста!
И по радио опять раздался громкий смех, в котором выделялся хохот господина ШАЦА.
ШАЦ. (сквозь смех) Именно смету, тысяч этак на пятьсот! Подумайте, господин ЯНКЕЛЕВИЧ, мы не торопим.
ЯНКЕЛЕВИЧ встал и подошел к рампе.
ЯНКЕЛЕВИЧ. Весь вечер я думал. Я сидел за кухонным столом и составлял смету. И как я не крутил, не вертел — в пятьсот тысяч строительство не укладывалось. Минимум миллион — без спортивного комплекса. Скажите, а что это за еврейская школа без стадиона и бассейна? Чтобы дети не умели бегать и плавать в этом мире? Никогда! А с комплексом получалось три миллиона. Как не крутите!
ЯНКЕЛЕВИЧ подошел к телефону и набрал председателя.
ЯНКЕЛЕВИЧ. (в трубку) Господин Шац? Три миллиона — и ни копейки меньше!
В трубке было слышно, как председатель тяжело задышал.
ЯНКЕЛЕВИЧ. Что вы молчите? Три миллиона — вы слышите?
ШАЦ. Вы что — опять шутите?
ЯНКЕЛЕВИЧ. Какие там шутки! Я думал весь вечер! Естественно, со стадионом и бассейном. Вы хотите со стадионом и бассейном?
В трубке слышалось взволнованное дыхание.
ЯНКЕЛЕВИЧ. Что вы опять молчите? Хотите или нет? Не хотите — как хотите! Три миллиона — или ничего!
ШАЦ. (крича) Хочу, хочу!
ЯНКЕЛЕВИЧ. Обгерет!
И он повесил трубку и обратился в зал.
ЯНКЕЛЕВИЧ. Звезда моя начала восходить на небосклоне Двадцатого аррондисмана. Тогда я абсолютно не мог понять, в чем дело, но меня стали узнавать на улицах, раскланиваться за километр, сажали на руки детей, приглашали на рауты, я торжественно открыл одну электростанцию, спускал пароход, разбив шампанское, присутствовал на бармицвах, перерезал ленточку новой автострады, свистел на мачте «Маккаби», делился мнениями о войне и мире, о расстановке ракет в Западной Европе, о новом фильме Вуди Аллена и об англо-ливийских отношениях. Слава моя росла, популярность переходила границы, и, наконец, наверно, этого и следовало ожидать… но… но давайте по порядку. На вершине славы меня лишили пособия.
Два дня я как бы этого не замечал, затем денек ничего не ел, и на четвертый позвонил ДЖАГЕ.
ДЖАГА появился подле ЯНКЕЛЕВИЧА.
ЯНКЕЛЕВИЧ. Привет, мой дорогой ДЖАГА! Простите, что я вас потревожил не в субботу… Просто выдалась свободная минутка, и я вас хотел попросить… пойти со мной в ресторан. Да, именно так… я вас приглашаю в ресторан!
ДЖАГА. Опять вы?.. На этот раз я.
ЯНКЕЛЕВИЧ. Нет уж, не спорьте, позвольте мне… Садитесь, вот прекрасный столик. (они сели).
ЯНКЕЛЕВИЧ. (в сторону официанта) Два бифштекса и бутылку водки!
ДЖАГА. Простите, разве вы не заметили?… Я вегетарианец.
ЯНКЕЛЕВИЧ. Такой здоровый?! Но вам необходимо мясо. Чтобы быть в форме.
ДЖАГА. С удовольствием… Но не могу.
ЯНКЕЛЕВИЧ. Хотя бы маленький кусочек.
ДЖАГА. Нет, нет… Не уговаривайте, только не мяса.
ЯНКЕЛЕВИЧ. Отлично, тогда рыбу!
(ДЖАГА замахал руками).
Фаршированную, а?.. Да вы только попробуйте, с хреном. Я думаю — здесь она найдется.
ДЖАГА. Тоже не могу, спасибо.
ЯНКЕЛЕВИЧ. Короче, что вы едите?
ДЖАГА. Бобы, рис, зелень, неважно какую…
ЯНКЕЛЕВИЧ. Прекрасно! (он повернулся к воображаемому официанту) Мясо, водку и траву с бобами! (в сторону) С ними сложнее, чем с кошерными!.. (официант принес заказ) Мм… какой бифштекс и какие бобы! (ЯНКЕЛЕВИЧ разлил водку и поднял тост) Лехаим! — За жизнь! Лучшего тоста не знаю. (он выпил залпом, а ДЖАГА пригубил и поставил на стол). Нет уж, извините, за жизнь надо пить до дна!
ДЖАГА. У меня язва.
ЯНКЕЛЕВИЧ. У меня две.
ДЖАГА нехотя выпил.
ЯНКЕЛЕВИЧ. Странный вы какой-то телохранитель. Не едите, не пьете…
ДЖАГА. Не могу. Удар будет неверен. Не попаду в нападающего…
ЯНКЕЛЕВИЧ. Не волнуйтесь. (он разлил) За великий французский народ, давший миру Паскаля, Мопассана и Ив Монтана! (он выпил).
)ДЖАГА отпил опять один глоточек). За великий французский народ извольте до дна! (ДЖАГА послушно выпил) Вот так…
(они посидели, помолчали, хмелея на глазах и любовно глядя друг на друга). Хорошо сидим, Вася, а?..
ДЖАГА. (охмелев) Я…я ДЖАГА.
ЯНКЕЛЕВИЧ. Так говорят в России… Хорошо сидим, Вася, а?..
