Анест толкает:
— Диланян, гемоглобин держится.
— Сколько?
— Семьдесят. Уже час.
— Но мне же запретили трогать его…
— Оперблок! Готовьтесь, ревизия мочевого пузыря!
— Через полчаса, — равнодушно зевает медсестра.
— Я через пять минут начну делать операцию на каталке.
— Поняла…
Ревизия мочевого пузыря. Разрез, открывается пузырь. Ни одной крупной ветки… Моя цистостома наложена правильно, классически, ход ее прямой… Диффузно кровит стенка мочевого пузыря рядом с точкой прохождения троакара…
Грубый, очень грубый шов. Остановить во что бы то ни стало! Иначе… Иначе он умрет.
Останавливаю. Сверху в пузырь устанавливаю еще одну, гораздо более толстую трубку. Контролирую кровотечение. Выхожу сухим настолько, насколько я не выхожу из плановых операций.
— Эй, что ты там сделал? — Анест шокировано смотрит на меня.
— Что такое?
— Гемоглобин растет! Через полчаса после того, как ты закончил!
— Ну, льете же кровь?
— Да хрен с гемоглобином! ДВС прекратился!
— Так быстро?
— Ага…
Сон. Несмотря на усталость — беспокойный и поверхностный больничный сон.
Утро, конференция— …Известного конференции пациента ночью экстренно прооперировали, произвели ревизию мочевого пузыря, ушили стенки, остановили кровотечение. К утру состояние тяжелое, с положительной динамикой крови. ДВС прекратился.
В зале наступает гробовая тишина.
— Кто прооперировал? — тихо, как бы нехотя, роняет слова Клирашев.
— Диланян.
— Сделал-таки, — хмыкает Клирашев.
Я обреченно жду расстрела.
— Молодец. А теперь встал и пошел на хер отсюда. Через час я позвоню тебе домой. Чтоб сам взял трубку.
Я улыбаюсь. В конференц-зале смешки.
— Чего сидишь? Пошел на хер отсюда, тебе сказали…
С Клирашевым шутить нельзя, расстреляет. Я встаю и… домой… Дома хорошо…
Я тебя сегодня выписал, острая задержка. Я выписал тебя, как мы пишем, «с улучшением». После всей эпопеи я тебя стабилизировал и выписал. Ты ходишь сам, хоть и с двумя мешками. Онкологи говорят, что пойдут на вторую лучевую. Что будут продолжать твою терапию. А они так говорят, только если видят, что ты проживешь еще хотя бы полгода.
Ты не умер от моей руки. Я тебя выписал…
СТРАННЫЕ БЫВАЮТ ПАЦИЕНТЫ…
Надо отметить, что я довольно психически устойчивый человек.
Но, поверьте, иногда происходят события, которые срывают мозг.
Итак, консультативный прием. То есть ко мне записаны человек пятнадцать, а то и двадцать.
— Оганес Эдуардович, к вам просится женщина, без записи, говорит, что на пять минут.
— Знаем мы эти пять минут, — привычно бурчу я. — Ладно, пригласи.
Заходит женщина. Довольно миловидная, лет пятидесяти.
— Здравствуйте, — говорит, — Оганес Эдуардович, миленький!
— Здравствуйте, проходите. — Где бы я мог слышать этот голос, а?
— Я на секундочку. Показать!
— Давайте…
И тут женщина… Нет, поймите меня правильно, я не для этого специальность «урология» выбирал… Женщина быстрым движением стягивает с себя брюки, снимает трусы и… начинает хохотать. Явно притворно хохотать. Потом ее пробирает приступ кашля. Такое ощущение, что приступ тоже какой-то наигранный, что ли… Потом женщина умолкает, надевает трусы, брюки и с серьезным выражением лица говорит:
— Видели? А ведь пузырь полный!
С этими словами она достает из пакета… коробку моего любимого торта!
— Спасибо вам, доктор!
Нет, вы не подумайте, я умею не показывать эмоции. На лице ни один мускул не дрогнул. В смысле — не дрогнула жевательная мышца, дабы закрыть рот. И очень зря она не дрогнула. Немигающий доктор с открытым ртом — это как-то… Несолидно, что ли.
— Отлично, Вера Степановна. Поздравляю в-вас и с-с-себя заодно… Покажитесь через год, ладно? Не пропадайте.
Год назад. Утренняя пятиминутка— На операцию подготовлена женщина пятидесяти лет с диагнозом «Стрессовое недержание мочи, десоциализация, депрессия…»
— Оганес Эдуардович, к вам на прием графиня N.
— А, да. Зовите.
— Добрый день, князь!
Старушечий голос абсолютно не гармонирует с потрясающей внешностью истинного потомка императора. На первый взгляд ей не дашь больше пятидесяти. На деле — под девяносто.
— Здравствуйте, графиня. — Я чуть-чуть тушуюсь, делаю неуклюжую попытку поклониться. — Мое почтение!
Графиня начинает смеяться. Искренне, просто ухохатывается. Достает платок (Бог мой, платок с вензелем!), аккуратно промокает глаза.
— Дорогой мой доктор! Вы очаровательны! Но никогда более не выражайте женщине почтение! Это означает, что вы не восхищены ее ослепляющей красотой!
— Ну, собственно, это и явилось причиной моего замешательства, графиня! — выкручиваюсь я и улыбаюсь. — Что вас ко мне привело?
Диагноз ее широкого интереса не представляет, посему не будем оглашать. Скажем только, что жалобы ее вынудили меня сделать гинекологический осмотр.
Осматриваю. То, что вижу, мне очень не нравится. Ну, совсем не нравится!
— Дорогой мой доктор! — В глазах ее веселые, я бы сказал, озорные огоньки. — А вы большой оригинал!
— А? Да, графиня? — Меня все еще тревожит то, что я увидел, посему я не улыбаюсь.
— Вы первый мужчина, который при взгляде туда не сияет лицом. И даже более того, хмурится!
В больнице у меня спрашивают про ведущего хирурга (он опаздывает на конференцию, интересуется новенькая медсестра, профиль больницы — акушерство-гинекология). Я по старой московской привычке говорю, он, мол, опаздывает, к нему приехала Рима Пуденда[3] (очень, очень старая шутка, еще с советских времен… Ну не знал я, не предполагал, что медсестра в акушерстве на это купится).
— А кто это?
— Министр здравоохранения Латвии, ее все знают.
Доклад. Главный врач:
— А где Закарян?
Медсестра:
— К нему приехала Рима Пуденда, он опоздает… (При этом вид у нее такой — мол, кто не знает Риму Пуденду?)
Хохочет весь конференц-зал.
Главный врач:
— Кто же тебе, детка, такое передал? Неужели сам Закарян позвонил?
— Нет… — полная растерянность на лице. — Доктор Диланян сказал…
— Ох уж мне эти урологи!
Пять часов утра. Почти что закончена громадная выписка пациента, которого, по сути, и не надо было класть в урологический стационар. Склеивая между собой двенадцать пленок его электрокардиограмм, я невольно вспомнил свое хождение на тринадцатый этаж (ЭКГ, как не сложно догадаться).
Злая и угрюмая женщина в военкомате г. Волоколамска исподлобья посмотрела на меня и сказала: «Без ЭКГ вы здесь — никто. Никаких документов я вам не выдам».
Ладно, бог с тобой.
Приехав на следующее утро на работу, переделав кучу дел, перенервничав чуть более обычного, поднялся я на тринадцатый этаж. Подошел к медсестре и спросил: «А не сделаете ли вы мне ЭКГ?» Глаза ее резко расширились, и в них можно было прочитать тревогу и немой вопрос: «Что же беспокоит столь юного отрока?»
— Да так… Диспансеризация… Военкомат и все такое…
— Ложитесь на кушетку, доктор. Возьмите чистую простыню.
— Хи-хи-и-и, ой, щекотно, не могу…
Наконец пленка распечатана, и я, все еще хихикая, одеваюсь.
Достаю из кармана сто рублей, на что сразу же получаю:
— Немедленно. Уберите. В карман. (Пауза.) В свой карман, разумеется…
— Спасибо.
— Сейчас доктор посмотрит.
— Да я уж сам… как-нибудь… (С некоторым смущением, ибо доктора отрывать от работы — для него эвон сколько пленок заготовлено… и это только за вторую половину сегодняшнего дня — не хочется, а написать «Патологических изменений на ЭКГ не выявлено» я и сам смогу.)
— Нет. Мне вот это не нравится. С чего это тут так вот? А? Доктор?
— Э-э-э… М-м-м… Знаете, что такое двойное слепое исследование? Это когда хирург и уролог вместе анализируют ЭКГ.
— А, ну да, ну да. — Улыбается. Как-то жалостливо улыбается. Я начинаю нервничать.
— Веньямин Алексеевич! Тут доктор из урологии. Посмотрите ЭКГ по cito?
— Ага. Заходите. Садитесь. Если курите, курите.
Закуриваю. С наслаждением затягиваюсь, втайне завидуя ему. Он-то может курить в кабинете, а мне приходится для этого улучить минутку и сбежать в санитарку. Неудобно, черт побери.
— Та-а-а-ак… анаболики не принимали? Стероиды? М-м-м… Нет, говорите? А что беспокоит? Ничего? Ну да, ну да…
Его тон мне совершенно не нравится, равно как и резкая перемена выражения его уставших красных глаз.
