— В прямом! — намекнула Лидия Сергеевна. — Я хочу, чтобы вы стали моим мужем!
Владимир Антонович не нашелся, что ответить. В это время прозвенел звонок. Орешников и Лидия Сергеевна не обратили на него внимания. Входную дверь отворил отец.
— Здесь квартира артиста Орешникова? — трагически спросила Оля.
— Да, это я! — осторожно признался артист, опасаясь, что перед ним поклонница-психопатка. Лицо Оли показалось ему знакомым, но он не помнил, где ее видел.
— Где ваш сын?
Отец не знал, что к сыну пришла Лидия Сергеевна.
— Только что валялся на диване.
— Мертвый? — выкрикнула Оля. — Они его убили и отняли облигацию, я так и думала!
На всякий случай, от греха подальше, отец отступил на шаг и посмотрел на Олю с испугом.
— По-моему, нет… Даже наверняка нет. Он живой! Может, даже чересчур!
— Это все, что я хотела узнать! — сказала Оля загадочно и побежала вниз по лестнице.
Орешников-младший, поглощенный обороной, так и не узнал, что к нему приходила Оля.
— Но вы же замужем, — сопротивлялся Владимир Антонович.
— Разве это муж? — горько вздохнула красавица.
— Но я не могу жениться на вас. Я бы с удовольствием, но у меня уже есть невеста. Ее зовут Оля.
— Дайте ей отставку! — умоляла Лидия Сергеевна, переполненная любовью по самую лебединую шею. — Вы сделаете непоправимую ошибку, если женитесь не на мне! Я вас полюбила, Володя, это случилось со мной в первый раз в жизни. Для вас я пойду на любые жертвы. Я буду мотаться по магазинам и рынкам, варить обед и мыть посуду. Я сама буду относить белье в прачечную, я научусь чинить электричество, гладить брюки и натирать полы. Когда вы пойдете со мной по улице, все будут на вас оборачиваться. Женитесь на мне, ну, пожалуйста!
Орешников был растроган. Людям нравится, когда им объясняются в любви.
— Но я собирался жениться на Оле! — тупо повторил свой довод Орешников.
— Где ваша Оля, я не знаю, но я-то здесь, совсем рядом, вы только протяните руку… — тихо произнесла красавица.
Сопротивление Орешникова слабело, и он жалобно попросил:
— Не надо, Лида…
Напор атакующей стороны оказался настолько пленительным, что Владимир Антонович был готов к сдаче в плен. Орешников напоминал беднягу кролика, который добровольно идет в объятия удава. А удав, как везде написано, самая красивая змея на свете, и поэтому задыхаться в его объятиях приятней, чем в любых других…
Был мягкий зимний вечер. Чистый рождественский снег падал на грешную землю.
Оля быстро шла по улице. Подойдя к старинному дому со львами у подъезда, достала из сумки один из конфискованных паспортов и сверила адрес. Затем она вошла в парадное и позвонила в квартиру на первом этаже. Дверь открыл Петя. Увидев девушку из сберкассы, он перепугался:
— Что случилось? Неужели облигация поддельная?
— Нет, я думаю, что настоящая. Мне надо с вами поговорить.
Петя пригласил Олю в комнату и помог снять пальто.
— Давайте примем по маленькой. Вам с мороза полезно, — обрадовался Петя, который не любил выпивать в одиночку.
— Скажите, ведь эта облигация принадлежала Володе?…
Петя уже доставал из буфета графин и рюмки.
— Володе, — согласился он, удивленно взглянув на девушку. — А вы его знаете?
— Знала… А как эта облигация попала ко всем вам?
— Значит, вам известно, что он выиграл десять тысяч?
— Мне про него все известно, — горько сказала Оля.
Петя внимательно посмотрел на нее.
— Значит, вы поссорились, — догадался он.
Оля не удержалась и всхлипнула:
— Да!
— Выпьем за то, чтобы вы помирились! — поднял тост Петя.
— Я никогда с ним не помирюсь, — и Оля решительно выпила.
— Вы закусывайте, — угощал Петя. — Володя — хороший парень. Только лоботряс. И знаете, — заверил Петя, считая, что приводит самый важный довод в пользу друга, — он непьющий, не то что я.
— Но все-таки, — попросила Оля, — почему вы отобрали у него облигацию?
И Петя, смущаясь, рассказал Оле все.
Теперь Оля, на самом деле знала об Орешникове всю правду, кроме того, что он находился сейчас во власти соблазнительницы.
Лидия Сергеевна лежала на диване, укрытая пледом, Владимир Антонович расположился у нее в ногах.
— Лида, уже поздно. Пойдем, я тебя провожу! — Орешников с некоторым опозданием корил себя за капитуляцию.
— А чего я дома не видела? — лениво ответила Лидия Сергеевна.
— Нехорошо, муж будет беспокоиться… — гнул свою линию любовник.
— Не выпроваживай меня! Я тебя люблю и остаюсь здесь навсегда!
Орешников понял, что попал в безвыходное положение и заслужил это. Надо было выпутываться.
— Иди ко мне! — позвала Лидия Сергеевна.
— Обожди! Я думаю!
— О чем, милый?
Орешников поднялся и зашагал взад и вперед по комнате.
— Разве это справедливо, — с пафосом воскликнул он, — что они лишили нас доли?
— Не хочу я сейчас об этом думать…
— Не бросайся такими деньгами! — продолжал заманивать в ловушку Владимир Антонович.
— Я ими не бросаюсь. У меня их нет. — Лидия Сергеевна довольно быстро клюнула на приманку. — Но это безобразие! Это произвол!
— Ты права! — раздувал пламень ее обиды Орешников. — Мы должны добыть нашу законную долю. И ты мне поможешь. Одевайся!
Вскоре Орешников и Лидия Сергеевна шли по главной улице. Все мужчины оборачивались и завидовали Орешникову. Но он не испытывал от этого радости. Он высвободил руку, желая обрести свободу, но это расходилось с интересами Лидии Сергеевны.
Она сама взяла Орешников под локоть, и он почувствовал, что она держит его мертвой хваткой.
Навстречу им, по той же улице, шли Оля и Петя. Увидев Орешникова с Лидией Сергеевной, Оля мгновенно взяла Петю под руку.
Две нары остановились друг перед другом. Орешников виновато поглядел на Олю. Лидия Сергеевна перехватила этот взгляд и поняла, кто перед ней. Она торжествующе улыбнулась. Оля посмотрела на Лидию Сергеевну презрительно, а на Орешникова она старалась вовсе не глядеть. Петя взирал на всех по очереди, пытаясь понять, что здесь происходит.
Женским чутьем Лидия Сергеевна ощутила опасность и поволокла Орешникова за собой. Оля немедленно поволокла за собой Петю. Пары разошлись в разные стороны.
Орешников не выдержал и обернулся. Оля тоже не выдержала и тоже обернулась.
И хотя расстояние между ними увеличивалось, они все еще смотрели друг на друга.
В любви, как в лото-рее, никогда заранее неизвестно, кто выиграет. Вот, например, Алевтина долго ждала и, наконец, вытащила счастливый билет в образе Ивана Степановича.
Сдержав обещание, Калачев заявился к невесте с огромным, девятирублевым тортом в руках.
Алевтина провела Калачева в столовую.
— Добрый вечер, Василий Александрович и Мария Петровна, — сердечно поприветствовал будущих родителей Иван Степанович и водрузил торт на стол.
— Зачем он пришел? — поразился Василий Александрович, обращаясь к дочери, которая тоже вырядилась в лучшее платье. — Если мне не изменяет память, он утверждал, что ноги его здесь не будет!
— Погорячился я, Василий Александрович! — признался Калачев.
— Чего его сюда привело? — по-прежнему не замечая Калачева и разговаривая только с дочерью, продолжал отец.
— Я на вашей Алевтине жениться задумал! — огорошил родителя Иван Степанович. — Прошу вашего согласия, дорогие и уважаемые Василий Александрович и Мария Петровна!
— Я согласна! — поспешно ответила мать, боясь, что жених передумает.
Василий Александрович упрямо делал вид, что Калачева нет в комнате.
— Какой он жених, Аля? Ему же на пенсию пора!
— Это вы преувеличиваете! — Иван Степанович понимал, что отец берет реванш за первую встречу, и решился терпеть унижение до победного конца.
— Ну, а ты-то согласна? — в упор спросил у дочери Василий Александрович.
— Она согласна! — заверил Калачев.
— Она согласна! — подтвердила мать.
— Я тебя спрашиваю, Алевтина! — строго сказал отец.
— Я согласна! — призналась Алевтина.
Жених застеснялся.
— Зачем тебе этот мухомор? — искренне удивился отец, который души не чаял в дочке.
Мать заспешила на выручку:
— Не слушайте его, Иван Степанович!
— Я его теперь должен слушать, я ого теперь уважать должен, хочешь не хочешь! — по-сыновнему сказал Калачев.
Алевтина смотрела на отца умоляющими глазами, и он, наконец, сдался:
— Делайте что хотите!
— Вот и договорились! — обрадовался Иван Степанович. — Спасибо, папа!
И прежде чем Василий Александрович успел опомниться, Калачев навалился на него и расцеловал.
Трудно понять, почему все люди дружно радуются приходу Нового года и даже празднуют ото, вместо того чтобы плакать.
