– Знаешь, брат мой, – торжественно сказал он, – все-таки было бы обидно постареть, так и не узнав, что такое любовь. Я люблю Раю всей душой. Меня особенно привлекает в ней то, что она не такая, как все женщины, а какая-то другая, особенная. И кроме того, она мне очень послушна, – без особой уверенности добавил Вася и пытливо посмотрел на меня. – Ты этого не заметил?
Я тактично кивнул и скорчил мину, которой Вася мог придать любое значение. То, что Рая в Васиных глазах какая-то другая, особенная, было ясно. А вот насчет того, кто кому будет послушен, у меня было настолько определенное мнение, что я ни за что не решился бы высказать его Васе. Иллюзии нужны влюбленному, как хворост для костра.
– И ты понимаешь, братишка, – трогательно признался Вася, – я ради нее готов… ну, буквально на все! Ради нее, – голос его поднялся до пафоса, – я готов даже голодать!
С этими словами Вася вытащил из кармана яблоко, впился в него и ускорил шаг. Если бы он знал, при каких обстоятельствах ему придется сегодня же доказывать свою любовь!
Удивительная вещь – любовь! Она – это жизнь через розовые очки, которых не чувствуешь, а когда почувствуешь, еще долго не хочется снимать. Хотя бы один раз в жизни любить необходимо, мне жаль человека, у которого нет в памяти этого светлого воспоминания о прошедших иллюзиях, когда она казалась лучше всех, с тем чтобы потом стать тоже лучше всех, но уже лишь для одного тебя… Это очень трогательное зрелище – старик и старушка, тихо бредущие в парке. Он нежно держит ее за локоть, смотрит на нее, и она для него та же, что и была тогда, в белом платьице до колен, только немножко постарше… Я не люблю старых холостяков, они эгоисты. Я уверен, что нет такого холостяка, который на старости лет не проклинал бы свою постылую свободу, давшую ему много мимолетных радостей, но отнявшую у него самое естественное, что требует от человека природа, подарившая ему жизнь, – семью. Одно дело удрать от жены в командировку и походить в холостяках недельку, и совсем другое – всю жизнь проночевать наедине с четырьмя стенами, немыми свидетелями тусклого, как свет лампады в сыром погребе, холостяцкого существования…
Я оставил Васю у Раи и пошел домой. По дороге я встретил Костю. Он очень обрадовался, когда узнал, что тетя Таня приглашает его с компанией на угощение, и помчался готовиться. На прощанье он мне крикнул, что неподалеку шатается Полифем и чтобы я «не очень». Хотя предупреждение было довольно туманное, я поспешил в лагерь, где Нина тут же усадила меня чистить картошку.
Вскоре, немножко возбужденные, приехали Николай с Таней. Они встретили Полифема, который стоял посреди дороги и рычал. Таня бросила ему горсть конфет, и Полифем махнул лапой, давая свое «добро».
– Громадный зверь! – восхищалась Таня, поеживаясь. – Очень умненький! Он сразу почувствовал к нам доверие.
Слушая Таню, Николай застыл с чуть открытым ртом и устремленными в небо глазами. В его мозгу зарождалась какая-то мысль, которая, судя по его хитрющей физиономии, вряд ли несла окружающим мир и спокойствие. Когда у Николая на лице появлялось такое выражение, я знал, что кому-то готовится подвох. Пробормотав: «Как это я до сих пор не догадался!» – Николай убежал, ничего не объясняя.
На реке, метрах в десяти от берега, Нина увидела небольшой плот, размером чуть больше дачной калитки. Она сообразила, что эта штука может служить отличным столом, более приспособленным для приема гостей, чем две Костины доски. Я был командирован доставить плот на берег и думаю, что это было самое позорное зрелище, в котором я когда-либо принимал участие. Если я об этом рассказываю, то лишь для того, чтобы читательницы могли понять, как опасны бывают порой их капризы.
Около берега я плаваю превосходно. Когда я чувствую, что могу в любой момент стать на ноги, за мной с трудом поспевает даже Николай, который может проплыть без отдыха целых пятьдесят метров. Но когда дно под ногами исчезает, на меня сразу же начинают действовать какие-то скрытые силы, и я быстро приобретаю плавучесть булыжника с уличной мостовой. Нина это хорошо знала и тем не менее бросила меня навстречу опасности, напутствовав чудовищно равнодушными словами: «Жив будешь!»
Обычно, проплыв пару метров, я проверяю, на месте ли дно. Но сейчас я решил обмануть самого себя и до самого плота проплыл единым духом, без остановок. И, только ухватившись за него руками, я доставил себе удовольствие проверить дно. Его, конечно, не было. Я вцепился руками в плот, твердо решив быть с ним до конца. Эта штука оказалась довольно шатким сооружением, с легкомысленным и строптивым характером. Стоило мне к нему прикоснуться, как он начинал прыгать и скакать, норовя уйти под воду и боднуть меня острым краем. Николай, который к этому времени вернулся, бегал по берегу и давал мне советы.
– Влезай на него! – кричал он. – Влезай и подгребай руками сюда! И не тащи его за собой, если будешь тонуть!
Я задрал на плот ногу. Плот стал вертикально и швырнул меня под воду, ударив вдогонку по голове. Когда я вынырнул, он уже отплыл на несколько метров. Николай на берегу приседал, хватался за живот и вообще корчил из себя идиота. Я догнал плот, осторожно вполз на него и сел, соображая, что делать дальше.
– Не теряй времени, сейчас попутный ветер! – орал Николай. – Делай из трусов парус!
Я решил не реагировать на эти выходки и сделал руками сильный гребок. Результат был самый неожиданный. Плот задрал кверху корму, и я стремительно сполз вниз, заполучив полдюжины свирепых, как пчелы, заноз. К Николаю присоединились Таня и Нина. Эта преданная подруга жизни, видимо, полагала, что самая большая помощь, которую она может мне оказать, – это сфотографировать сцену моей гибели. (К сожалению, мне не удалось засветить эту гнусную пленку.)
Я догнал плот у противоположного берега, куда раньше никогда не заплывал. Чтобы не доставить этой троице удовольствия, я принял отчаянное решение: плыть, пока хватит сил, толкая плот руками вперед. Если же силы кончатся – спокойно и мирно утонуть, без криков и скандала. Злость вызвала во мне такой бурный взрыв энергии, что через минуту, к всеобщему восторгу, я дотолкал плот до своего берега. Поразмыслив, я понял, в чем дело, и отныне перед заплывом стараюсь на кого-нибудь разозлиться. Если это удается, догнать меня невозможно.
К обеду пришли гости, и мы сервировали плот. После второй рюмки Вася захмелел и начал вызывать Петю бороться. Петя со смехом отказывался. Тогда на него навалились мы все: Вася, Николай, Иван Антонович, я и трое мальчишек. Мы придавили Петю к траве и потребовали капитуляции, но он поднялся, захватил в горсть Николая и Васю, донес их до реки и высыпал в воду. Под хохот и женский визг пострадавшие выскочили, отряхнулись по-собачьи и, скуля, побежали к костру согреваться. Потом Николай, томимый жаждой мести, подкрался к Пете сзади и набросил на него гамак. Петя завертелся и запрыгал, но еще больше запутывался.
– Тащите веревки! – кричал Николай. – Связывай его!
Обессилевшего от смеха Петю связали, с трудом дотащили к реке и дважды окунули. Месть была полной! Петя, отплевываясь и отдуваясь, обещал нам жестокую расправу, но мы развязали его только тогда, когда он поклялся на книге «О вкусной и здоровой пище», что всех прощает.
Обед проходил весело. Костя оказался неплохим баянистом. Чтобы он не отрывался, Таня стала возле него на колени и вкладывала в Костин рот вкусные кусочки. Иван Антонович запел глубоким и сильным баритоном «Песню о Волге», и все замолчали, наслаждаясь. Я подумал, что это совсем не такая уж плохая штука – пикник в лесу, на берегу реки. Трещит костер, темным туманом сползают сумерки, а мы сидим и слушаем хорошую песню. И вдруг впервые за все время я пожалел о том, что мы завтра уезжаем, и даже мой любимый шезлонг показался совсем не таким привлекательным. Я посмотрел на своих друзей и по их лицам понял, что и они думают об этом лесе, о реке и костре, которые мы покидаем…
На голос Ивана Антоновича откуда-то прибежал Лешка и запрыгал по полянке, вставая на дыбы, ложась на траву и ласкаясь к Нине. Нина гладила, целовала и кормила любимца сахаром. Вася сидел около Раи и что-то шептал. Наверное, что ради нее он готов на все, даже голодать. Рая смеялась, кивала и смотрела на Васю какими-то удивленными глазами.
Николай и Иван Антонович пошли погулять по лесу, а Костя под аплодисменты вытащил из кустов корзинку отборной клубники. Мы начали есть крупные, спелые ягоды, не подозревая, свидетелями какого драматического происшествия нам суждено стать.
Из лесу, переваливаясь на задних лапах, вышел медведь. Он посмотрел на нас узкими глазками и угрожающе заурчал. Женщины вскрикнули. Петя вскочил на ноги.
– Но-но, – погрозил он пальцем медведю, – не балуй, косолапый!
Медведь пошел прямо на него, глухо урча. Петя отступал, сбрасывая пиджак и засучивая рукава. Ребятишки бросились врассыпную. Таня и Нина, оцепенев, прижались ко мне и со страхом смотрели на медведя, а Рая вцепилась руками в Васю, шепча:
