— Вы не уловили сути. Милой старой сути! Не улавливаете, и все. Если эта чертова история получит огласку, моя жена жутко расстроится.
Мисс Сильвертон смерила его взглядом страдальческого недоумения:
— Вы хотите сказать, что позволите такому пустячку помешать мне попасть на первую страницу всех газет — и с ФОТОГРАФИЯМИ?! Где ваша рыцарственность?
— Моя чертова рыцарственность тут ни при чем!
— К тому же ну и что, если она слегка обидится? Все быстро пройдет. Вы все уладите. Купите ей коробку шоколада. Не то чтобы сама я одобряла шоколад. Я всегда говорю: вкусно-то вкусно, но посмотрите, что он делает с бедрами! Даю вам честное слово, перестав есть шоколад, я потеряла одиннадцать унций за первую же неделю. Мой второй муж… нет, вру, это был третий — мой третий муж сказал… Э-эй! Это еще что? Куда вы?
— Вон отсюда, — сказал Арчи твердо. — Только вон.
В глазах мисс Сильвертон вспыхнул опасный огонь.
— Ну, хватит, — сказала она, поднимая пистолет. — Стойте, где стоите, не то я выстрелю!
— Ладненько.
— Я не шучу!
— Моя милая старая девочка, — сказал Арчи, — во время недавних неприятностей во Франции всякие субчики пуляли такими штуками в меня с утра до вечера и каждый день почти пять лет, а я вот здесь, а? Я хочу сказать, если я должен выбирать между тем, чтобы остаться здесь и быть сцапанным в вашем номере местными блюстителями порядка, и чтобы эта чертова история угодила в газеты, и чтобы это дошло до моей жены, так я скажу, если я должен выбирать…
— Пососите леденец и начните сначала! — посоветовала мисс Сильвертон.
— Ну, так я имею в виду, что скорее рискну получить пулю в лоб. А потому стреляйте, и удачи вам!
Мисс Сильвертон опустила пистолет, рухнула в кресло и облилась слезами.
— По-моему, вы самый черствый человек, которого я когда-либо знала! — прорыдала она. — Вы же прекрасно знаете, что от грохота мне станет дурно.
— В таком случае, — сказал Арчи с облегчением, — приветик, наше вам с кисточкой, покедова и всего-всего. Я пошел!
— Пошел! — энергично вскричала мисс Сильвертон, с поразительной быстротой оправляясь от своего полуобморока. — Он пошел, как бы не так! По-вашему, только потому, что я не чемпионка по стрельбе, так я беспомощна! Погодите! Перси!
— Меня зовут не Перси.
— Я этого и не говорю. Перси! Перси, скорей к мамочке!
Из-за кресла донеслось поскрипывание. Тяжелое тело плюхнулось на ковер. И на открытое пространство комнаты, ковыляя так, будто его суставы одеревенели от сна, громко сопя вздернутым носом, вышел великолепный бульдог. На открытом пространстве он выглядел даже внушительнее, чем в своей корзине.
— Стереги его, Перси! Умница, песик, стереги его! О Боже! Что с ним?
И с этими словами чувствительная женщина, испустив вопль, бросилась на пол вместе с бульдогом.
Перси, бесспорно, выглядел хуже некуда. Он словно еле-еле волочил ноги. Его спина странно изогнулась, а когда хозяйка прикоснулась к нему, он жалобно заскулил.
— Перси! Что, что с ним? Его нос просто обжигает!
Теперь, когда обе части вражеских сил были отвлечены, наступил момент для Арчи без лишнего шума покинуть комнату. Но ни разу с того самого дня, когда он, одиннадцатилетний, три мили нес в своих объятиях большого мокрого грязного терьера с поврежденной лапой, а затем сгрузил его на лучший диван в гостиной своей матушки, Арчи никогда не отворачивался от страдающей собаки.
— Он правда выглядит скверно, а?
— Он умирает! Ах, он умирает! Это чумка? Он никогда не болел чумкой.
Арчи оглядел страдальца серьезным оком знатока и покачал головой.
— Нет-нет, — сказал он. — Собаки с чумкой издают сиплые звуки.
— Но он же издает сиплые звуки!
— Нет, он издает сопящие звуки. Между сипением и сопением разница очень большая. Это вовсе не одно и то же. Я хочу сказать, когда они сипят — они сипят, а когда они сопят — они сопят. И в результате можно определить, что с ними. Если хотите знать мое мнение, — он провел рукой по спине бульдога, и Перси снова заскулил, — я знаю, что с ним такое.
— На репетиции его пнул ногой зверь в человеческом облике. По-вашему, у него какие-то внутренние повреждения?
— Это ревматизм, — сказал Арчи. — Милый старый ревматизм. Только и всего.
— Вы уверены?
— Абсолютно!
— Но что мне делать?
— Устройте ему хорошую горячую ванну, только вытрите насухо. Обязательно. Тогда он хорошо выспится, не чувствуя боли. А завтра с самого утра ему надо дать натриевую соль салициловой кислоты.
— Я этого ни за что не запомню.
— Я вам напишу. Давайте ему от десяти до двадцати гранов трижды в день в унции воды. И растирайте мазью.
— И он не умрет?
— Умрет! Да он доживет до ваших лет! Я хочу сказать…
— Дайте я вас расцелую! — сказала мисс Сильвертон эмоционально.
Арчи поспешно попятился:
— Нет, нет, абсолютно нет! Ничего подобного не требуется. Нет, право!
— Вы дусик.
— Да. То есть нет. Нет, нет, право же!
— Просто не знаю, что я могу сказать? Что я могу сказать?
— Спокойной ночи, — сказал Арчи.
— Если бы я могла что-нибудь для вас сделать! Не окажись вы тут, я бы сошла с ума.
В мозгу Арчи вспыхнула ослепительная идея.
— Вы правда хотели бы что-нибудь сделать?
— Все, что угодно!
— В таком случае я очень хочу, чтобы вы, такая милая нежная девочка, укатили бы утром в Нью-Йорк и начали снова репетировать.
Мисс Сильвертон покачала головой:
— Этого я не могу.
— Что же, ладненько! Но ведь это не такая уж большая просьба, а?
— Не такая большая! Я никогда не прощу этого зверя за то, что он пнул Перси ногой!
— Но послушайте, милая старая девочка! Вы все не так поняли. Да милый старый Бенхем сам мне говорил, что питает к Перси величайшее почтение и уважение и ни за что на свете не стал бы пинать его ногой. И знаете, это был не столько пинок, сколько толчок. Можно даже сказать, что он его чуть-чуть отодвинул. Дело в том, что в зале было чертовски темно, а он по той или иной причине пробирался между рядами — без сомнения, с наилучшими намерениями — и, к несчастью, ушиб большой палец левой ноги о бедного старого стручка.
— Так почему он так и не сказал?
— Насколько мне удалось понять, вы не предоставили ему такой возможности.
Мисс Сильвертон заколебалась.
— Не терплю возвращаться, раз уж я отказалась продолжать, — сказала она. — Проявить такую слабость!
— Да нисколько! Они встретят вас троекратным «ура» и сочтут в доску своей. Кроме того, вам же все равно нужно в Нью-Йорк. Показать Перси ветеринару, знаете ли.
— Конечно! Как вы всегда правы! — Мисс Сильвертон снова заколебалась. — А вы правда обрадуетесь, если я вернусь?
— Буду гулять по отелю и петь от восторга! Большой мой друг, Бенхем то есть, абсолютно свой старый стручок и крайне расстроен тем, что произошло. А кроме того, все эти типусы без работы — все эти самые и еще как их там!
— Ну, хорошо.
— Вы вернетесь?
— Да.
— Нет, вы правда тип-топ, дальше некуда! Абсолютно как бабушкин пирог! Расчудесно! Ну, пожалуй, я пожелаю вам доброй ночи.
— Доброй ночи. И огромное вам спасибо.
— Да нет, ну что вы.
Арчи направился к двери.
— Да, кстати.
— Да?
— На вашем месте я бы постарался успеть на самый ранний поезд. Видите ли… э… вам следует показать Перси ветеринару как можно скорее.
— Нет, вы правда предусматриваете решительно все, — сказала мисс Сильвертон.
— Да, — задумчиво сказал Арчи.
Глава 14
Печальный инцидент с психом Бидлом
Арчи был простая душа и, как обычно для простых душ, легко проникался благодарностью. Он ценил доброе с собой обращение. И когда на следующий день Люсиль вернулась в «Эрмитаж» — сплошные улыбки и нежность, а также ни слова о Глазах Красавицы и мошках, в них забирающихся, он исполнился жгучим желанием выразить ей весомую признательность за такое великодушие. Он отдавал себе отчет, что мало нашлось бы жен, у которых достало бы благородства или чего-то там еще, чтобы нет-нет да и перевести разговор на вышеупомянутые темы. Ему не требовалось такого ее поведения, чтобы признать Люсиль своей в доску, сверх-сверх и одной из наилучших, поскольку эти факты он осознал в первый же миг знакомства с ней, однако он всеми своими фибрами ощущал, что она заслуживает наивысшей награды безо всяких там экивоков. И по счастливой, как он решил, случайности примерно через неделю ожидался день ее рождения. Уж конечно, чувствовал Арчи, он сумеет сварганить для этого случая подарок — пальчики облизать — что-нибудь сверхтип-топистое, от чего милая девочка просто закачается. Уж конечно, что-нибудь да подвернется и покончит с его хроническим безденежьем на срок краткий, но достаточный, чтобы он мог развернуться вовсю ради этого знаменательного дня.
