— Ну и пусть блондинка, что здесь плохого?
А родственники почему-то заохали, заахали и быстро начали отмежевываться от Клавы.
— Я думала, она крашеная, — сказала одна из троюродных сестер, — ну, а раз Клава — натуральная блондинка, то ей, конечно, не место у нас в семействе.
Миша с надеждой посмотрел на дядей: не возьмет ли кто из них под защиту его жену? А дяди, оказывается, уже тоже успели переметнуться на сторону противника и теперь осуждающе поглядывали на Мишу. Мол, как хочешь, а с Клавой тебе все равно придется распрощаться. Наша фамилия признает только брюнеток.
Из всех родственников, собравшихся в этот день в доме Гаспара Сумбатовича, лишь один человек, а именно семидесятипятилетняя Мишина бабушка, продолжал держать сторону бедной Клавы.
— Жену выбирают не по масти, а по сердцу, — сказала бабушка внуку, — и раз Клава тебе люба, то ты плюнь на то, что говорят родственники, и живи с ней.
На бабушку зашикали, затопали:
— Молчи, старая!
Но бабушка оказалась не из пугливых.
— Не слушай их, они же дурные, — откровенно сказала бабушка по адресу трех сумбатовичей, хотя всем трем она приходилась родной матерью.
Целую неделю в доме молодоженов велись жаркие дебаты, в которых принимали участие все члены семьи, кроме Клавы. Достаточно было дядям и тетям появиться на пороге, как ее тотчас выпроваживали из комнаты.
— Пока мы будем разговаривать между собой, — смущенно говорил в таких случаях жене Миша, — тебе, Клавочка, было бы лучше всего посидеть на кухне.
И Клаве приходилось сидеть на кухне когда до полуночи, а когда и до утра. А в комнате в это время дяди и тети решали ее судьбу: быть или не быть ей Мишиной женой. Сам Миша, как это ни странно, в происходящем обсуждении участия не принимал.
— Это у нас такой обычай, — говорил потом Миша. — Когда старшие говорят, младшие обязаны молчать.
Младшие! А этому младшему было уже тридцать лет. Ему бы взять да твердым, решительным словом поставить всех непрошеных советчиков на место. А он продолжал сидеть за столом тише воды, ниже травы.
За семь дней дебатов Миша послал сестре в Кировакан четыре телеграммы. Сначала телеграмма выглядела так: "Выезжаем. Встречай. Мама, Миша, Клава". В тот день, когда мама сказала «нет», в Кировакан была послана вторая телеграмма: "Выезжаем. Встречай. Мама, Миша".
— Постыдился бы, а как же Клава? — сказала бабушка.
Миша потер затылок, посопел и составил третью телеграмму: "Выезжаем. Встречай. Миша, Клава". Тогда за Мишу взялись двоюродные братья и троюродные сестры, и Миша под их диктовку сначала заменил в телеграмме имя жены на имя матери, а затем по совету матери вынес жене на кухню пальто и шляпу и сказал:
— Прощай. Значит, не судьба.
Но тут за Клаву вступились соседи:
— Какая судьба! Ваша жена в положении. Вы разве не знаете об этом?
— Знаю, — ответил Миша и беспомощно развел руками: ничего, мол, не сделаешь. У нас такой обычай. Как скажут родственники, так тому и быть.
Обычай, по которому муж может ни за что, ни про что выставить беременную жену за дверь, показался соседям столь диким, что они написали по этому поводу письмо в редакцию. И вот по просьбе авторов письма нам пришлось разговаривать с сыном Анаиды Сумбатовны. Этот сын был страшно удивлен встречей с работником редакции.
— Клаве стыдно на меня обижаться! — сказал он. — Расходы по свадьбе я взял на себя. Я даже оплачиваю ей обратный билет на Камчатку! Весь материальный урон по разводу, таким образом, несу я один.
— Это материальный урон, а моральный?
Миша привычно засопел.
— Но что же делать, если мама против?
— Маму можно было уговорить.
— Ой, нет! — сказал он. — Дело вовсе не в цвете волос, как кажется соседям, а гораздо сложнее. Моя мать полна национальных предрассудков. Она считает, что у татарина жена должна быть татаркой, у армянина — армянкой, у украинца — украинкой. Вы думаете, зачем я еду в Кировакан? Мама надеется, что я женюсь там на своей…
— Своей? А Клава разве чужая?
— Я же объяснял вам! — стал оправдываться Миша. — Моя мать — темная, невежественная женщина…
— А вы пляшете под дудку этой невежественной женщины, и вам не стыдно? Вы же член партии, учились в советской школе, в советском вузе…
— Не член партии, а пока только кандидат, — поправил меня Миша и, тяжело вздохнув, добавил: — Ну что ж, я попробую еще раз поговорить с мамой.
По-видимому, и на этот раз сын говорил с матерью не так, как следовало; в результате решение, принятое несколько дней назад на семейном совете, осталось в силе. Сын Анаиды Сумбатовны должен был пережениться. С этой целью мать и спешила увезти его из Москвы. К отходу поезда на вокзале собрались все Мишины родственники, дяди, тети. Не было среди них только старенькой Мишиной бабушки. Бабушка отказалась провожать внука.
— Противно! — сказала она, — Разве это мужчина? Так, тряпка.
1953 г.
По дороге в загс будущие супруги затеяли ребячью возню. Жених бросил в невесту комом снега. Невеста ответила. Потом в игру вступили дружки и подружки, и вскоре веселый бой развернулся вдоль всей улицы села Кузьминки. Снежки летели в различных направлениях. Один угодил в окно. Правда, стекло осталось целым, но, тем не менее, из дома выскочила рассерженная женщина. Она уже замахнулась, чтобы пустить в виновника хорошую пригоршню всяких сердитых слов, но залп застрял в горле. Хмурые складки на лице разгладились, и женщина улыбнулась.
— Ну, дай вам бог счастья! — сказала она, глядя на жениха и невесту, которые промчались мимо нее, норовя обсыпать один другого снегом.
Так, разрумянившиеся от игры и мороза, молодые вбежали в загс. Вслед за ними туда же с хохотом и шутками влетели и гости. Заведующий загсом нисколько не удивился такому шумному нашествию. Он привык уже к студенческим свадьбам. На последнем курсе их бывает особенно много. Будущие зоологи и животноводы скрепляют многолетнюю дружбу росписью в книге регистрации браков и отправляются из академии к месту своей будущей работы не в одиночку, а семейными парами.
— Выпускники? — спросил заведующий, пододвигая молодым два стула.
— Они самые! — задорно ответила за жениха с невестой Каля Баренцева. И, не теряя времени, Каля стала вытаскивать из сумки заранее припасенные стаканчики.
Андрей Прокошин, взявший на себя по поручению студентов пятого курса функции свадебного тамады, начал откупоривать бутылку с шампанским, чтобы сразу же после росписи поздравить Ингу Булкину и Бориса Сеглина с законным браком. Но бутылка была откупорена зря. Заведующий загсом отказался в этот день регистрировать брак. Он принял от молодых заявление и сказал:
— Милости прошу вас к себе через неделю, тогда и распишетесь.
— Почему через неделю, а не сейчас?
— А это у нас такой порядок, чтобы сочетающиеся лишний раз могли проверить свои чувства.
Борису Сеглину очень не хотелось откладывать регистрацию брака. Да и с какой стати? Он столько времени ждал сегодняшнего дня, чтобы назвать Ингу своей женой, а тут на тебе, сюрприз…
Нетерпение жениха смутило невесту, и она, стыдливо одернув Бориса за пиджак, зашептала:
— Угомонись!
— То есть как угомонись! — вскипел тамада и показал на бутылку.
Донское «игристое» шипело и вот-вот грозило вырваться наружу пенным фонтаном.
Заведующий загсом сочувственно улыбнулся жениху: шампанское откупорено, попробуй удержи его теперь.
И все же, несмотря на сочувствие, заведующий продолжил стоять на своем:
— Приходите через неделю, тогда и распишетесь, а бутылочку вам придется заткнуть до следующего воскресенья пробкой.
И вот в следующее воскресенье в студенческом общежитии начались горячие приготовления к свадьбе. Девушки несли из разных комнат в комнату жениха тарелки и вилки. Парни приходили со своими стаканами и стульями К пяти часам все бутерброды были уже нарезаны, все банки с консервами открыты. Два плюшевых кресла, взятые заимообразно в директорском кабинете для молодых, стояли во главе стола. Наступило время отправляться в загс. Тамада открыл бутылочку «игристого», чтобы угостить в дорогу молодых, а угощать и некого. Невеста, оказывается, еще и не появлялась. Тамада заволновался:
— Где Инга?
— Известно, где! — говорит жених. — Ленты, кружева, ботинки… А ну, девчатки, сбегайте на женскую половину. поторопите свою подружку.
Девчата бегут к Инге, а ее нет в комнате. Девчата в парикмахерскую: может быть, невеста делает холодную завивку? А невесты нет и в парикмахерской. Часы отбивают шесть, затем семь, наконец восемь часов. Вместо того, чтобы приглашать гостей к столу, несчастному жениху пришлось вторично закупоривать злополучную бутылку, так и не испробовав ее содержимого.
